Андрей незаметно перекрестился: с пристани Гришка и Евдокия ушли вместе.
А Евдокия остановилась у своей калитки:
- В море уходили – про сватовство говорил… Когда же сватов ждать, Григорий Степанович?.. Либо передумал – свататься-то?
-Не передумал, Евдокия Макаровна. Лишь сказать тебе надобно.
- О чём же?
-Про Андрюху… Про Андрея Тимофеевича.
- Что ж? – Дусин голос был спокойным… И – ни печаль, ни тревога не всколыхнулись и тенью в её глазах.
- Сказать надобно, Евдокия Макаровна. Уж скоро год, как Наташка… как Наталья ушла из Прибрежного. И – неизвестно о ней ничего.
Евдокия нахмурилась:
- Она вольна в своих поступках.
-О другом я, Дуся… Друзья мы с Андреем – с самого детства. Кому, ежели не мне, знать про то, как горевал он.
- Значит, любил её.
-Евдокия Макаровна! Много дней миновало… И ушла Наталья не только из Прибрежного. Может статься, что и в сердце Андрюхином её больше нет.
Евдокия пожала плечами:
- Что ж за диво! Может, и нет.
-А ежели… сердце Андрюхино… ежели сердце Андрея Тимофеевича свободно, то он… то ты… у вас с ним всё может сладиться.
Евдокия усмехнулась:
- Это… как яблоневый цвет, ветром с ветки сорванный, снова к ветке приложить, – чтоб прижился.
-А коли он… Андрей Тимофеевич, посватается к тебе?
-Не срастётся с веткою сорванный цветок. Раз не сложилось у нас минувшим летом, – значит, нечему было складываться.
Гришка решился:
-Андрею Тимофеевичу нынче жениться надобно.
- Что ж… За него – любая: хоть из Прибрежного… хоть из Верхнетроицкого либо из Новониколаевки.
- За Андрюху, может, и любая… Да он на любой не женится.
- Выберет ту, что по сердцу придётся.
-Андрею такая надобна, чтоб не только ему доброю женою стала… а и матерью. Дочка у него.
- Дочка?..
-Рассказал Андрюха, пока к берегу плыли. Минувшею ночью у рыбной лавки Терёхиных кто-то корзину оставил… А в корзине – дитё. Забрал Андрей корзину с младенцем. Уж и в крёстные меня позвал: дочку, говорит, крестить надо. Мол, – Надеждою назвал девчонку.
Евдокия в задумчивости покачала головою:
- Будто и дивно… а и дивиться нечему… Помнишь ли, Григорий, – детьми мы тогда были… Играли за дорогою, там, где обрыв над морем. Прислушались: либо плачет кто?.. Андрюшка Терёхин махнул рукою, – чтоб утихли все. А сам лёг на самый край обрыва… и рассмотрел щенка крошечного. Кто-то недобрый бросил его туда. Штормило в тот день, а щенок беспомощный совсем: вот-вот волною в море унесёт. Мы и опомниться не успели… а Андрюшка уж скатился по обрыву на берег. А берег под обрывом полоскою – едва ли шире ладони… И подняться назад можно было лишь по стенке обрыва… а стенка, считай, отвесная. Помнишь?.. – мы и дыхание затаили, пока Андрюшка со щенком за пазухою поднимался наверх… Земля и камни осыпаются под ногами, – того и гляди, сорвётся в море…
Григорий улыбнулся:
- Помню. Ты ж тогда и додумалась: велела мальчишкам рубахи снять да связать их покрепче, – чтобы Андрею бросить. Так и вытащили Андрюху со щенком.
- Я к тому, Гриша, что он и щенка в беде не оставил… а тут – дитё в корзине. Только… как же он: без жены-то, с девчонкою?
- У него маманя с батею молодые, – поднимут, вырастят девчушку. Но назвал её Андрюха своею дочкою. Так и сказал: Надежда Андреевна Терёхина. Вот и… знать мне надобно, Евдокия Макаровна: пойдёшь за него, коли посватается?
- Нет. Не в девчушке дело: мало ли баб и девок за вдовцов идут!.. И ребята чужие родными становятся. Я лишь хочу быть лЮбою женою мужу своему. Да и он не станет свататься ко мне: ему жена нужна, а не нянька.
Григорий перевёл дыхание:
- Значит, моею женою станешь.
- Люб ты сердцу моему, Григорий Степанович. Коли и я тебе люба, – стану.
… Изумлённый увиденным, – Катенька баюкала на руках малютку… тихонько напевала колыбельную, – купец Терёхин остановился на пороге. Даже головою встряхнул: не иначе – привиделось… С вечера штормило, ночь выдалась бессонною и тревожною.
Катерина Никитична рассказала мужу о корзине, оставленной у рыбной лавки.
Тимофей Анисимович перекрестился:
- А ведь это, Катенька, милость Божия.
Катерина Никитична грустновато усмехнулась.
- Милость Божия, – повторил Терёхин. – И для неё… для девчушечки, и для нас. – Осторожно склонился над крошечным личиком, с удивлением заметил: – Смотри-ка… Смотри, Катенька: бровками – ровно в Андрея. Значит, наша.
И росла девчушечка темнобровою и кареглазою красавицей: словно и правда, – батянечкина дочушка…
Что ж дивиться… Оттого, что кареглазая, и похожа, – просто рассудили Катерина Никитична и Тимофей Анисимович. И с рук Андрей не спускает девчушку, – вот и стала его повторением: что взгляд, что улыбка…
… Так и жила Наталья трудницею в обители…
Дочушка, Надеждою наречённая, часто снилась ей: то крохою у груди… то уж подросшею девчушечкой в красивом сарафане и в платочке…
Просыпалась Наталья в слезах.
Не однажды порывалась уйти из обители, – чтоб дочушку разыскать.
Горячее, безудержное желание студили слова матушки Дорофеи:
-Сама подумай: скитаться по миру – годится ли это? Раз не нашлась в городском приюте дочка твоя, – значит, растёт у каких-то людей. Молись о ней да о здравии людей этих. И – не теряй надежды: может и такое случиться, что найдётся. Помни: неисповедимы пути Господни.
А трудница Лизонька всё ж стала мельничихою.
Уступил Евстигней требованиям сестрицы, внял её строгим наставлениям… Что ж тут скажешь,– права матушка Асенефа: надобно жениться, хозяйку в хату привести. А коли не Наталья, решил Евстигней Демидович, то – всё равно, с кем к венцу-то идти. К тому же – давно не парень, чтоб невесту на гулянках искать. Вот хоть и трудница Елизавета из обители: чем не жена… Собою хороша – статная да крепкая, чего ж ещё.
Мельничиха из Лизоньки получилась на славу. Евстигней посмеивался: даже Митька и Порфирий, работники на мельнице, что недавно были известными лодырями и ничуть не стыдились подремать где-нибудь в тенёчке, вскакивали и принимались за дело, – лишь услышат хозяйкин голос.
Гордилась Лизонька, что стала хозяйкою в богатой мельниковой хате. Сердцем радовалась: Евстигней Демидович не скуп – никогда не возвращался из города без подарка для молодой жены, угождал Лизе: то колечком, то серьгами… то шалью узорчатою либо платком пуховым да сапожками мягкими и лёгкими, что и снимать не хочется, – будто на крыльях, летаешь в них…
Тешилась молодая мельничиха: недаром ей так хотелось стать женою Евстигнея Демидовича! Не ошиблась, сумела разглядеть счастье своё!
А Наташка – дурёха.
Примечала Елизавета Гавриловна, как ласков Евстигней Демидович с поселковыми ребятами. Не бывало дня, чтоб не раздавал им гостинцы: пряники, конфеты, пахучие да сочные яблоки. Радовался ребячьей радости.
А в сердце Лизонькином – смутная тревога…
Нарядов да украшений – на троих хватило бы…
Феклуша, работница, – хозяйкина помощница в хате да у печи, – скорая и покладистая, и руки у Феклуши умелые: не приходится напоминать о деле…
Что ж за тяжесть легла на сердце мельничихи?..
Недавно Евстигней Демидович достал из кармана пряничного петушка, протянул Акулинушке… а потом на руки подхватил девчушечку.
А ещё…
В просторных сенях, под рогожами, увидела Лизонька плетёную зыбочку – ту самую, что матушка Дорофея велела Евстигнею унести из обители.
Словно колючим инеем обсыпало мельничиху…
Не отсюда ли печаль тяжёлая?..
Утешала себя Лизонька… Наташка сама виновата: вскружила голову Евстигнею… и сама проспала… они с сестрою Ефросинией сами проспали… проспали случившееся той ночью… Да и какая мать из Наташки! Девчонке, поди, у чужих лучше, чем с нею было бы, – из милости жить в обители…
Торопливо прикрыла зыбочку рогожею…
И вдруг подумала: уж не первый год, как обвенчались с Евстигнеем…
А гостинцы он чужим ребятам привозит.
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
Часть 11 Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 16
Часть 17 Часть 18 Часть 19 Окончание
Навигация по каналу «Полевые цветы»