- Куда же ты пойдёшь? – сдержанно спросила матушка Дорофея.
Наталья прерывисто, – как бывает от долгих слёз… – вздохнула, горько призналась:
- Не знаю… Дочушку… искать.
-Слаба ты ещё: столько дней в жару пролежала. Да и простуда не отступила – вон, едва на ногах держишься. Где ж искать-то будешь?
Наталья снова заплакала…
- Послушай меня, сестра, – матушка Дорофея просто и участливо коснулась Натальиной руки. – Останься в обители, наберись сил. И – молись. Вместе подумаем, где надобно искать малютку. Может, хоть какой-то след прояснится. А пока – молись: большего утешения, нежели молитва от сердца, не бывает. И - надейся, что дочушка твоя у добрых людей. Сама-то как думаешь? Кто мог забрать малютку?
В безысходной горести Наталья покачала головою:
-О ней… о рождении её никто и не знал.
-Значит, здесь, в обители, надо искать, – того, кто сделал это.
Синь в Натальиных глазах полынно туманилась:
- Кто ж мог сделать такое зло…
- Ни на одну из сестёр не подумаешь, – согласилась матушка Дорофея. – Не угадаешь. Недаром же говорится: чужая душа – потёмки. Часто бывает: с виду – светло… а в душе – беспросветная чернота и злоба.
- Да кому же надо, матушка, – с дочушкою меня разлучить…
- Вот это и понять бы.
Должно было стать материнским счастьем: после родов грудь потяжелела… А вместо счастья – никогда не испытанная боль: покормить бы дочушку… – молоком материнским: чтоб крепкою была… чтоб росла у маманюшки красавицею… самой счастливою росла…
Молоко материнское… такое нужное крохе, стало тяжёлой болью в груди.
Матушка Дорофея догадалась:
- Болит? Тебе дитя кормить надобно. И куда ж ты пойдёшь – с такою болью. Да и жар вернуться может.
- Как мне жить, матушка, без дочушки моей? Как она – без меня… Лишь прикрою глаза – и вижу её…
- Молись, Наталья.
Наталья молилась.
Смотрела на плетёную зыбочку…
Бывало, – подходила к ней с надеждою…
И чувствовала себя раненою волчицей – раненою глубоко… и безнадёжно.
Как-то вернулась после утренней дойки… а зыбочки и нет. Матушка Дорофея распорядилась, чтоб Евстигней Демидович забрал колыбельку.
Угрюмый мельник зыбочку унёс…
А Наталью дождался за монастырём, на лугу у ставка, где коровушки паслись.
Помолчал, снял сухую травинку с Натальиной косыночки…
Наталья подняла глаза.
- Выходи за меня, Наталья, – негромко сказал Евстигней. – Любить и беречь тебя буду. Станем молиться… и Господь даст нам дитя.
Наталья усмехнулась:
- Хороший ты, Евстигней Демидович. Только рана у меня на сердце… Такая, что никогда не заживёт. Не будешь ты счастлив со мною.
- Хочешь, – уедем. Увезу тебя далеко отсюда… На другой берег Азова.
- Спаси Христос, Евстигней Демидович. Нет такого берега, где утихнет боль моя. Ты найди себе другую жену.
Трудница Лизонька негодовала: Наташка в обители осталась… и Евстигней снова на неё смотрит… так и ищет её взглядом, когда мешки с мукою привозит в монастырскую трапезную.
Однажды – при сёстрах-трудницах было, – Лизонька вздохнула… и громко бросила вслед Наталье:
- Неужто сердца нет… Я бы в лепёшку расшиблась… – а дитё своё отыскала бы.
Сестра Ульяна запоздало дёрнула Лизоньку за рукав…
Наталья вернулась.
Лизонькины глаза отчего-то испуганно забегали.
От затуманенного Натальиного взгляда хотелось Лизе спрятаться за спины сестёр.
А Наталья спросила:
- Может, знаешь… может, скажешь, где искать мне дочушку мою? В ноги поклонюсь тебе.
Лизонька отступила подальше.
А голос её вдруг охрип… стал похожим на встревоженное кудахтанье:
-Поди… поди прочь! Что привязалась ко мне – со своею дочкою! Сама… сама проспала младенца! На себя и пеняй! Чего привязалась ко мне! Поди прочь!
Наталья перебила Лизоньку. Просто и горько сказала:
-Говоришь, – в лепёшку расшиблась бы… А я тебе, сестра Лизавета, от всего сердца желаю…
В суеверном страхе Лизонька завизжала:
- Поди прочь… от меня!!!
- А я тебе, сестра Лизавета, от всего сердца желаю, чтоб горюшко такое… никогда тебя не коснулась. Чтоб не пришлось тебе в лепёшку расшибаться – дочушку искать.
Сестра Дорофея побывала в городском приюте.
Нет, – такого не было, чтоб кто-то оставил новорождённого младенца.
Где ж искать…
… Гришка не утерпел – ещё в море рассказал Андрею:
- Я, Андрюха… Я сказал Евдокии… сказал Евдокии Макаровне, что сватов зашлю к ней.
Андрей с нескрываемым интересом взглянул на друга:
- И что ж – Евдокия Макаровна?
- Она, Андрюха… – Андрей улыбнулся – от счастья за Гришку… и за Дусю… А Гришка признался: – Она, Андрюха, промолчала.
Андрей разочарованно достал пачку папирос:
- Так чему ж ты радуешься?
-А радуюсь я, Андрюха, тому, что она на пристань пришла, – когда мы в море уходили.
- Только-то?..
- И смотрела она, Андрюха… Смотрела она на меня… а не на тебя. И рукою мне помахала.
- А про остальное рыба тебе рассказала, – Андрей скрыл улыбку, серьёзно кивнул Гришке.
- И рыба тоже. Зря насмехаешься, Андрей Тимофеевич: она недаром появляется.
- Ладно с нею… с рыбою-то. Дозволь, Григорий Степанович, и мне сказать тебе… Сердечно попросить тебя – крёстным стать.
Крёстным?..
Гришка с готовностью… гордо приосанился. И...тут же оторопел:
- Крёстным?..
- Дочку мою крестить надобно.
Гришка зачем-то оглянулся… Какое-то мгновенье всматривался в азовскую синеву…
- Дочку?..
- По сердцу ли тебе имя Надежда?
- Надежда?..
- Надежда. Надежда Андреевна Терёхина. К слову сказать, Гришка… – Андрей не сдержался от гордости… словно и правда, – отцовской… – к слову сказать, на меня похожа.
- Похожа… на тебя?..
- Бровями похожа.
Григорий медленно покачал головою:
- Андрюха!..
Андрей смекнул, что пора объяснить…
- Я перед зорькою из Мариуполя вернулся. А у рыбной лавки – корзина. Что скажу тебе, Гришка: до чего Огонёк – умный конь!..
- Огонёк?.. Андрюха!..
- Да слушай ты!.. Огонёк заржал тихонько – ровно позвал меня...
- Куда… позвал?
-За крыльцо. А там – корзина. Обычная, плетёная.
- Андрюха!..
- Приподнял я, Гришка, платок… а в корзине – дитё. Подождал я: может, кто вернётся – за корзиною-то… Да, видно, не на то она была оставлена – у рыбной лавки, чтоб кто-то за нею вернулся. Дома посмотрели с маманей – девчушка. А я будто и знал: ещё по дороге, когда домой корзину-то нёс, Надеждою назвал кроху. Чтоб вернулись вы – живыми-здоровыми. Так и вышло. Крёстным-то будешь?
- Андрюха!.. Как же это: жены нет… а дочка есть?
- Вот так вышло, Гришка. Жены нет, а дочка есть.
- Нуу, Андрюха… А жену-то теперь как найдёшь?..
Григорий умолк на полуслове.
Толкнул Андрея плечом…
Андрей и сам заметил: рядом с лодкою, в чистой синеве, плыла рыба.
Вдоль коричневой спины – белые звёзды.
Чуть приметно и мягко шевелились сияющие плавники.
- Она, Андрюха?.. Она… – в каком-то очарованном счастье прошептал Григорий.
И сердце Андрея билось в неясном волнении. Но ответил он небрежно… с показным равнодушием:
- Обычная севрюга.
-У севрюги плавники не золотятся. А у этой… – и тогда… и сейчас. Смотри!
- Тогда ночь была звёздная.
-Помнишь, значит…
Андрей нахмурился:
- Тогда ночь звёздною была… Звёзды отражались… ровно плавали в волне. А нынче – вон как солнце сияет!
Уж недалече от берега рыба на мгновенье замерла…
И – ушла в глубину, туда, где ласковая синь темнела, сливалась с мягкой чернотою азовской глубины…
На пристани Евдокия смело обняла Григория… лицом приникла к его плечу.
Ровно невеста нареченная.
Гришка неловко… и очень счастливо гладил Евдокиины волосы – косынка её сбилась на плечи… Застенчиво утешал Дусю:
- Что вы, Евдокия Макаровна… Что ж… И шторм случается в море. Вернулись мы… все вернулись.
… Наталья и прежде была неразговорчивою…
А теперь ещё больше сторонилась сестёр – не в обиде…
Просто в работе и в молитве хотела быть одной.
Чтоб думать о доченьке… представлять, какая она теперь.
Дочушку назвала Надеждою…
Лишь покрестить не успели её.
Может, зовут её по-другому – другим именем крестили девчушечку…
А дни не остановишь – проходят чередою…
Может, кого-то она уж маманюшкою зовёт…
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
Часть 11 Часть 12 Часть 13 Часть 15 Часть 16
Часть 17 Часть 18 Часть 19 Окончание
Навигация по каналу «Полевые цветы»