Утром Василий Макарович бережно перелил самогонку из бутыля в высокую затейливую бутылку. Бутылка эта предназначалась для особо торжественных случаев – когда самогонку надлежало разливать по чаркам не из бутыля, а из вот этой красоты. Сейчас был именно такой случай… Лукин полюбовался: самогонка столь чиста да прозрачна, – словно только что подставили бутылку под тонкую струю криничной воды… На иную посмотришь – муть-каламуть. А тут – не сразу и разглядишь, что бутылка не пуста, что в неё до самых краёв налита самогонка. Бате спасибо за науку… Василий Макарович помнил, как отец – лишь ему известным способом – не раз пропускал самогонку через слой угля, оттого она и получалась такою чистой.
Лукин опустился на лавку за столом, серьёзно задумался: в бутылке, конечно, красиво… и – по-благородному. Вот только… Сколько там той бутылки. А событие важное. К свату, Степану Ивановичу, сосед, Матвей Егорович, зайдёт нынче? Всенепременно зайдёт. А – кум, Пантелей Гордеевич, зайдёт?.. Без всякого сомнения. А Василисы Власьевны двоюродные братья, Иван с Михаилом?.. Не по каплям же делить.
И Василий Макарович решительно перелил самогонку из бутылки назад, в бутыль.
Меланья Савельевна с явным неудовольствием наблюдала за старательными приготовлениями мужа. Укоризненно напомнила:
- Собирался нынче малину обрезать.
- Постоит малина, ничего с нею не станется, душа моя. А зятя моего не каждый день в Городскую Думу выбирают. Что ж я, – по такому-то случаю мужикам бутылька самогонки не поставлю?
Шахтёры пить не спешили. После первой долго и старательно закусывали розовато-белыми ломтиками сала со свежеиспеченным хлебом, квашеною капустой и ядрёными огурчиками Василисиного засола. Хвалили солёные арбузы, сдержанно перебрасывались словами про погоду. Говорить про последние события тоже не торопились… Поглядывали на хозяина, на Андрея Степановича, что заехал проведать родителей.
Лишь когда по третьей выпили, Андрюхин крёстный поднял глаза:
-Что ж, Андрей Степанович?.. Дальше-то без царя станем жить?
- Выходит, так. Уже живём – с самой весны.
-Сбросили, значит, царя-батюшку… – покачал головою дядька Иван Захарович.
-Кто ж его сбрасывал-то. Сам от престола отрёкся, – сдержанно ответил Андрей.
Степан Иванович разгладил скатерть, нахмурил брови:
- Испокон веку при царях жили… Теперь-то как?
-Жили, бать, при царях. А как жили-то? Вспомни, как хотелось тебе выучить меня на горного инженера… Но окончил я лишь Горную школу при заводе. И то вспомни, бать, – как шахтёрские сыновья, десяти-двенадцатилетние мальчишки, работали в шахте лампоносами, чуть постарше становились – в коногоны переходили, в откатчики. А в Горный институт пути им не было – шахтёрским-то сыновьям!.. Что с самого детства шахту, как свой двор, знали! Что в любой момент могли взять в руки обушок либо кирку… и вместо бати встать рядом со взрослыми мужиками уголь рубить! Потому как туда, в Горный институт, лишь дворян принимали.
- Всё одно! Испокон веку!.. – повысил голос Пантелей Гордеевич. – При батюшке-царе… при кормильце… заступнике жили.
-Что ж за кормилец-то… ежели в семьях шахтёрских хлеба вдоволь не видели.
- Лодырям завсегда царь был плох.
- Лодырям-то?.. – Андрей Степанович достал пачку папирос, протянул мужикам. – Ну, давай, Пантелей Гордеевич, хотя бы по нашей Новосветловке посмотрим. Укажи мне: кто лодырь?.. Мужики – с самого детства! – в шахте работают. Не мне ж рассказывать… и не тебе слушать, что уголёк рубить – это не лодырничать. Ладно, ежели шахтовладелец – из здешних... При таком хозяине шахтёр и хату может построить… и ребят с женою прокормить да одеть-обуть. А когда шахта во владении пришлых – англичан, тому подобных шотландцев-голландцев, что слетелись на наш уголёк! В горном деле не смыслят, на паровой двигатель денег жалеют… Думки – лишь про то, как побыстрее да побольше на угле нашем капитал сколотить. А дальше – трава не расти… И таких шахт – большинство. Шахтёрские семьи ютятся в землянках да в лачугах, что все ветра насквозь продувают. Бабы с детьми целую зиму на улицу не выходят: ни одёжки тёплой, ни обувки. А шахтёр-то работает, не лодырничает. Лишь гроши за работу свою получает. Где ж кормилец-заступник?.. А – ежели в шахте завал либо пожар случился… Вода хлынула, гремучий газ взорвался?.. А фельдшера при шахте нет. Да и в посёлке нет. Ребята ли болеют… Баба ли рожать затеялась, – хорошо, ежели всё обходится. А коли помощь потребуется?.. И про горноспасательные артели – сколько раз обращались в Питер!.. Где ж горноспасатели?.. Рванул гремучий газ… остались шахтёры под завалами, – владельцу шахты одна беда: прибыль снизилась. И забота – одна: быстрее бы на прежний уровень добычи угля выйти.
- А – пьёт народ!.. Гроши получают… и те пропивают.
Андрей усмехнулся:
- Нет, крёстный. Это богатеи пьют: степенно и чинно, за богатым праздничным столом. Не понаслышке знаю и о разгулах купеческих сынков... Это дворяне пьют: на балах, на охоте пьют – дорогие крымские вина. А шахтёры не пьют – горе и нужду заливают. При кормильце-заступнике. А давай-ка сравним, крёстный: сколько в России богатеев да дворян… и – сколько рабочих и крестьян. Рабочих и крестьян – несравненно больше. И большинство это – за счёт их труда на дворянских балах вино рекою льётся… – живёт в нищете и бесправии. Хорошо… тепло и сытно при батюшке-кормильце и заступнике живётся дворянам, что составляют не просто меньшинство, а попросту горсточку – в сравнении с числом рабочих и крестьян.
Пантелей Гордеевич кивнул Кислякову:
- Наливай, кум. – Осторожно заметил крестнику: – Смотрю я на тебя, Андрюха… Слухаю слова твои… Ты, часом, не из большевиков ли?
-Если ты про то, состою ли я в РСДРП, – состою. Ещё с позапрошлой осени.
- Не ошибся я, значит. К большевикам, выходит, подался.
- Выходит. Правда, крёстный, одна. И она – на стороне пролетариата.
-А что ж – дело-то батино?.. Ить ты же – купец.
- Заводам, железным дорогам, порту в Мариуполе, кораблям Черноморского флота уголь по-прежнему нужен. Даже ещё больше, чем прежде, потребуется. Дел хватит: надо будет заниматься поставками.
…Гражданская война сумасбродно кружилась над здешней степью, подступала к городу. Наступившей весною белогвардейское движение со стороны Станицы Луганской сдерживал лишь невиданно сильный разлив Северского Донца.
Андрей не ложился. Пересмотрел договоры на поставки угля: завтра утром все бумаги надо доставить Сердюкову. Выходил во двор, вслушивался в накатывающийся со степи грохот артиллерии.
Постоял у Верочкиной постели, коснулся рукою её волос. Дочушка во сне счастливо прижалась лицом к отцовской ладони… Потом склонился к Сашенькиной кроватке.
Анюта тоже не спала.
А надежда не сбылась…
Анютонька оставалась равнодушно-покорной.
Лишь ресницы дрогнули – на его горькое «прости»…
Приподнялась на локте, поправила рубаху, сбившуюся с плеча под его ласками:
- Либо уходишь?
Он не удивился её догадке… Анюта по-другому не могла, – несмотря на обиду… Кивнул:
- Утром. Себя береги… и детей: выехать из города нынче нельзя. Бои – от темна до темна, оборонительная линия – от Успенки через Острую Могилу до Северского Донца.
- Андрей!..
- Представится случай – увидимся.
…Мчались кони через степь. Колыхалось под копытами пламя воронцовых лепестков.
Каждый день женщины выходили в степь с холщовыми мешками, полными хлеба. Красноармейцы на ходу подхватывали мешки, благодарно кивали луганчанкам…
Вслед уносящейся коннице Анюта загадывала: вернитесь все… к матерям своим, к жёнам с ребятами – вернитесь все…
И – надеялась, что красноармейцу Кислякову тоже достанется хрустящая горбушка хлеба…
В топоте копыт расслышала:
- Анюта!.. Анютонька!..
Почти на лету Андрей спрыгнул с коня – лишь чуть приостановил его бег.
- Анютонька!
Анюта на секунду прижалась к его груди…
И миг этот навсегда остался самым счастливым.
Подняла глаза:
- У нас всё хорошо. Я люблю тебя.
Он целовал её губы и волосы, что так привычно пахли ромашкой и обещали встречу дома… обещали желанную нежность.
Через минуту он взлетел в седло.
Услышал:
- Беременная я, Андрей.
Мчались кони через степь…
… Такая значительная особенность: в отличие от остальных городов Российской Империи, революция в Луганске прошла мирно, без кровопролитий. Просто на выборах в Городскую Думу однозначно победил пролетариат. По-другому быть в Луганске не могло: здесь ещё до наступления знаменательных дней Октябрьской революции 1917-го года на все происходящие события сильнейшее влияние оказывал луганский пролетариат – шахтёры, рабочие патронного и паровозостроительного заводов. На их стороне были солдаты, крестьяне, местная интеллигенция, которые безошибочно увидели в пролетариате силу, способную сохранить, спасти государство и народ.
Так и случилось: в революцию (к слову: все революции, все революционные движения – начиная с декабристов – в России затевали неизменно дворяне. Они же потом и предали её – британцам, французам, японцам, чехам – кому угодно…), в Гражданскую войну уберёг Россию Пролетариат – а не деникин-врангель-колчак, которые клялись в любви к России, являясь при этом британскими подданными. Уберёг, восстановил, поднял Россию на небывалую до сих пор высоту – Пролетариат. Уже в начале тридцатых годов – всего через десять лет после пожарищ и грохота Гражданской войны – в Мариуполе работал мощнейший металлургический завод с самым передовым оборудованием.
Сравним?..
Знаменитая «Луганская оборона» 1919-го года навсегда вошла в историю. И – повторяется в наши дни: сегодня снова, как и век назад, между донбасскими городами Луганск и Донецк проходит линия фронта, передовая линия обороны наших от чужих…
Тогда, в 1919-м, на Южном фронте в центре белогвардейских атак, оказался Луганск – СТОЛИЦА ПРОЛЕТАРСКОГО ДОНБАССА. С февраля 1919-го года Луганск являлся центром Донецкой губернии (Донецкой – не по городу Донецк! Города Донецка тогда ещё не было! Луганск – столица Донецкого края – по названию нашей реки Северский Донец). В Луганске находился знаменитый на всю Россию (РОССИЮ!!! Не украину!) патронный завод, выпускавший более полумиллиарда патронов в год – о таком трофее мечтали все страны, участвующие в военной интервенции в Гражданскую войну в России.
Днями и ночами Луганск подвергался массированному артиллерийскому обстрелу. Повторилось это через столетие: с 2014-го луганчанам хорошо известно, что такое артобстрелы по городу…
В 1919-м – кроме почти десяти тысяч луганских пролетариев – на фронт отправлялись рабочие дружины и шахтёры-добровольцы. С 2014-го – очень знакомое явление, когда на наших шахтах формировались шахтёрские батальоны ополчения.
Весной 1919-го перекрестным пулемётным огнём шахтёры-красноармейцы уничтожили белогвардейский отряд. У погибших белогвардейцев находили листовки с воззваниями, обещавшими в случае взятия Луганска на три дня отдать его на разграбление иностранным интервентам.
Знакомо.
В 1919-м из-за весеннего бездорожья и дождей вся округа – у нас богатейший Луганский чернозем – превратилась в непроходимое болото… Снабжение шахтёров-красноармейцев прервалось. Тогда гражданское население – старики, женщины, подростки – организовали живую цепь: из центра города – от патронного завода – до линии фронта у Острой Могилы (это – восемь километров) – дни и ночи передавали припасы из рук в руки. Оборона города стала всенародным, общим для всех луганчан делом. В честь этого подвига центральная улица города, по которой проходила живая цепь, получила название Оборонная. Это название центральной улицы Луганска ни разу не менялось.
С 2014-го гражданское население Луганска на своих машинах доставляет на линию боевого соприкосновения хлеб, воду, другие продукты, медикаменты.
После окончания Гражданской войны по представлению Реввоенсовета луганский пролетариат был награждён Орденом Красного Знамени. А город Луганск стал одним из первых городов-орденоносцев.
Вот такой здесь у нас менталитет. Точнее сказать, – вот что в нашей шахтёрской крови от прадедов-прапрадедов.
Поэтому весной четырнадцатого у нас по-другому быть не могло.
И ещё – о пролетариате.
Нынче модно стало – тосковать по дореволюционной России…
Модно – идеализировать жизнь в дореволюционной России: балы, красавицы, лакеи, юнкера… всё это дело – под хруст французской булки. Самое забавное, – что по поводу балов, красавиц, лакеев и юнкеров млеют не только потомки дворян… Да и живут их потомки, в основном, за пределами Отечества. Млеют… и тоскуют по дореволюционной России те, чьих предков и близко не было на балах с красавицами, лакеями и юнкерами. И хруста французской булки их предки не слышали – потому что и простого хлебушка вдоволь не видели.
Стали героями деникины-колчаки-врангели. Те, кто за столом с иностранными интервентами, жаждущими разорвать Россию на части и – не скрывающими своих намерений, поднимали сопливые тосты за Россию.
Кто следующий герой? власов? бандера?
Мы – из шахтёров. Из пролетариата Донбасса.
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
Часть 11 Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15