Кисляков быстро провёл ладонью по глазам: как же он сразу-то не вспомнил Татьяну… Надеялся, что той зорюшкою, когда с конём спустился к реке, холодная вода смыла всё, что случилось ночью…
-Вот и встретились мы с вами, Андрей Степанович, – усмехнулась Татьяна. – Помнишь, как… нравилось тебе… как я тебе нравилась…
Андрей достал пачку папирос.
- Не о чём помнить, Татьяна.
-Есть о чём…
-Я тогда… той ночью, сказал тебе: забудь. Прощения у тебя попросил – за то, что случилось у нас, за то, что не сдержался я. И сейчас говорю: виноват я перед тобой. Прости. И вспоминать не надо.
-Ещё и как надо, Андрюша… Андрей Степанович.
-Весною – видела?.. – снег растаявший ручьями в балку сбегает. Бесследно.
-Так то ж – снег… Думаешь, и наша с тобой любовь бесследно прошла?
- Не было любви. Проходить нечему.
Татьяна положила руки ему на плечи:
-Бесследно, думаешь…
Он убрал её ладони:
- Не к лицу тебе, Татьяна. Женат я. Двое детей у нас с Анной Васильевной.
-Двое детей… – Татьяна перевела дыхание: – И дочка – прямо повторение твоё…
Андрей не ответил. Как в ту ночь – не хотел ронять к Татьяниным ногам слова про Анюту…про любовь свою, так и теперь не хотел говорить с нею о Верочке, их с Анютой дочушке…
А Татьяна…
Словно оттягивала момент… чтоб слаще было – от растерянной беспомощности купца Кислякова. Медленно и загадочно опустила ресницы:
-Двое детей… Это у тебя – двое детей, Андрей. У тебя – двое…
Кисляков нахмурился:
-О чём говорить-то собиралась? Некогда мне.
-Так вот об этом и собиралась, Андрей Степанович. Двое детей – сын и… дочка – это у тебя… а не у вас с Анною Васильевной.
-Про что ты?
- А сам так и не догадаешься, значит.
- О чём мне догадываться?
-Вижу я, как любишь дочку… Души не чаешь в ней…
Ещё неосознанная тревога ледяным холодом коснулась сердца Андрея:
- Тебе что за дело?
-Мне-то… А рассказать тебе, Андрюша, как Анютонька твоя не могла родить тебе дитя, – оттого, что любви у вас не было… Рассказать, как однажды в начале весны вы с твоею Анной Васильевной вернулись из монастыря с новорождённою малюткой?
Узнала, значит…
-И – что? Верочка нам с Анютой – роднее родной. А взять сиротку из приюта – угодное Богу дело.
-Роднее родной… А – рассказать тебе, Андрюша, отчего ты так любишь дочку… свою? Рассказать, отчего она так похожа на тебя?.. Слушай же: не роднее родной она тебе… а просто – родная. И родила её тебе – я.
-Ты… мне… – чего?..
- Это я родила тебе дочку. Я родила, – красавицу… любимую твою дочку, так похожую на тебя.
-Татьяна!..
- Сам посчитай… купец Кисляков. По пальцам. И – учти: такие дочки, Андрей Степанович, лишь от любви рождаются. А ты говоришь, – забудь.
- Рассказывай.
-Бросил ты меня… Беременною бросил.
-Я был женат. И ты об этом знала. Дальше.
-Мне уехать пришлось, – чтоб никто не узнал про позор… А родилась девчонка, – что мне было делать…
-Лишь одно: оставить корзину с новорождённою крохой в церковном притворе, – кивнул Андрей.
Татьяна покраснела – от досады: против её ожидания, купец Кисляков не очень растерялся… И уж совсем не выглядел беспомощным. Пришлось перейти в наступление:
-Ты… опозорил меня! И бросил!
-Про бросил – я тебе уж сказал. Что до позора, Татьяна… Не девицею ты ко мне на сеновал тогда пришла. Себя ничуть не оправдываю: вся вина – на мне. А про ребёнка зря мне не сказала. Я бы не оставил дочку.
-Это – как? – опешила Татьяна. – Мне надо было отдать дочку – свою кровинку! – твоей нерожахе?.. Выходит, – для неё я рожала!
- Нет. Кровинку свою надо было – в корзину, и – в холодный церковный притвор. Тайком. Монахини дивились: бывало, оставляла мать дитя своё в приюте монастырском: что ж судить, – по-всякому в жизни случается. А чтоб вот так… подбросить, – ровно котёнка ненужного… – Андрей снова закурил… но после глубокой затяжки потушил и бросил папиросу. – И – ещё, Татьяна. Девчушка очень слабенькою была. Я тогда фельдшера с паровозостроительного домой привёз. Осмотрел Тимофей Родионович малютку, и сказал мне: оттого она слабою родилась, что мать хотела от неё избавиться. Где ж любовь, про которую ты толкуешь. А про Анну – не смей. Не она родила. А ночей над ребёнком – она не спала. С рук не спускала дочушку нашу, – пока не окрепла Верочка. Ты говоришь, – на меня Вера похожа. А мне все эти годы кажется, что наша с Анютою дочка на неё, на мать, похожа.
- Я её мать! Моя это дочка! Моя и твоя! Я её родила!
- Так вон и кукушка – яйца несёт.
-Это наша с тобой дочка! Не Анькина! Пусть она попробует – родит такую!
-Я перед Анной готов на колени встать: за то, что настояла… убедила меня в монастырь поехать. Благодаря ей у нас дочушка растёт.
-Нет у неё дочки! Я заберу Веру! Я – её родная мать!
Под взглядом Андрея Татьяна осеклась. А он посоветовал – будто сочувственно:
- Тебе про это лучше молчать.
- Молчать?!.. Не жди! Не знает твоя Анютонька… не знает Анька, как нам с тобою… было хорошо той ноченькой. Не знает она, как любил ты меня. И дочка наша – следствие любви. Что!.. Ведь не знает Анна Васильевна, чью дочку растит?
-Не знает. Не знали мы с нею… Дивились, что на меня похожа Верочка… Так порою случается: когда сильно желаешь чего-то, сам веришь, что это так и есть.
-Не знает! А теперь узнает – про нашу с тобою ноченьку. Я всё помню, Андрей Степанович. И Анне Васильевне расскажу… – чтоб знала она, какою любовь-то бывает.
- Не было любви, Татьяна. А про то, что Анюте расскажешь, – не успеешь. Я сам расскажу ей.
Голос Андрея всё ж чуть приметно дрогнул… Вспомнил, как тогда, ещё по дороге домой, твёрдо был намерен рассказать Анюте о случившемся…
А увидел её…
Так и сейчас.
Татьяне было легко бросить: сам расскажу…
А Анюте как рассказать… в какую минуту их светлого счастья? Когда она проверяет у Верочки уроки?.. Или – когда кормит грудью маленького?.. А главное – где слова такие найти, чтоб рассказать ей про ту ночь…
Цепкие – всё ж Верочка правильно заметила: лисьи… – Татьянины глаза успели ухватиться за промелькнувшую неуверенность Андрея:
- И Вера узнает! Узнает, что у неё есть родная мать!
- Вырастет – узнает. Пока ей рано знать – про то, что мать… родная не хотела её рождения. И – как холодной ночью подбросила её в монастырскую церковь. Не вздумай даже подходить к Вере. Больше мне с тобою не о чём говорить, Татьяна. И видеться нам с тобою незачем.
- Найдётся, зачем, – негромко пообещала Татьяна ему вслед.
А дома…
Верочка обняла отца:
-Мы с маманюшкою ждали тебя! Я сегодня быстрее всех в классе задачу решила! А после уроков Александра Фёдоровна велела передать тебе: она покорнейше просит, чтоб ты заехал в гимназию.
В Анютиных глазах синим всполохом – неясная, горькая обида…
Обыкновенно Андрей Степанович до глубокой ночи засиживался в кабинете: дня не хватало.
А когда ложился… Анюта – ещё в полусне… – счастливо тянулась к нему.
Сегодня Андрей по дыханию её понял, что она не спит…
Сладко захлестнуло желание нежности. Поцеловал её волосы:
- Анюта!..
Она не ответила, не повернулась к нему…
А утром подала какой-то платок:
- Верни Александре Фёдоровне.
- Что вернуть? – не понял Андрей.
- Платок верни ей.
-Какой платок, Анюта?
- Вперёд внимательнее будь, Андрей Степанович.
- Да о чём ты, Аня?
Как ни старалась Анюта быть сдержанной и строгой, бровки её жалко и горестно трепетали ласточкиными крылышками:
- Пиджак твой чистила… А в кармане – платок. С вензелем.
Андрей взглянул на вензель. В недоумении спросил Анюту:
- А… в моём-то кармане как он оказался?
- Уж про это мне неизвестно, Андрей Степанович.
Анюта вышла в детскую, склонилась над Сашенькиною колыбелькой.
Вконец растерянный Андрей Степанович двинулся за женою:
- Анюта! Душа моя!.. Не думаешь ли ты…
- А что ж мне думать… Зачастил ты в гимназию, купец Кисляков. Всё дела у тебя там.
- Дела. Гимназистке из седьмого класса помощь требуется: в семье, кроме неё, ещё пять девчонок. Мать одна растит их. Говорила Александра Фёдоровна: хочет мать забрать дочку, чтоб дома помогала, за младшими присматривала.
- Между делами платки начальницы в свой карман не клади.
От его мальчишеской растерянности Анюте вдруг стало легко и… смешно. Ещё минуту назад слёзы сдерживала – от обиды, от такого неожиданного горюшка. А теперь чуть не рассмеялась. Непонятно, как платок начальницы гимназии оказался в кармане Андрея… Лишь понятно, что это – не более, чем недоразумение… Сомнений не осталось: за завтраком и до самого отъезда на шахту в Андреевых глазах так и колыхалась тревога.
…А Верочка вернулась из гимназии непривычно молчаливой.
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
Часть 11 Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15