Андрей Степанович говорил серьёзно, а в глазах – неприкрытая насмешка:
- Значит, дом Панкрата Кузьмича тебе понравился.
- Понравился. Кому ж такой дом не понравится!
- Добротный дом, – согласился купец Кисляков. – Да только тебе-то зачем такой дом! Ты у родственницы своей, Варвары Захаровны, на всём готовом живёшь. К тому же Ковригин давеча рассказывал, что в Михайловке родительский дом твой ремонтируют.
Татьяна дёрнула плечами:
- Коли Владимиру Григорьевичу Михайловка по сердцу пришлась, вот пусть он и живёт в том доме. А Варваре Захаровне я в приживалки не нанималась. Я женщина вольная… И хочу в своём доме хозяйкою быть.
-Хозяйкою быть хочешь, – протянул Кисляков. – Тяжело это: быть в доме хозяйкою.
- А вот станешь в гости ко мне заходить, и увидишь, какая я хозяйка. Ничуть не хуже Анютки твоей.
На слова про Анюту Андрей не отвечал. Этого ещё недоставало: о жене с Татьяною говорить. А Татьяна беззастенчиво прижалась к его плечу:
- Может, тебе так понравится, что и домой уходить не захочешь… А там… Сына тебе рожу. Думаешь, только Анька твоя сыновей умеет рожать!
Андрей шевельнул плечом, легонько отстранил её:
- Татьяна! Я ещё той ночью сказал тебе: забудь.
- Такое не забудешь, Андрюша. Да и ты всё помнишь… Просто купцу надлежит вот таким добропорядочным быть. Вот и ты делаешь вид, что ничьей юбки, кроме Анюткиной, не замечаешь. Только юбка Анькина не помешала нам с тобою…
- Значит, так, Татьяна. Слушай, что скажу тебе. За всё случившееся той ночью я уже просил у тебя прощения, и ещё раз прошу: виноват я перед тобою. Но – запомни: за вину свою откупаться от тебя я не считаю нужным. Тем более, – не стану дочку и её спокойствие у тебя покупать… На это не рассчитывай, – что всякий раз будешь цену набавлять. Ты отказалась от дочери, бросила её. Господней волею оказалась малютка в нашем доме. Я не позволю тебе видеться с дочерью – оттого, что это было твоё желание: не видеть её, ничего не знать о ней.
Татьяна хотела разгорячиться… но не нашла нужных слов.
- Ещё раз повторю: не надейся, что я буду откупаться. Но – за то, что у нас с Анной Васильевной есть Верочка, я готов помочь в твоей нужде. Лишь про дом Панкрата Кузьмича – это ты чересчур размахнулась.
-Размахнулась?.. Чересчур?.. Вот как ты благодаришь меня за дочку! Вот как дёшево дочку-то ценишь, купец Кисляков! Что ж, – не стоит Вера такого дома?
Купец Кисляков сдержался:
- Тебе кто сказал, что я благодарю тебя? За дочку благодарить тебя?.. Ты что: подарила мне её? Ты в монастырь её подбросила, – за это благодарить тебя? Я не из благодарности готов помочь тебе. Во Славу Божию: что есть у нас дочка. А про то, как я ценю её, – дочка у нас с Анной Васильевною бесценная. Придёт время, понадобится, – я ей три таких дома куплю. А сейчас речь идёт не о доме для Веры, а о моей помощи в твоей нужде. В таком доме, что продаёт Панкрат Кузьмич, у тебя нет нужды. Подумай, что тебе надо.
Татьяна взъярилась:
- Что мне надо?!.. Кошёлка – на базар за яйцами и петрушкою ходить!
-Что ж, куплю тебе кошёлку, – ежели больше ни в чём не нуждаешься. У тебя есть время подумать – в чём, кроме кошёлки, у тебя нужда имеется. В конце недели я буду по делам на «Закурганной»: там мы с тобою увидимся. А здесь, в городе, чтоб я тебя уж завтра не видел. Не уедешь сама, – прикажу, чтоб в степь тебя вывезли, подальше. Оттуда на «Закурганную» сама пойдёшь. Пешком. По бездорожью. Не думаю, чтоб ты захотела в балке ночевать: мужики там на днях волчицу видели.
Ослушаться приказа купца Кислякова Татьяна всё ж не решилась: убралась восвояси к Варваре Захаровне.
А дело приняло совсем неожиданный поворот…
Через день после разговора с Татьяною у городской управы кто-то окликнул Андрея Степановича. Кисляков оглянулся: Корабельников. Демид Денисович – небогатый заезжий купец, какая-то родня инженеру Мещерякову. Где-то на реке Самаре у Корабельникова имеется маленькая хлебопекарня. Нынче подкопил Демид Денисович малёхо капитальцу: надо лавку расширять, зерновой амбар строить. Вот и приехал в здешние края – со знающим родственником о делах посоветоваться, для строительства кое-какие чертежи заготовить.
Демид Денисович подошёл к Кислякову:
- Дело у меня к тебе, Андрей Степанович.
Чуть удивлённый Кисляков кивнул:
- Говори. Ежели в моих силах, – отчего ж не помочь в твоём деле. Только не больно сведущ я в хлебных и зерновых делах.
В некотором смущении купец Корабельников пригладил тёмные волосы:
- Не о зерне речь… Случайно видел я, как ты разговаривал с какою-то красавицею. Жену твою я знаю: не она. Родственница?
Кисляков усмехнулся:
- Такая дальняя… что и не знаю, как назвать. Смутился-то чего? Либо понравилась?
Демид Денисович вздохнул:
-Угадал. Может, сосватаешь? Мне хозяйка нужна.
У Кислякова промелькнула какая-то бесшабашно-удалая мысль: знал бы ты, Демид Денисович, как мне-то надо… чтоб ты её к себе в хозяйки взял…
Вслух сказал:
- Хозяйка в доме, конечно, нужна… Собою хороша Татьяна, да норовиста больно… порою взбалмошною бывает.
Корабельников свёл брови:
-Справлюсь. У меня не забалует. По сердцу она пришлась мне, – лишь взглянул на неё.
- Ну… коли по сердцу, – справишься. Только мечтает она о таком доме, что ты пока не осилишь. Да и ни к чему он тебе, раз дело-то у тебя под Самарою.
Купец Корабельников призадумался… Видно, он был из тех молодцов, что не прочь похулиганить:
- А ежели скажу, что куплю этот дом, – пойдёт она за меня?
- Уж об этом ты сам у неё спроси, – усмехнулся Кисляков.
- Обвенчаемся… А тут я ей и скажу: так, мол, и так… супруга дорогая, – домой пора ехать. Дел много. И никуда она не денется: со мною поедет.
- А дом как же?
- Хороша и в моём будет, – серьёзно объяснил Корабельников.
-Что ж. Только насчёт сватовства тебе лучше к Мещерякову, потому как я в Севастополь уезжаю.
Задумка Демида Денисовича вполне удалась: возможность стать купчихою Корабельниковой… и хозяйкою в купленном доме так заняла Татьянино воображение, что она напрочь забыла про всё былое… в том числе – про Кислякова с Верою…
После венчания супруг сказал:
-Собирайся, Таня: завтра мы уезжаем.
- Уезжаем? Куда же?
- Домой. Я и так задержался, а дела ждут.
- Домой?.. А… дом Панкрата Кузьмича? Мы же собирались в нём жить!
- Хороший дом у Панкрата Кузьмича, – кивнул купец Корабельников. – Только я умом пораскинул: не нужен он нам.
- Как… не нужен? – растерялась Татьяна.
- Так – не нужен. И на дальнейшее учти: всё будет так, как решу я. Я решил, что дом этот нам с тобою ни к чему. Сказано: собирайся.
Перед самым отъездом инженер Мещеряков вручил Татьяне изящный кожаный ридикюль, затейливо расшитый бисером:
-Купец Кисляков велел передать вам, Татьяна Савельевна. Средств здесь более, чем достаточно, – чтоб вы не чувствовали себя бесприданницею. Ещё Андрей Степанович приносит свои извинения – за то, что не смог присутствовать на вашей свадьбе, и желает вам семейного счастья и всяческих благ.
В Татьяниных глазах вспыхнуло негодование…
Купец Корабельников удивился:
- Что же ты, Таня?.. Либо гневаешься? Отчего?.. Отнюдь не у всех и самая близкая-то родня не такая, как у тебя – дальняя. – Поклонился Мещерякову: – Андрею Степановичу – наше с супругою почтение. И – душевная благодарность: столь щедрый подарок нам лишним не будет.
… Отгорели крошечные синие огоньки пролесков… отполыхало трепетное пламя воронцовых лепестков… А в Анютином сердце оставалась зима. Ни виноватая… оттого – по-мальчишески робкая нежность Андрея, с которой он касался руками Анютиных плеч… ни девчоночья тревога в Верочкиных глазах – отчего маманюшка так строга и холодна с батянечкой… – не могли растопить лёд безысходно горькой Анютиной обиды. Ей самой хотелось плакать – оттого, что она хотела – и могла бы! – совсем по-другому радоваться ласковому Сашенькиному лепету и улыбке, с которою он тянул ручки к Верочке и маманюшке…
Она, как и прежде, с самой зорюшки хлопотала, чтоб в их большом доме было чисто и уютно… чтоб к завтраку были пирожки или булочки, а к обеду – борщ. Каждое утро неизменно подавала Андрею Степановичу чистую рубаху, заплетала Верочке косы…
Но по-прежнему уж не было…
По вечерам Анюта совершенно не замечала неизбывной грусти в глазах Андрея…
Он работал до глубокой ночи и ложился в кабинете.
Однажды – было уже далеко за полночь – тяжело уронил голову на стол… В усталой полудреме показалось, что расслышал рядом тихое Анюткино дыхание…
Горько и счастливо билось сердце… И он не сдержался. Осторожно прикрыл дверь в детскую, вошёл в их с Анютой спальню.
Анюта не спала. В одной рубашке, с наброшенною на плечи шалью, сидела у окна.
Поднялась ему навстречу.
Он обнял её – так, что она тихо охнула от его силы…
А он не отпустил её:
-Анюта!.. Анютонька! Что ж ты… и сама изводишься… и меня извела, – словно мы с тобою уже не муж и жена…
От запаха волос её вмиг захмелел. Хотел найти её губы… а она уперлась ладонями в его грудь:
- Нет.
Андрей взял её на руки.
В постели на какой-то миг она показалась ему надломленным стебельком.
Но остановиться он не мог.
Перед самым рассветом вышел во двор.
До боли сжал ладонями виски: лучше былая Анюткина стыдливость… чем эта безучастная покорность надломленного стебелька…
… А на страну… на столь разные судьбы людей надвигался октябрь… а за ним долгою вереницей потянутся дни и месяцы Гражданской войны.
Приживалка – бедная девушка или женщина, жившая из милости в чужом богатом доме. Иногда это был дом богатых родственников. В доме приживалка не имела никаких определённых обязанностей, развлекала хозяев разговорами, составляла их общество, угодничала перед своими покровителями.
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
Часть 11 Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15