У сватьи дернулся глаз.
— Елена Сергеевна. И я не «расставляю запятые», я преподаю историю литературы. Очень приятно.
— Взаимно, — кивнула Тамара. — Проходите, Лена Сергеевна. У нас тут, конечно, не Эрмитаж, но чай горячий.
Обед проходил в тягостной атмосфере.
Лариса постаралась, стол накрыт безупречно, но Елена Сергеевна сидела с таким видом, будто ей подсунули тухлую рыбу.
— Лариса, этот салат... — она подцепила вилкой листик рукколы. — Ты уверена, что его мыли? Я чувствую песок на зубах.
— Мыли, мам. Три раза, — тихо сказала Лариса.
— Видимо, недостаточно. Гигиена — это основа культуры. Кстати, Павлик...
Она повернулась к внуку, который сидел неестественно молчаливо и боялся уронить крошку.
— Почему у ребенка грязные ногти? Вы что, заставляли его копаться в земле?
— Мы на дачу ездили! — радостно сообщил Павлик. — Мы помидоры сажали! И шершня убили! Бабушка Тома его лопатой — бац!
Елена Сергеевна медленно положила вилку. Она достала из сумочки антисептик и протерла руки.
— Тамара Александровна, — ледяным тоном начала она. — Я понимаю, что у вас... свои методы. Но приучать внука-дошкольника к насилию и антисанитарии? Это же мальчик из интеллигентной семьи. Ему следует учить языки, а не... махать лопатой.
Тамара Александровна, до этого мирно жевала пирожок, теперь застыла с набитым ртом.
— А что плохого в лопате, Лена? Труд из обезьяны человека сделал. А языки... ну выучит он китайский, и что? Будет китайцам объяснять, как он шершня боится? Мужику надлежит уметь землю копать и семью защищать.
— «Мужик»... — Елена Сергеевна поморщилась, словно от дурного запаха. — Какой вульгарный лексикон. Лариса, ты позволяешь это слушать? Твой сын впитывает этот... провинциальный сленг. Это деградация.
Лариса втянула голову в плечи.
— Мам, не надо. Тамара Александровна просто...
— Просто что? — перебила мать. — Не понимает, что такое воспитание? Я вижу. Ты, Лариса, тоже распустилась. Этот шарф леопардовый в прихожей... Это же пошлость! Дурновкусие! Кто тебе его навязал?
Тамара Александровна громко стукнула чашкой о блюдце.
— Я навязала! — громко сказала она. — И это не пошлость, это характер. Которого вы, Лена, свою дочь лишили. Затюкали девку своими «нельзя» да «некрасиво». Она же при мне дышать боялась!
Елена Сергеевна выпрямилась. Её лицо пошло красными пятнами.
— Как вы смеете? Я воспитала её достойным человеком. Образованным. Сдержанным. А вы... вы превращаете мой дом в балаган.
— Это не твой дом! — рявкнула Тамара и поднялась из-за стола. — Это дом Ларисы и Олега! И если они хотят балаган — будет балаган! А если хотят помидоры — будут помидоры!
— Вы... вы хабалка! — вырвалось у интеллигентной Елены Сергеевны. Маска слетела.
— А вы — сушеная вобла! — парировала Тамара. — Сидите тут, губы поджали, как будто уксуса выпили. Жизни в вас нет, Лена! Одна грамматика!
— Мама! Тамара Александровна! Прекратите! — закричала Лариса и вскочила.
Но оказалось поздно. Елена Сергеевна встала, она дрожала от гнева.
— Лариса. Выбирай. Или эта женщина покидает наш дом, или ноги моей здесь больше не будет. Я не позволю оскорблять себя в присутствии внука какой-то... провинциальной актрисы из погорелого театра!
В комнате воцарилось недоброе молчание. Оно не предвещало ничего хорошего. Олег замер. Павлик спрятался под стол.
Тамара Александровна застыла, скрестила руки на груди и тяжело дышала. Она смотрела с вызовом и ждала слов Ларисы.
Лариса поглядела на мать — безупречную, холодную, родную, но такую душную. На свекровь — яркую, шумную, невыносимую, но живую.
И поняла, что время дипломатии закончилось. Настало время настоящего скандала.
Все семейство затаилось. Елена Сергеевна стояла, прямая как обелиск и ожидала поддержки дочери. Она привыкла, что Лариса всегда уступает. Всегда извиняется, выбирает «правильную» сторону мамы.
— Ну? — поторопила Елена Сергеевна и брезгливо поправила манжету. — Я жду, Лариса. Скажи ей, чтобы она собрала вещи. Я даже готова оплатить ей билет обратно в... откуда она там? В Сызрань?
Лариса смотрела на мать. Она видела эту знакомую складку между бровей, этот поджатый рот. Всю жизнь дочь боялась этого выражения лица, опасалась расстроить маму, не оправдать надежд, получить тройку, надеть «не то» платье.
А потом Лариса перевела взгляд на Тамару Александровну.
Свекровь не сжалась от оскорбления про «погорелый театр». Наоборот, она выпрямилась, вздернула подбородок и смотрела на Елену Сергеевну с насмешливым прищуром. Она не собиралась уходить. И не стремилась оправдываться.
И вдруг Лариса почувствовала, как внутри неё поднимается волна. Горячая, злая, освобождающая. Та самая, что помогла ей уволить Жанну. Эту энергию разбудил в ней леопардовый шарф.
— Нет, — сказала Лариса.
Слово разорвало тишину как булыжник.
Елена Сергеевна моргнула.
— Что «нет»?
— Нет, мама. Тамара Александровна никуда не поедет.
— Ты... ты в своем уме? — голос Елены Сергеевны дрогнул. — Она только что назвала меня «воблой»! Она оскорбила твою мать!
— А ты назвала её «актриской из погорелого театра», — спокойно ответила Лариса. Голос её крепчал с каждым словом. — Ты пришла в мой дом и с порога начала критиковать. Еду. Мужа. Ребенка. Меня.
— Я желаю тебе добра! — воскликнула Елена Сергеевна и театрально прижала руку к груди. — Я пытаюсь спасти тебя от этого... мещанства! Ты посмотри на себя! Ты поправилась! У тебя грязь под ногтями! Твой сын играет с лопатой! Это деградация, Лариса!
— Это жизнь, мама! — закричала Лариса. Первый раз в своей жизни она повысила голос на мать. — Да, я поправилась, потому что начала есть нормальную еду, а не твои диетические сухари! Да, у меня грязь под ногтями, от того что мы сажали помидоры и смеялись! Мы испытывали счастье, мама! Впервые за годы я ощутила радость в грязи, а не в твоей стерильной чистоте!
Олег сидел за столом и медленно положил салфетку. Он смотрел на жену с восхищением.
Павлик выглянул из-под скатерти и широко распахнул глаза.
— Ты... ты не понимаешь, что говоришь, — прошептала Елена Сергеевна и схватилась за сердце (любимый прием). — У меня тахикардия. Ты меня в могилу сведешь.
Раньше Лариса бросилась бы за каплями. Но сейчас она стояла на месте.
— Прекрати, мама. У тебя сердце как мотор, любой космонавт позавидует. Хватит манипулировать.
Тамара Александровна вдруг шагнула вперед.
— Браво! — гаркнула она. — Лара, браво! Монолог — в десятку!
Она повернулась к Елене Сергеевне.
— Слышь, интеллигенция. Ты возомнила, ты одна тут мать? Представляешь, только ты добра желаешь? Однако твое благодеяние — оно как хлорка. Чисто, но дышать нечем. А мы тут живем! Пыхтим! Ошибаемся!
— Не смейте мне тыкать! — взвизгнула Елена Сергеевна. — Я доктор наук!
— Да хоть глава Ватикана! — отмахнулась Тамара. — Если ты дочь родную за жирок на боках пилишь, грош цена твоим наукам. Лара у тебя золотая. А ты её в корсет заковала. Ослабь хватку, Лена! Дай бабе выдохнуть!
Елена Сергеевна задохнулась от возмущения. Она схватила свою сумочку.
— Ноги моей... Ноги моей здесь не будет! Лариса, ты предала семью ради этой... этой...
— Я выбрала свою семью, мама, — тихо, но решительно промолвила Лариса. — Мою. Олега, Павлика и Тамару Александровну. Благодаря тому, что они принимают меня любой. А ты — только идеальной.
Елена Сергеевна замерла в дверях. Её лицо окаменело.
— Вот как? Что ж. Живите в своей грязи. Но когда ты приползешь ко мне плакаться, что муж спился, а сын стал дворником — не жди сочувствия.
Она развернулась и вышла, при этом хлопнула дверью так, что жалобно звякнул хрусталь на столе.
Никто не проронил ни слова, только Павлик вылез из-под стола.
Лариса стояла посреди комнаты, и плечи её дрожали. Кровь побежала по венам медленнее, и нахлынула пустота и страх. Она только что выгнала мать и сожгла самый главный мост в своей жизни.
Тамара Александровна подошла к ней. Она не стала ничего говорить. Она обняла Ларису — крепко, по-медвежьи, и прижала её голову к своему мягкому плечу в цветастом халате.
— Поплачь, доченька, — шепнула она. — Пуповину рвать всегда больно.
Лариса всхлипнула.
— Я плохая дочь?
— Ты взрослая дочь, — ответила Тамара. — А взрослые дочери имеют право на свой голос. И на свой бардак.
Олег подошел с другой стороны и обнял их обеих.
— Ты молодец, Лара, — сказал он. — Ты сегодня показала свою независимость...
Павлик подошел к маме и дернул её за подол платья.
— Мам, а бабушка Лена ушла?
— Ушла, сынок.
— Насовсем?
— Не знаю. Наверное.
Павлик подумал секунду.
— Ну и ладно, — философски заметил он. — Она всё равно торт не ела. А мы съедим?
Тамара Александровна расхохоталась сквозь навернувшиеся слезы.
— Съедим, внучок! Весь скушаем! И кремовые розочки пальцем слижем! Лара, неси нож! Праздновать начнем. День Независимости Ларисы!
Лариса вытерла слезы. Она посмотрела на закрытую дверь. Ей ужасно досадно, но где-то в глубине души, под слоем вины, распускалось новое, незнакомое чувство. Свобода.
Она улыбнулась.
— Неси нож, Олег. И тот вишневый сок доставай. Гулять так гулять.
Продолжение.
Глава 1. Глава 2. Глава 3. Глава 4. Глава 5. Глава 6. Глава 7. Глава 8. Глава 9. Глава 10. Глава 11. Глава 12. Глава 13. Глава 14. Глава 15. Глава 16. Глава 17. Глава 18. Глава 19. Глава 20.