Эти слова повисли в воздухе, как тяжелый камень, брошенный в стеклянную витрину.
«Я тебя не люблю».
Самый страшный кошмар любой матери.
Лариса побледнела так, что стала похожа на мраморную статую.
Тамара Александровна перестала жевать. Она медленно положила бутерброд на пол (прямо на паркет!). Впервые за все время на её лице исчезла насмешливая ухмылка.
— Павел, — голос бабушки прозвучал низко и строго. — А ну закрой рот.
Она покряхтела, но встала быстро. Подошла к внуку, взяла его за плечи и развернула к себе.
— Ты что несешь, салага? Мать — злая? Да она сдувает с тебя пылинки с рождения! Она тебе жизнь посвятила, дураку!
Павлик растерялся. Он ждал, что бабушка его поддержит. Что они вместе против «злой мамы».
— Но она... она не дает играть... — пробормотал он и шмыгнул носом.
— И правильно делает! — неожиданно рявкнула Тамара Александрорвна. — Потому что ты берегов не видишь! Я тебе волю дала, а ты её в хамство превратил? На мать орать?!
Она отвесила ему легкий, но обидный подзатыльник.
— Марш в угол! Быстро! И чтоб я тебя не слышала, пока не поумнеешь!
Павлик ошарашенно посмотрел на бабушку. Его главная союзница, его единомышленница в бигуди только что перешла на сторону врага. Мир перевернулся.
Он горько и по-детски заплакал и побежал в свою комнату. Дверь громко хлопнула.
В коридоре остались две женщины. Лариса замерла и прижала руки к сердцу. Оно разбилось на мелкие осколки от слов сына. Тамара Александровна возвышалась напротив. Она прерывисто дышала.
— Вы... — прошептала Лариса. — Вы его ударили?
— Подзатыльник это, а не удар, — буркнула Тамара и поправила сбившийся халат. — Мозги на место ставит.
— Зачем вы заступились? — голос Ларисы дрожал. — Вы же сами его подначивали. Вы же... вы же против меня.
Тамара Александровна посмотрела на невестку внимательным, грустным взглядом. Лицо свекрови сплошь покрыто морщинами и приобрело страдальческое выражение. Она подняла с пола свой бутерброд и с сожалением выкинула в мусорное ведро.
— Глупая ты, Лара. Я не против тебя, я за семью.
Она подошла ближе, и Лариса почувствовала запах кофе и дорогих духов.
— Я могу дразнить тебя, а Павлика научить драться. Но чтобы сын матери в лицо сказал «не люблю»? — Тамара Александровна покачала головой. — Этого я не допущу. Это запрещено. В нашей семье мать — это святое. Даже если она такая зануда, как ты.
Она хмыкнула и зашаркала тапками на кухню.
— Пойду чаю заварю. А ты иди, умойся. На тебе лица нет. И не реви. Он маленький, он не со зла. Просто дурной еще.
Лариса осталась стоять среди разбросанных книг. Она смотрела на том «Ренессанса». На нем отпечатались следы от колес лунохода. Впервые за неделю она почувствовала не раздражение к свекрови, а что-то другое, похожее на странную, кривую, но благодарность.
Лариса вошла на кухню не как хозяйка, а как гостья, кто опасается, что её сейчас выставят за дверь. Плечи опустились, безупречная осанка исчезла.
Тамара Александровна сидела за столом, обхватила чашку обеими руками. Перед ней стояла вторая чашка — пустая.
— Присаживайся, — кивнула она на стул напротив. — Чай пить будем. С сахаром.
Лариса устроилась и поерзала. Она покосилась на сахарницу, ее свекровь достала из недр своих сумок (в доме Ларисы сахара не водилось в принципе).
— Я не ем рафинад, — машинально ответила Лариса, но тусклым голосом без привычной категоричности.
— Подкрепись, — приказала Тамара Александровна. — Глюкоза сейчас нужна не Пашке, а тебе. У тебя руки трясутся. Смотреть страшно.
Она щедро, с горкой, насыпала две ложки в чашку невестки и размешала. Звон ложечки о фарфор показался Ларисе оглушительным в тишине квартиры.
Лариса сделала глоток. Приторно-сладкая горячая жидкость обожгла горло и упала в желудок тяжелым комком. Но вместе с этим теплом внутри что-то разжалось. Она сдерживала слезы в коридоре, они вдруг хлынули потоком. Некрасиво, беззвучно, смывали тушь и остатки самоконтроля.
Тамара Александровна не бросилась утешать. Она не лезла обниматься, не говорила глупостей вроде «все будет хорошо». Она молчаливо достала из кармана бумажный платок (смятый, но чистый) и пододвинула его по столу.
— Он правда меня не любит? — спросила Лариса и вытерла лицо. — Я ведь... я ведь всё для него. Я ночами читала про нейропсихологию. Я искала лучшие продукты. Я карьеру затормозила. А он... «злая».
Тамара Александровна вздохнула и поглядела в окно, где серое московское небо давило на крыши.
— Дурында ты, Лара. Я же говорила, любой ребенок души не чает в своей матери. Только ты для него сейчас не мама, а надзиратель.
Она повернулась и посмотрела невестке прямо в глаза.
— Ты помнишь, как ты училась на велосипеде кататься?
— При чем тут велосипед? — шмыгнула носом Лариса.
— При том. Если руль пережать, если вцепиться в него изо всех сил — обязательно упадешь. Равновесие держится на расслаблении. А ты ухватилась за Пашку, как утопающая за соломинку. Ты трепещешь и боишься.
— Чего я боюсь?
— Что он вырастет не таким совершенным, как ты придумала. Что он ошибется, упадет. А ему полагается упасть, ему придется разбить коленку, сожрать грязное яблоко, получить двойку. Иначе он не поймет, как вставать.
Лариса молчала. Сладость чая на языке мешалась с горечью правды.
— Вы думаете, я плохая мать?
— Я думаю, ты усталая мать, — мягко сказала Тамара. — И очень напуганная. Ты строишь вокруг него стерильный вакуум. А я пришла и форточку открыла. Сквозняк пошел. Вот его и прорвало.
Они не проронили ни слова, и каждая размышляла о своем. Робот-пылесос в коридоре, (Лариса забыла включить его обратно), одиноко стоял у стены и напоминал брошенную игрушку.
— Иди к нему, — сказала свекровь и допила чай. — Только не читай лекций. Просто посиди. И... не заставляй его извиняться. Ему сейчас стыднее, чем тебе больно.
Лариса поднялась. Она чувствовала себя странно растерянной, но в этой пустоте наступило умиротворение
Она приблизилась к двери детской. Постояла минуту и собиралась с духом, потом осторожно постучала.
— Можно?
Ответа не последовало. Лариса открыла дверь.
Павлик лежал на кровати лицом к стене. Он накрылся одеялом с головой. «Поза эмбриона», — машинально отметил мозг Ларисы, но она тут же отогнала эту мысль.
Она села на край кровати. Матрас прогнулся под её весом.
— Павлик, — тихо позвала она.
Холмик под одеялом чуть шевельнулся.
— Не заставляй меня убирать, — глухо донеслось из-под одеяла. Лариса поразилась упрямству сына, хотя по голосу легко догадаться, что он плакал.
Лариса грустно, но тепло улыбнулась.
— Хорошо, не убирай. Пусть лежат.
Одеяло медленно сползло вниз. Показалась взлохмаченная макушка и один настороженный глаз.
— Правда?
— Правда. Трасса красивая получилась. Только... давай том «Искусства» заменим на что-нибудь попроще? На кулинарную книгу, например. Я по ней все равно не готовлю.
Павлик сел. Он смотрел на маму с недоверием и ожидал подвоха.
— Ты не сердишься?
— Сержусь, — честно сказала Лариса. — Я испытала адскую боль, когда ты сказал, что не любишь меня.
Павлик опустил голову и начал теребить край одеяла.
— Я не хотел... Оно само выскочило. Как... как жаба. Бабушка сказала, что я дурак.
Лариса протянула руку и погладила его по голове. У него мягкие волосы, они пахли детством и немного пылью от книг.
— Бабушка иногда бывает резкой. Но она права в одном: слова могут ранить сильнее, чем кулаки.
Павлик вдруг подался вперед и уткнулся ей в живот. Лариса обняла его и ощутила, как маленькое тело сотрясается от остаточных всхлипов.
— Мам... я тебя люблю. Просто... просто я хочу играть. И жареную картошку.
Лариса рассмеялась сквозь новые слезы. Она прижала его к себе крепче.
— Я знаю, родной. Знаю. Мы что-нибудь придумаем. Может быть... возможно, картошку зажарим и подрумяним.
В ту же секунду хлопнула входная дверь.
— Я дома! — раздался тревожный голос Олега. — Лара? Мама? Все живы?
Олег влетел в коридор и приготовился увидеть руины и пожарище. Он закупился пакетом с успокоительным чаем и коробкой эклеров (на всякий случай, для всех сторон конфликта).
Он застыл.
Посреди коридора высилась грандиозная конструкция из томов Большой Советской Энциклопедии, ковриков для йоги и диванных подушек. Эта крепостная стена перегородила проход в гостиную.
На кухне Тамара Александровна мирно мыла посуду и напевала известную песенку.
А из детской вышла Лариса. Глаза у неё покраснели, макияж отсутствовал, домашний костюм потерял свой лоск. Но она улыбалась.
— Осторожно, — сказала она мужу и приложила палец к губам. — Не наступи на том «Ботаники». Это ключевой элемент трассы.
Олег выронил пакет с чаем.
— Ты... ты оставила это? Ты не заставила их убрать?
Лариса посмотрела на баррикады.
— Знаешь, Олег... Твоя мама объяснила, что равновесие держится на расслаблении. Пусть стоит. Пока что.
Продолжение.
Глава 1. Глава 2. Глава 3. Глава 4. Глава 5. Глава 6. Глава 7. Глава 8.