В конце сентября, выслушав лекцию супруги о вреде праздности и лени, я наконец, вышел на участок копать картошку на придомовом участке. Три мои хвостатые помощницы изволили оказать мне посильную помощь своим присутствием. Двухмесячная Йошка от трудовой повинности была освобождена в силу своего возраста. Уютно развалившись на грядке неубранной еще моркови, подставляя бока осеннему солнышку, кошки меланхолично наблюдали за своим хозяином, ковыряющим лопатой землю с высохшими уже кустами картофеля. Наверняка, они считали себя борцами за урожай «второго хлеба», поскольку с весны тщательно удобряли этот участок.
Кряхтя, я втыкал штык лопаты поглубже в землю и выворачивал на свет Божий клубни с налипшей на них землей. Супруга, не утратившая навыки, полученные в далеком деревенском детстве, сноровисто очищала их и складировала, рассыпая ровным слоем на просушку.
В течение часа все было закончено. И то – кусты картофеля занимали не более «сотки» земли в междурядьях фруктовых деревьев. Никакого сравнения с теми гектарами, которые достались в детстве мне и моим ровесникам.
Картошка - это не просто название корнеплода, для нас это – гораздо большее. Одно из обязательных условий жизни городского населения районного центра в семидесятых. Культурной жизни, я бы сказал. Покупать картошку в магазине у нас считалось дурным тоном. Нет, она, посаженная и убранная своими руками на полях близ города, должна храниться не в магазине, а в дворовых погребах и подвалах. К тому же – платить за нее деньги?! Для наших родителей это была непозволительная роскошь!
Ежегодная эпопея с картошкой начиналась задолго до ее посадки. Едва появлялись на земле первые проталины, как оказывалось, что все поля вокруг города, годные под посадку, уже распределены между многочисленными городскими предприятиями и конторами. Поскольку мои родители работали на разных производствах, то и участки им нарезались в разных местах. Кто-то должен был отказаться от своего участка – обрабатывать сразу два, не имея личного транспорта – задача невыполнимая!
Тут важно было не прогадать:
– Нам дают участки за ретранслятором. – Объявляла мама. – Не знаю – брать, не брать?
– Это же на горке! – Возмущался отец. – Там каждый год садят, откуда там урожаю быть? Да и высохнет она. Вот нам нарезают целину возле Атамановского тракта. Там и низина, и земля хорошая, точно будем с урожаем!
– А если лето будет дождливое? – сомневалась мама. – Сгниет все в твоей низине!
После недели обсуждений и споров выбирали вариант отца.
А солнце уже пригревало. На поля выезжали трактора на распашку заветных полей. Самая пора достать семенной материал из погребов и дать ему согреться под весенним солнышком, набраться тепла перед тем, как она упокоится в лунке, присыпанной рыхлой землей для возрождения к новой жизни.
Мои родители никогда не заморачивались подготовкой семенного материала. Может не считали это важным, а может забывали в суете повседневных весенних забот. Вспоминали о них лишь накануне первого выезда в поле. Как правило это был субботний день между первым и девятым мая. Отец в пятницу вечером (если был не сильно выпивши по случаю окончания рабочей недели), иногда и в субботу утром, обливаясь похмельным потом, доставал из погреба мешки с картошкой среднего размера, готовил пару штыковых лопат и пару ведер. В субботу, в назначенное время, усаживался у ворот на те же мешки, дымя папиросой «Волна» и поджидая машину.
Каждое предприятие обеспечивало доставку своих работников и их семей к месту посадки вместе с семенами. Редко выделяли автобусы, чаще – бортовые машины. Вот было радости нам, ребятишкам, прокатиться в кузове, вперемешку с наваленными мешками! Не помню, чтобы машины останавливали работники ГАИ. Не было этого, во всяком случае в день общей посадки!
Как я и говорил, день был субботний, а поскольку у нас, школьников, была шестидневная учебная неделя, то школа – отменялась! Еще один повод для радости! Учителя благосклонно принимали причину прогула - «Картошку сажали!», считая ее уважительной. Весеннее солнышко, поездка в кузове машины и неожиданный «отгул» – столько праздников в один день!
Машина шла вдоль рядов вспаханных участков, каждый находил свой и скидывал из кузова мешки с семенами. Первым делом проходили участок от начала, до конца и обратно, оценивая качество вспашки. Мама негромко, но чтобы слышал отец, ворчала, что у других участки несравненно лучше, - «а ему – как всегда выделили, что другим не понравилось!» Но, как бы то ни было, принимались за работу.
Взрослые – копали лунки, мы с сестрой начиняли их семенами. Садили обычно десять соток, или «тысячу» – как у нас говорили. Через пару часов все было кончено. Пока дожидались остальных – можно было дойти до ближнего леса – попытаться добыть березовый сок, если тот еще оставался, поискать подснежников. Затем, с чувством исполненного долга, грузились в те же машины, которые развозили нас по домам.
Следующим этапом картофельной эпопеи значилась прополка. Самое нелюбимое мной занятие. Поскольку происходило это действо в летние дни, то вместо желанного освобождения от школьных занятий, я получал «минус» дня каникул! Опять же выбор дня прополки – акт индивидуальный и даже в некоторой степени творческий, а потому общего дня не назначали, значит – добирайся сам. В зависимости от места расположения картофельного поля добирались на рейсовых автобусах, на велосипедах, или просто – пешком, водрузив на плечо садовый инструмент, именуемый в наших краях «тяпкой».
Знойный июньский день, нескончаемое поле и монотонные взмахи тяжелой тяпкой быстро выматывали. Нет-нет, да и срежешь нежный зеленый росток, который нужно было уберечь от сорняка. Оглянешься - не заметил ли кто твоего преступления? И машешь дальше, прислушиваясь к пенью жаворонков над головой. Сорняк рос буйно, в несколько раз обгоняя ростом кусты картошки, в жару земля каменела до кирпичного состояния, в общем прелести прополки радости приносили немного. Позже появилась еще одна напасть – колорадский жук. Но тогда он был редкостью, чаще его, нарисованного, можно было увидеть на этикетках спичечных коробков, чем наяву на кустах.
Прополку проводили два раза – второй с «окучкой» уже в июле. Дальше – только уборка. Как правило, это был первый уважительный субботний «отгул» в начале учебного года.
Вновь выделялся транспорт с предприятия, который весь день курсировал между полем и городом, развозя урожай и работников по домам. В сортах картошки тогда мало кто разбирался и именовали их непритязательно: «белая», «красная» и «чугунка». Во время уборки не считалось зазорным устроить «перекур», чтобы заглянуть на участки соседей и обсудить урожай:
– В прошлом году сушь стояла, так белая уродилась, а нынче – красная налилась как никогда!
Затарив свои неизменные десять мешков ехали домой. Позже, когда родители стали садить вместо десяти – пять соток, к всеобщему удивленью, количество собранного урожая не изменилось – те же десять мешков!
Поскольку жили мы в частном доме, урожай рассыпали во дворе, сушили и готовили к закладке в погреб. Обязательно в этот день жарилась большая чугунная сковорода молодой картошки. Резали салат из свежих помидор, заправляли его пахучим подсолнечным маслом. Даже сейчас слюной захлебываюсь, насколько это было вкусно! Отец получал законную «чекушку».
Урожай картошки перебирался и делился на «нормальную», «семенную» и «другую», в которую отделялась резаная, мелкая и имеющая пятна гнили. Семенную и нормальную опускали в погреб, а «другую» – в подполье дома. Ох уж эта «другая»! Сколько нелестных слов она наслушалась!
– Сначала использовать то, что в подполье! – объявляла мама и никто не смел ее ослушаться.
Вплоть до Нового Года, а то и до февраля приходилось чистить мелкую картошку, или увечную, оставляя на ее боках кратеры, удаляя гниль и прочие непотребства. Впрочем, эта беда доставалась по большей части моей старшей сестре. Наконец, дело доходило до «нормальной», но в марте-апреле она уже буйно прорастала длинными, белыми побегами, покрывалась морщинами и в конце концов удалялась на ближайшую помойку. Да-а-а, иногда бережливость мамы нарушала границы разумного...
Еще в девяностые распахивали общественные поля под посадку картофеля. Потом предприятия одно за другим начали банкротиться, оставшиеся как-то пытались помочь своим рабочим с посадкой и уборкой, но пришли лихие времена. Урожай стали собирать те, кто его не сажал, не полол, и часто хозяева приезжали на копку уже к начисто убранному полю.
Теперь в моих родных местах общественных полей не увидеть. Да что там поля? Даже садовых обществ почти не осталось. Если раньше они кольцом опоясывали город, радуя горожан буйным весенним цветением, то теперь их просто нет. Даже на своем подворье редко стали сажать картошку – проще купить в магазине, или на осенней ярмарке взять запас на зиму. Остались динозавры, вроде моей супруги, для которой жизнь – не жизнь, если нет в пределах видимости знакомой с детства поросли семейства пасленовых.
Вот и собран урожай – ведер пятнадцать набралось. Лежат клубни, просыхают. Кошки поменяли место дислокации и теперь греют их своими животами, как клуши яйца. Супруга наполняет ведра отборной картошкой, а я несу их в дом, в сухой и прохладный подвал. Хватит на зиму и нам, и дочке с внучкой. Вот и последняя пара ведер, в них клубни с пятнами гнили, мелкие, резаные и пораненные лопатой.
– Эту далеко не убирай! – командует жена. – Ее надо использовать в первую очередь!
Да-да. Когда-то я это уже слышал...
Тагир Нурмухаметов
