Кружились над степью метели.
И звонкие ручьи талого снега сбегали в балки, белой кипенью колыхался цвет тёрна, впыхивали по склонам огоньки воронцов... Потом под терриконами смелыми хороводами разбегались ромашки, крошечными белыми и жёлтыми свечками светился донник.
И незаметно темнели вечера, а дни сияли в ласковой позолоте дубовых листьев, и багряно-оранжевые звёзды срывались с кленовых веток.
Всё повторялось на Земле: листопады сменялись метелями, снег перед отвагой и силой тополиных почек покорно становился ручьями – обычный круг в мироздании...
Восемь лет.
Обстрелы – сквозь метели.
Обстрелы – сквозь цветение.
И сквозь пение сверчков – обстрелы.
Осколки снарядов в мгновенье обрывают счастье, надежду, любовь...
Обрывают будущую жизнь, что сокровенной тайной – под сердцем у счастливой девчонки, вчерашней невесты... Обрывают стук сердца в шахтёрской груди – деду за девяносто, внуки-правнуки воюют за Донбасс...
Восемь лет запах гари смешивается с горьковато-нежным дыханием полыни.
Восемь лет назад Артём Савельев на берегу показал Насте крошечный росток дикой груши. Той весной ещё не верилось в войну, хотя она уже оголтело ворвалась в ковыльную бескрайность, пронеслась над берега, поросшими клевером и мятой, в сумасбродстве своём разбила крыши уютных шахтёрских домов...
Данька Савельев и другие поселковые ребята, что родились в первый военный год, перешли во второй класс – такая долгая война...
Такая долгая война – крошечный росток на берегу стал крепким деревцем.
Непостижимая тайна: как устоял, сохранился, уцелел – в разрывах снарядов, в гари и копоти... Бывало, совсем рядом с ростком оставался глубокий, тяжёлый след танка.
А на восьмую весну дикая груша расцвела.
Не побоялась войны.
В Верхнелуганский заряжающий артиллерийского расчёта Артём Савельев заехал на полдня – мать проведать, Машеньку с племянником, Полюшку, что совсем невестой стала. Пока мать с Полинкой на стол собирали, Тёмка на берег спустился. В тревожном и радостном предчувствии билось сердце: будто знал, что деревце расцвело...
Как обрадовалась бы сейчас Настюшка...
Настя погибла.
Три года назад.
Настюшка руководила местным волонтёрским отрядом. Они с ребятами развозили по шахтёрским посёлкам продукты, лекарства... всё, что доставляли на Донбасс белые КамАзы – очередной гуманитарный конвой – всё, что так необходимо людям, столько лет живущим под постоянными обстрелами...
Настюшка, сильная, решительная и храбрая, плакала, когда рассказывала о поездках...
-Выходят дети из подвалов. И не умеют разговаривать, не умеют смеяться, радоваться... Молча берут конфеты и игрушки... И отдают тем, кто младше. А сами серьёзно делят буханку хлеба на кусочки, и так же серьёзно и молча едят. Поглядывают на небо, прислушиваются, – чтобы вовремя спуститься в подвал и малых успеть увести.
На степной дороге, за Тихой балкой, старенькая «Лада» попала под миномётный обстрел...
За восемь лет в посёлок вернулись шахтёры-ополченцы – из госпиталя, с полученными в боях тяжёлыми ранениями. У Саньки Самохина нет левой руки – по локоть, Толик Братищев с рваным рубцом – через затылок, шею и до плеча, Игорёк Морозов без ноги домой пришёл... Протез Игорю в Донецке сделали. Ничего, – уже свыкся... Больше всего переживал Игорёк, что на День Шахтёра не сможет пригласить на танец свою Маришку...
В День Шахтёра посёлок обстреливали – в самый полдень. А вечером Маринка всё равно приготовила праздничный ужин – их любимые вареники с картошкой. И Игорёк всё равно пригласил жену танцевать. Маринка умница, слёзы сдержала. Счастливо прижалась к груди мужа, прошептала:
-Ой, Игорёк! Как в самый первый раз танцуем... Как тогда, – помнишь? – в девятом, на дискотеке...Когда ты меня впервые пригласил.
Так и в шахту спустились, так и работали. Санька устало посмеивался:
- Чего удивительного: с двумя руками да с двумя ногами работать! Всякий сможет. Вы с одной попробуйте. Да, Игорёк?
Уже несколько раз шахта становилась целью для ударов из «Градов». В начале осени, перед рассветом, снаряд попал в электроподстанцию, осколки повредили здание спуска-подъёма и компрессорную.
В обесточенной шахте – ночная смена.
Электрокабели перебиты, клеть остановлена. Система вентиляции и водоотлив не работают. Шахтёрские лампы, понятно, – ещё довоенные, аккумуляторы порядком подсевшие. Нечего надеяться на то, что будут светить без подзарядки больше смены. Поднимались мужики на-гора по узкому и крутому тёмному тоннелю, с километровой глубины на вышележащий горизонт, потом – ещё выше, а там – километров восемь до запасного выхода на-гора. В кромешной темноте.
Андрей Савельев тоже вернулся в шахту – пришлось. В госпиталь приехал Макеев. Михаил Алексеевич сейчас выполнял обязанности директора шахты. Зашёл в палату, приоткрыл окно. Протянул Савельеву пачку сигарет:
- Выручай, Андрюха. Давай на шахту.
Андрей Александрович кивнул за окно:
-Мужики там, а я дома останусь? Сам понял, что сказал, Макеев?
Макеев вздохнул: дело знакомое... Сам через это прошёл – после третьего ранения... Заговорил напрямую:
- Спорить не стану, Андрюха. Степан Васильевич ремесло своё знает – хирург он хороший. Только мы с тобой, Савельев, не девочки-школьницы... и даже не мальчики – уже давно, заметил?
-К чему это ты буровишь? – нахмурился Андрей.
- Говорил я с Демидовым. Сказал Степан Васильевич, что тебя латать – уже не за что хватать. Который раз в госпитале лежишь?.. Заодно вспомни, что тебе не двадцать лет. На позициях тебе делать нечего. А в шахту – в самый раз. Пойдёшь начальником смены. И горным мастером.
-А Министром угольной промышленности?
- Это, Андрюха, как-нибудь потом. Сейчас мне край как нужен начальник смены и горный мастер.
-Я ж подземный электрослесарь.
-И чему это мешает? Выручай, Савельев. На позициях у тебя двое сыновей. Слышал, – и старший, Андрей ваш, с моряками-черноморцами на подмогу к нам выдвигаются. Самое время про восстановление шахты подумать. Ты про наш антрацит сам всё знаешь. Мало того, что в девяностые и в начале двухтысячных вся эта... братия возомнила себя олигархами... единовластными хозяевами жизни и безудержно, совершенно безнаказанно п... наш уголь. Миллионы – на раз-два – сколачивали на нашем антраците, пока мы по десять месяцев... по году без зарплаты сидели. Мало того, Андрюха, что всушники сколько раз били по шахте, так ещё и в забой спускаться некому. А кто ж уголь будет добывать? Снова бросить шахту, – чтоб затопило?
Савельев молча курил.
Дни считал... минуты считал, когда к своим вернётся, под Северодонецк.
Только и Мишка Макеев прав: шахта работать должна...
На позициях не раз бывало...
Сквозь гарь и копоть вдруг различишь сильную и уверенную, самую чистую, пресную свежесть антрацита: ветерок долетел с какой-то шахты... и захватил с собой для шахтёров-ополченцев полные пригоршни неповторимого запаха свежевырубленного угля. Андрей прикрывал глаза, видел знакомые, родные лица мужиков со своей смены, слышал их голоса и смех, слышал крепкие и солёные прибаутки, без которых в забое – никак...
Потушил сигарету: старшая медсестра Виктория Владимировна имеет привычку появляться ниоткуда...
- Добро, Алексеич. Только ненадолго. Пока ты не найдёшь настоящего начальника смены и горного мастера.
-Давай хоть так... там видно будет, – вздохнул Макеев.
А сейчас Савельев смотрел на пацанов, что поднимались в темноте крутого тоннеля обесточенной ракетным ударом шахты и понимал: хорошо, что он сейчас здесь, с ними... Пацанам этим ещё предстоит узнать шахту так, чтоб и в беспросветной черноте найти путь к запасному выходу на-гора.
Вспомнилось Андрею, как несколько лет назад Полюшка, их единственная с Любашей дочушка, рассказывала... и голосок у неё дрожал – рассказывала Полинка, как пьяные айдаровцы расстреливали копёр, пытались сбить звезду на самой верхушке. Павлушка Терёхин забрался на дуб, спрятался в густых ветках, прицелился из рогатки... и засветил камешком прямо в глаз айдаровцу, что брызгал слюной и в ярости выкрикивал – будто злобно лаял – какие-то угрозы копру «Верхнелуганской»...
Айдаровец взвыл, схватился за глаз. Дружки его пьяно расхохотались. Никому и в голову не пришло поднять глаза на дуб.
Сейчас Полина учится в медицинском училище. Будет фельдшером – как мать. Шахтёрским или военным – время покажет. А Павел второй год служит в артиллерийском расчёте.
... Серёжка Савельев оглянулся: вроде бы знакомое лицо... Встретился с надменным взглядом.
Вероника?..
Командир, капитан Ермолаев, кратко приказал Валерке Грядунову:
- В штаб. Там о ней знают.
Грядунов отошёл к машине. Открыл капот, склонился над двигателем.
В больших светло-карих Вероникиных глазах мелькнула надежда. И тут же растворилась в неподдельной тревоге. А Вероника усмехнулась, снисходительно кивнула Сергею:
- Вот и встретились, школьная любовь. Слышал, Серёжа?.. Друзья познаются в беде. Помогай – ради нашей с тобой первой любви. Ты же помнишь, как любил меня?
Значит, вот кто она – наводчица, которую взяли вчера вечером.
Вероника сообщала всушникам данные о передвижении наших подразделений, указывала, где в шахтёрских посёлках расположены школы, детские сады, больницы. Передавала сведения о работающих шахтах.
После её информации по указанным объектам наносились ракетные удары.
-Никакой любви не было, Вероника. Ты красивой... была, и всем нашим пацанам – я не исключение – хотелось узнать, что у тебя под футболкой и короткой юбкой. Ты очень хорошо давала понять, что это можно узнать.
Сергей не случайно сказал: ты красивой... была.
Была.
Сейчас Вероникино лицо выглядело серым и помятым. Волосы Вероника красила ещё в школе, и они за эти годы стали блеклыми, какими-то безжизненными. Брови утратили чёткий рисунок, поредели.
Вероника – Машина одноклассница. Только теперь казалось, что она старше Маши лет на десять.
Может, в Серёжкиных глазах промелькнуло сочувствие... Вероника будто догадалась, что он сравнил её с Машей. Презрительно сузила глаза:
- Строишь из себя верного мужа? Хочешь сказать, что Машку Сотникову любишь?
Сергей не ответил.
Вероника разозлилась:
- До сих пор жалею... что тогда... тем летом в дом к Машке ворвалась ваша орда ополченцев. Не успели потешиться хлопцы. А такой случай был!.. Тебе, Серёжа, после наших айдаровцев одни объедки достались бы. Посмотрела бы я на твою любовь.
У Сергея потемнело в глазах. Но он усмехнулся:
- Так у тебя, одноклассница, богатый опыт наводчицы. Ещё с того лета.Только ты не поняла тогда: не орда ополченцев защитила Машу от твоих айдаровцев. Это были наши поселковые мальчишки-школьники. А хлопцам твоим спьяну показалось, что это ополченцы. Если б, Вероник, это были ополченцы, айдаровцы испугом не отделались бы.
Вероника растерянно захлопала редкими выцветшими ресницами:
- Мальчишки?.. Какие мальчишки?.. А Стаса... кто тогда... кружиловским ментам сдал?
-Мальчишки и связали твоего Стаса.
К Сергею с Вероникой подошёл Ермолаев. С любопытством окинул взглядом наводчицу, кивнул Сергею:
- Пообщались? Знакомая?..
-Бывшая одноклассница.
Чего только не случается на дорогах этой войны...
А с инженером Сердобинцевым встретились уже на позициях. Иван Алексеевич сам подошёл к Савельеву:
- Ты вот что, Сергей. Маша твоя на Анютку похожа, на дочку мою. Вижу, – ты меня о чём-то спросить хотел?.. Так спроси, не держи на сердце камень. Нам с тобой и так нелегко: который год небосвод на плечах держим – чтоб не обрушился он на землю. Знаешь, как в шахте с кровлей бывает?.. У меня никого не осталось. Поэтому в радость было – помочь Маше и мальчишке твоему. Есть вопросы? Нет? И ей не вздумай никаких вопросов задавать, – если хочешь, чтоб у тебя была семья.
Даньке – десятый год. Дашеньке зимой три исполнилось. В дочкин день рождения Сергею удалось на полчаса заскочить домой. Потом Маша проводила его до калитки. Сергей обнял жену:
- Почему не сказала мне про Веронику – что это она в ту ночь направила к тебе айдаровцев?
Маша подняла глаза. По-девчоночьи призналась:
-Я не хотела, чтоб ты полюбил меня лишь потому, что Вероника оказалась... вот такой.
Валерка посигналил: пора.
Сергей поцеловал Машу:
-Я люблю тебя.
Машенька счастливо прошептала:
-Я беременная, Серёж.
... И над самой глубокой Донбасской шахтой – небо.
В глубине этой на шахтёрских плечах – шахтная кровля.
Удержать её – сберечь счастье в шахтёрских домах, сберечь любовь свою... чтоб сбывшейся надеждой на свет появилась родная кроха.
А подняться с зарёй на-гора – это значит снова увидеть солнце.
Увидеть степь, склоны балок в лепестках воронцов, ковыльные волны, что убегают за дальний курган, к степной кринице.
И над ковыльными волнами, над крышами домов, над счастьем и любовью надо удержать на шахтёрских плечах рвущийся от взрывов небосвод.
Глава 1 Глава 2 Глава 3 Глава 4 Глава 5
Первая часть повести Вторая часть повести
Третья часть повести Четвёртая часть повести
Пятая часть повести Шестая часть повести
Навигация по каналу «Полевые цветы»
