В сопровождении директора клиники для психически больных, гости прошли на второй этаж в огромную столовую, которую освещали прозрачные, натёртые до блеска окна. Потолок подпирали мраморные колонны, а сам обеденный зал был искусно декорирован искусственными фруктами, цветами и картинами.
- Проходите, товарищи! Присаживайтесь, не стесняйтесь!
Члены комиссии подошли к стоявшим по бокам стульям, прислужники-официанты, помогли им усесться.
- Эк у вас тут всё вычурно, да напыщенно, Доктор. Просто не больница, а дворец! - наконец, первый раз за последний час, произнёс профессор Преображенский.
- Кто хорошо работает, тот хорошо отдыхает, уважаемый профессор! - радостно парировал директор.
- А за чей, собственно, счёт банкет? И откуда такая роскошь? Вы давно комитет по экономическим преступлениям посещали? – поинтересовался вездесущий Борменталь.
Наличие еды стимулировало приятную беседу, даже в столь неприятном месте, как дом для умалишённых.
- Бережливость, бережливость к сбережённому и бережливость к бережно сбережённому - вот наш девиз, товарищи! Ну что мы всё о работе, да о работе. Давайте перекусим и вперёд, мне весьма интересно поучаствовать в работе комиссии. Первая перемена блюд!
Доктор громко хлопнул в ладоши и стукнул в специальный маленький гонг, стоящий рядом с ним. По залу разлилось большое «Бом-м-м».
- Мы в своей трапезе, товарищи, используем исключительно здоровую, вкусную и, самое главное, полезную пищу. Всё что вы здесь попробуете, обладает не только кулинарными и гастрономическими свойствами и способно удовлетворить любого гурмана, но это ещё и уникальный сбалансированный коктейль из витаминов и полезных веществ. И обязательное условие, товарищи. За обедом – никакой советской прессы, профессор, мы во всём следуем Вашим указаниям.
- Что, даже так?
- Именно так, друзья. Сократ, Авиценна, Гиппократ, Парацельс, Архимед, Шень-Ну. Все они мои учителя как в естественном, физическом смысле, так и верховном, сакральном. Именно благодаря питанию мы как роем себе ложкой и вилкой могилу, так и отрываем ими же себя из неё. Как в той песне: «Мы, отдав концы, не умираем насовсем», друзья!
- Какие к чертям собачьим Сократы с Архимедами, Доктор, Вы заговариваетесь, – остановил его Борменталь.
- Ну… Это я имел ввиду в кармическом смысле. Надеюсь отрицать реинкарнацию и переселение душ Вы не будете? А, дорогой Иван Арнольдович?
Члены комиссии многозначительно переглянулись, но промолчали.
- Не то, что входит в уста, оскверняет человека, но то, что выходит из уст, оскверняет его. «Не для того я живу, чтобы есть, а ем для того, чтобы жить». Вот истина, сказанная ещё Квинтилианом. Итак, товарищи врачи, извольте отведать блюда из нашего скромного меню. «Что нужно нам, лишь крошка хлеба, да капля молока. Да это небо, да эти облака…»
В «скромной» Обители Доктора оказались весьма нескромные кулинарные изыски. А часть из них была настолько отвратительна, что их не то что есть, смотреть было омерзительно. Эти, так называемые «блюда», вносили на больших серебряных блестящих подносах слуги. Они были накрыты специальными крышками, халдеи подходили к каждому гостю и демонстративно открывали крышки прямо перед носом, видимо для пущего эффекта.
- Вот, товарищи, специально для вас, кухня народов мира. Вкусная и здоровая пища, рекомендую! Яйца быка в кляре, фаршированные железы макаки, приправленные соусом тибетских жужелиц, это просто наслаждение, пальчики оближешь. А вот, товарищи, пробуйте - жаренный тарантул в собственном соку. Убивает все микробы, обладает антикоагулянтными свойствами.
Слуги сунули под нос гостей очередную порцию «гастрономической экзотики народов мира» и открыли крышки.
- Так, это глаза тунца, м-м-м, объедение. Моё самое излюбленное блюдо. Ага, а вот и яички, судари мои.
И действительно, хоть что-то из всего этого зловонного разнообразия было похоже на старую добрую русскую кухню. На одном из подносов лежали самые обыкновенные яйца, с виду похожие на варёные. Пирогов и Борменталь, переглянувшись, потянулись за ними, взяли и положили в специальные рюмочки. Они стали постукивать по яичкам серебряными ложечками и, как только скорлупа треснула, оба ойкнули от неожиданности и отвращения. В яйцах лежали уже резвившиеся эмбрионы экзотической толи птицы, толи животного с выпученными глазами и жалостливо смотрели на детективов.
- Любите балют? Уважаю! Сразу видно настоящих ценителей-гастрономов! - похвалил их выбор Доктор, – Я признаться удивлён, что в нашем захолустье мне встретились истинные знатоки настоящей кулинарии, знающие толк в кухне. Уж на что, на что у меня желудок лужёный, и то балют не каждый раз заходит.
Проверяющие еле сдержали приступы рвоты, зажав рты руками. Доктор же, без зазрения совести, лопал эксклюзивные гадости с нескрываемым удовольствием, казалось, что он хочет откусить от каждого мерзопакостного блюда, от каждого жареного червяка, личинки и склизкой массы. Короче жрал так, что аж за ушами трещало и всё нахваливал, вытягивал опарышей изо рта, как макаронины и сладостно выпускал газы от удовольствия. Дальше настал черед таких яств, как семенные протоки крокодила, молоки рыбы фуги, свиной крови, муравьиных яиц и пропаренных куколок шелкопряда.
- Так, довольно, гражданин Доктор! Мы уже, по-моему, сыты по горло этими Вашими изысканными яствами! – вдруг со злобой сказал Филипп Филиппович, – Пора бы уж и честь знать. Работа не ждёт.
- Успокойтесь, товарищи! Это всего лишь лёгкая закуска, сейчас нам принесут горячее. Вторая перемена блюд! - Доктор снова хлопнул в ладоши и стукнул молоточком по гонгу.
Тут же, как из-за кулис театра, появился некий комический персонаж, напоминающий карикатуру на повара. Огромного роста кривоногий человек с невероятных размеров брюхом, необъятными щеками, весь как бы надутый, наполненный жиром, с длинными усами, свисающими до плеч, в поварском колпаке и халате, под которым виднелась тельняшка. Ноги юмориста венчали красные бархатные сапоги с лихо загнутыми носами. Клоун с гордым видом нёс на вытянутых руках, на которых болтались, как тряпки на ветру, жировые складки, огромное блюдо, накрытое крышкой, при этом усы его развивались за спиной вместе со щеками.
- Экий проворный у вас «малыш». Порхает как бабочка, интересно жалит ли как пчела, - с улыбкой прокомментировал Пирогов.
- Жалит, жалит, ещё как жалит. Ведь его основное оружие - кулинарный нож и кастрюля, с которыми он, поверьте моему опыту, умеет творить чудеса. Ну что, сегодня у нас на горячее, товарищи, уникальное блюдо. Оно очень символично в нашем учреждении, а самое главное, как и всё здесь полезно и обязательно к употреблению. Итак, барабанная дробь, та-дам…
*****
Хозяин кому-то кивнул, и тут же слуга подскочил и сорвал крышку с дымящегося блюда. Перед детективами открылся огромный дымящийся мозг, полностью повторяющий человеческий, только гипертрофированного размера, казалось он даже подрагивает как желе.
- Это что такое, Доктор? - не выдержал профессор Преображенский, глава ревизионной комиссии, - вы что тут с нами, шутки шутите? То он нас опарышами, тухлыми эмбрионами да личинками пытается напичкать, теперь вот… это… Да в своём ли Вы уме? По всей видимости Вас надо перевести совершенно в другую клинику и совершенно в другой роли, и, сдаётся мне, что именно этим мы сейчас и займёмся!
- Спокойствие, только спокойствие, товарищи! Помните основную золотую истину, спрятанную в нашем сознании - не всё то есть на самом деле, чем оно кажется. Это действительно очень ценное и богатое белком блюдо - мозг кашалота. Кушанье, обладающее целительными и ноотропными свойствами. Может оно и несколько непривычно обывательскому взгляду, но совершенно точно вкусное и полезное, без всякого скепсиса, угощайтесь!
Доктор взял огромные серебряные нож с вилкой. Он прицелился и воткнул прибор в самый центр, в мозжечок, а затем стал со зверским видом отпиливать от мозга ножом огромный кусок. Кусок оторвался с неаппетитно стекающей слизью, но тем не менее был тут же поглощён необъятной утробой врача с таким аппетитным чавканьем, что по крайней Борменталю тоже захотелось попробовать его.
- Ешьте, ешьте, товарищи! Кто хоть раз отведает мозг кашалота на пару, тот никогда не заболеет такими страшными заболеваниями как шизофрения, рак, ишемическая болезнь сердца, проказа, эпилепсия, простатит, недержание и многими другими. Секрет этого блюда мы нашли в манускриптах вымершей цивилизации инков, и он, поверьте мне, известен весьма ограниченному количеству людей в нашем бренном мире.
- Ну… если Вы говорите рак… - неуверенно сказал Преображенский.
- Ну, если Вы говорите простатит… - как эхо повторил Борменталь.
- Что, и даже недержание? – переспросил Пирогов.
Получив утвердительные ответы они, сначала опасливо, затем всё с большей и большей охотой, кусок за куском расправились с мозгом кашалота, совершенно не задумываясь, наврал ли им Доктор, можно ли ему вообще доверять, да и кашалот ли был это в принципе.
- Ну а теперь, друзья, вы позволите так вас называть? Десерт!
Доктор снова хлопнул в ладоши, в этот раз обойдясь без гонга. И снова наши герои лицезрели танец маленького лебедя в исполнении жирного повара-исполина: усы дядьки Черномора за плечами, летящая, подпрыгивающая всеми жировыми отложениями, походка и улыбка внутри раздутых во все стороны щёк. Малыш Гаргантюа как махаон, махая жирами на руках словно крыльями, прилетел и упорхнул, скача, по своему обыкновению на одной ножке, оставив на столе всё тоже, уже знакомое детективам серебряное блюдо под крышкой.
- Ну что, друзья, сюрприз? Это вам специально от нашего шеф-повара. Эксклюзивный десерт. Профессор, не стесняйтесь, снимайте крышку.
Филипп Филиппович, польщённый доверием хозяина клиники, переглянулся со своими приятелями, привстал и снял железную хромированную крышку с блюда. От неожиданности он остолбенел, крякнул, как утка, и свалился обратно на стул, выронив из обмякших рук крышку, которая с грохотом покатилась под стол. С блюда на него смотрела его собственная голова. При чём сделанная настолько искусно, что повторяла все, даже мельчайшие, детали его лица. Она была столь реалистично выполнена, что казалось у Преображенского отрезали гильотиной голову и положили её прямо здесь на блюдо некие страшные глумливые каннибалы-лекторы. Онемевшие Борменталь и Пирогов только разинули рты и хлопали глазами от этой расчленёнки на столе. Они смотрели то на профессора, то на его голову, лежащую на блюде...
