И решил я, что пора мне возвращаться к моей майне, в какую меня спустили с тем, чтобы, как говорится, подальше от греха. Дай, думаю, я за веревочку-то сигнальную дерну один разок в том смысле, что «Я на грунте. Чувствую себя хорошо. Выбери слабину. Повтори». Разворачиваюсь в обратную сторону и майны-то не вижу. Да мало того, что я не вижу майны, так я и сигнального конца, каким я к инструктору пристегнут, абсолютно не наблюдаю. Нет сигнального конца на мне. Нету!!!
Проплыл чуток назад и вижу, как вверху колышется неспокойная поверхность воды в моей майне. Кругами что ли я около неё плавал? А поскольку понимаю что я под водой, подо льдом, потеряв сигнальный конец в условиях плохой видимости чудом увидел майну, на радостях разгоняюсь в неё и пребольно бахаюсь головой об лед. Это я за майну принял воздух, выпущенный из моих легких и легких моих более везучих предшественников.
Вот тут мой легкий испуг превратился, в жутчайшую панику, а я в того самого из старой армейской поговорки «Начальника паники майора Суету». И зашлепал я ластами что было сил в этой панике с абсолютно отключенной головой, зрением и одним, заполняющим весь мой организм чувством – смертельным ужасом.
И мозг мой вместе с сердцем, провалились от этого ужаса куда-то вниз моего организма, и обретаются в тазовых костях, где-то между мочевым пузырем и анальным отверстием. Время измерять мне было нечем, да и не до этого было. Я молотил долго и неустанно ногами и мой организм с ужасающей скоростью пожирал воздух из баллонов акваланга.
Остановил я своё бурное подводное плавание вынуждено, лишь, когда врезался головой в узкую щель между дном и льдом. Причем врезался я довольно плотненько, так, что и шевелиться–то первое время не мог. Благо ударом не повредил редуктор акваланга, а то тут бы мне уже и каюк пришел. Представляете мои ощущения? Сильные были чувства.
Нет, вы не можете представить мои ощущения! Чтобы представить их в полной мере надо оказаться там, в Лемболовском озере, в ледяной воде, втиснутым между дном и льдом. Причем без сигнального конца, со списком сигналов страховочным концом в голове, ровно из тринадцати мистических порядковых номеров.
Я застрял меж льдом и дном, и где находится майна, через которую меня спустили под воду, я представления не имею. Сигнального конца, по которому можно было бы судорожными рывками попросить помощи, или просто добраться до проруби нет. Я один одинешенек против этого льда, в этой мутной обжигающей холодом воде.
Сколько прошло времени до того, как у меня включился мозг, не знаю. А включился он оттого, что руки мои и лицо в воде вдруг стали изрядно мерзнуть.
Так я и лежал я жабой растопыренной, прижатый льдом ко дну. Уж не знаю, сколько прошло времени, но помалу пульс у меня стал успокаиваться и организм перестал панически жрать воздух. И тут я задумался над проблемой как мне быть в плане собственного будущего. Жить дальше, или уже умереть?
Попытки выбраться из щели, отталкиваясь от дна руками, не принесли желаемых результатов, и тогда я стал разгребать грунт ладонями под грудью.
Сердечко уже панически не частило, но и спокойным не стало, бухает как кувалда в грудные ребра так, что рукам чувствительный удар передается. Благо грунт на дне оказался илистым и дело пошло на лад. Минуты через три мне удалось вылезть из жуткой ловушки, в которую я себя в панике втиснул.
Развернулся я от берега, и стало мне снова жутко до дурноты – так уж мне помирать не хотелось. Повис, растопырившись в полуметре над дном. При каждом вдохе меня затылком об лед легонько постукивает. Вот так, думаю, и будет меня затылком об лед колотить до самой весны, покуда лёд окончательно не растает.
Я даже представил, как вонять буду, когда меня найдут-таки, доблестные спасатели. Лицезрение жутких картинок с моим раздувшимся по весне и обгрызенным местными рыбешками телом включило мне мозг окончательно и бесповоротно. И думаю я сам себе:
«Стоп, парень! Дыши реже и мозгуй, как быть дальше! Вот берег за спиной, я в майну шагнул справа от пирса, пирс уходит перпендикулярно от берега метров на тридцать. А посему если я потихоньку начну ластами шевелить, не удаляясь от кромки берега в левую сторону, то должен найти сваи пирса в воде а, найдя пирс, от сваи к свае тихо докарабкаюсь до своей майны. Господи, миленький, прошу тебя, сделай так, чтобы это был мой пирс и, чтобы около него была моя майна.
Все в руках Господа! Нужно только хорошо попросить! А просил я, шибко сильно, однако. Наверное, Господь мой внутренний душераздирающий вопль таки услышал. Метров через пятьдесят я своей бестолковой башкой, обтянутой резиной гидрокостюма «Садко», торпедировал дубовые сваи пирса.
А вот как наткнулся я на сваи пирса, то обнял первую же поросшую тиной дубовую сваю, словно девушку любимую, и от счастья едва не описался. Оторвавшись чуть погодя от сваи, повернул вправо и зашлепал ластами по воде от сваи к свае, к мористой части пирса.
От одной сваи к другой, потом к следующей, где по предположениям, родившимся в моих кипящих мозгах и находится моя злополучная, долгожданная майна. И нашел! Вот Ей Богу! Нашел я майну.
А под майной уже вода кипит от прыжков инструкторов сигающих под лед на мои поиски. В общем, только чудом я от ужаса не обгадился прямо в гидрокостюм Садко. Причем настолько чудом, что до сей поры не понимаю, как мне все же удалось тогда не обгадиться.
Инструктор, оказывается, на мне завязал сигнальный конец либо неправильным морским узлом, либо я оказался таким неимоверно скользким раздолбаем, что из этой обвязки угрем скользким смог выскользнуть. Видимо задница моя оказалась недостаточно упитанной.
Имел счастье лицезреть высунувшись головой из майны, как мой контролер стоит растеряно теребя мой сигнальный конец в руках. Самый главный инструктор моему конкретному контролеру сгоряча в ухо въехал так, что тот с копыт, как казацкой шашкой срубленный, свалился.
Ну и я тут ручонками замахал, дескать, вот он я, пропажа нечаянная, нашелся уже, не надо меня под водой искать. Знали бы вы, каких соленых эпитетов мне после моего появления на уши навешали. У меня до сей поры, как вспомню, румянец на щеках появляется.
Самый злой на язык боцман парусного флота просто бледная и молчаливая тень по сравнению с тем старшим инструктором. А я уж был тем счастлив, что выбравшись из-под воды на лед с помощью парней, по ушам не получил за компанию со своим красномордым контролёром.
Потом уж мне поведали, как мне жутко повезло – предыдущей зимой такой же тупорылый «дельфин», как я, уплыл в сторону озера и нашли его только по весне, после того как сошел лед. Царство ему небесное, упокой Господи его душу! Озеро большое и до противоположного берега два километра.
Позже я задумался, а смог бы я, встав на ноги и уперев баллоны акваланга в лед, взломать ледяную корку. Вряд ли я настолько могуч. Был бы у меня при себе водолазный нож при погружении, как предусмотрено инструкцией, наверное, я смог бы прорубиться через десять сантиметров льда к поверхности на воздух.
Вот только многоопытные инструкторы водолазного дела ножик для меня зажали. По ходу ножики водолазные по домам растащили – картошку ими жены на кухне чистят. С той самой поры я даже в туалет с ножом хожу.
Так что, представляете, какие ассоциации у меня возникли после того, как начальник мне пообещал быстро спасти меня в случае, если я провалюсь под лед. А ведь это не Лемболовское озеро, это батюшка Енисей у самой кромки Енисейского залива, где от берега до берега двадцать с гаком морских миль, что в сухопутных километрах составляет порядка сорока. С одного берега противоположный берег не видно, почти как море.
А течение? Енисей не озеро. Стоит только нырнуть под лед, затянет мигом, и вот они грозные объятия Северного Ледовитого океана. А уж там никто, никогда, ни при каких условиях тебя уже не найдет. Если только белый медведь когтем зацепит, да на белый свет вытащит в качестве протухшего продукта питания посреди Карского моря.
Мне как-то парни с нашего же лоцмейстерского судна «С-215» рассказывали, что был у них в экипаже паренек. Лет пять назад в довольно свежую погоду, ночью приспичило ему выйти покурить на палубу на свежем воздухе. С тех пор никто никогда его больше не видел.
Вспомнили о нем часа через три, бросились искать. Да куда там! Где искать-то? Вода в Енисее и летом ядреная, сколько в такой водице можно на поверхности продержаться? Ну, всякому понятно, что не три часа.
Сходил я на лед. Перед этим меня зануздали в пробковый спасательный жилет оранжевого цвета. Проба эта с перепугу несколько потрясла меня, но все обошлось-таки благополучно. Ощущение, скажу я вам, весьма пронзительное, когда делаешь первые шаги по ледовой корке, а она, прогибается и дышит под ногами. А может и не проминается, а просто ты со страху видишь воспаленным сознанием то, чего в натуре вовсе нет. Это ещё те танцы на льду.
Состояние, такое словно сидишь в пивном ленинградском баре «Пушкарь» после шестой кружки пива. Позывы весьма острые! Да еще, когда в метре от тебя открытая вода у борта парохода чуть дымит парком на морозце. Страсть! За доску судорожно держался разве только не зубами.
Чуть позже, когда с парнями вырубали большой морской буй, стало понятно, что провалиться лед подо мной он не мог, поскольку был толщиной сантиметра четыре, то и все пять толщиной. Впрочем, испытывать ничего и не надо было, поскольку при подходе к бую наш красный пароход Евгенов наломал достаточно льда, чтобы понять его толщину.
Это начальник специально решил проверить меня на слабо и отправил первым на лёд исключительно с целью укрепления нервной системы молодого полярника. Ну, заодно решил посмотреть, а не напустит ли начинающий полярник по данному поводу в штаны чего-нибудь горячего.
Буй успешно подняли на борт, на его место установили ледовую веху размером весьма ощутимо более оглобли и двинули от устья на юг, раз, за разом повторяя процедуру у каждого буя. В Игарку пришли, собрав в кучку все, не снятые ранее буи.
Начальник видимо проникся моим рвением в деле вырубания больших морских буев пешней. На собрании личного состава гидрографической базы посвященному подведению итогов навигации 1979 мне вдруг нежданно-негаданно вручили грамоту за ударный труд.
Пара голосов сидящих в актовом зале довольно возмущенно проворковали в смысле, а не слишком ли, для молодого, да в первую навигацию, да сразу и грамоту. Есть, дескать, и более заслуженные люди, и более достойные. Полагаю, что ворчали те самые, более заслуженные, и более достойные бумажного поощрения на стенку.
Да, грамота была бумажная, а вовсе не из серебра или золота, даже была не красного цвета, как это должно быть. Она была сине-голубая с товарищем вождем пролетариата В.И. Лениным в профиль и силуэтами судна и самолета. Внутри было вписано: «За хорошие производственные показатели в III квартале 1979 г., образцовую дисциплину и в связи с 62-й годовщиной Великого Октября награждается инженер лоцотряда…», ну и далее по социалистическому шаблону.
Меня несколько удивило этакое жгучее неприятие старых и опытных коллег факта моего награждения обычной бумажкой. Бумажка она и есть бумажка, а народ полярный отчего-то излишне ударился в переживания.
У моего деда по отцовской линии Василия Никитовича Батурина, фронтовика прошедшего всю войну с июля 1941 по октябрь 1945, заслуженного деятеля колхозно-аграрного творчества, виртуоза вил и граблей, такими грамотами все стены в избе обклеены.
Как то мне эти переживания непонятны были. Бумаги в Советском Союзе завались, хоть грамоты на ней печатай, хоть червонцы с Лениным. Червонцы, конечно, были бы значительно приятнее.
Ну, червонцы, понятно, налево-направо кому ни попадя раздавать не станешь, а уж грамот-то могли бы на всю полярную братию наштамповать. Уже только за то, что им «ни вал девятый, ни холод вечной мерзлоты».
Коллеги мои право на эти бумажонки отработали однозначно, просто самим фактом пребывания в данной точке географии. Если бы грамоту мне и не дали, я бы, ей Богу, не обиделся. Ну, а уж если дали, так я опять-таки не загордился. Пустое это все – бумажки эти. Хоть синие, хоть красные. Это я не про червонцы, конечно.
Но все вроде обошлось. Начальник лоцотряда отбился-таки от ворчунов, видимо ему это было не впервые:
«Да молодой, да первая навигация, но за всю навигацию ни одного косяка. Все ровно, как и должно, и ни одного нарекания от людей работавших рядом. Я видел, как он работает, а посему вопрос рекомендуется считать исчерпанным».
Героем, однако, я себя вовсе не почувствовал, а скорее даже антигероем, который как бы, в глазах окружающих, рвал сидячее свое место на глазах у высокого начальства, желая сделать карьеру и прорваться поближе к полярному начальству. Это начальство просто не в курсе моих косяков было, ну да это и хорошо. Я вообще-то не жаден до почестей. Просто возбудило меня слегка противодействие коллег. Расстраивался, однако, я недолго.
Всё так славненько закончилось. Впрочем, чего это я заговариваюсь? Какое там закончилось? Всё только начиналось. И стал я, как все работники гидробазы с понедельника по пятницу ходить на работу в контору с восьми до семнадцати с перерывом на обед и чаепитием у лоцманов в одиннадцать и в шестнадцать часов.
Продолжение вероятно последует...
Автор: baturine
Источник: https://litclubbs.ru/articles/53558-zapiski-eniseiskgo-razdolbaja-201-209.html
Содержание:
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Оформите Премиум-подписку и помогите развитию Бумажного Слона.
