Сто десять лет назад, с началом ПМВ в среде европейских социал-демократов произошёл раскол. Большинство встало на позицию “поможем своему правительству” и голосовало за военные кредиты (т.е. за финансирование войны; как тогда думали — короткой: “за три дня” “к осеннему листопаду”).
В то время как другая часть взяла курс на “поражение своего правительства в империалистической войне”.
Как это относится к нынешней “оппозиции”?
Напрямую. Я про это неоднократно писал: Если кто-то — независимо от возлагаемых на себя титулов и званий, — не признаёт войну (целиком, а не “одного человека”) преступной (со всеми вытекающими юридическими последствиями), всё что с этим связано — нацистской символикой, политикой и пропагандой и не ставит своей целью прекращение пятисотлетней империи (со всеми вытекающими юридическими последствиями), то это ничего принципиального не меняет.
Нельзя вырваться из тюрьмы, не разрушив эту тюрьму. Нельзя выйти из рабства и обрести свободу, не разрушив основы рабовладения.
Но “оппозиция” не желает уходить из рабства — точно так же, как три “сидельца” не желали расставаться со своими решётками и поддерживающими их письмами.
“А в тюрьме сейчас макароны на ужин дают.”
(Из известного фильма)
Проблема [этой страны] — это не Украина, не война и даже не “один человек”.
Проблема [этой страны] — это [эта страна] и её ментальность.
И пока понимание этого не войдёт в политический мейнстрим, ничего не изменится.
Ну, а если в пыльном мешке всё те же старые фокусы, то какая разница: какие фокусники выступают на той же затоптанной арене?
Процитирую известную фразу с часто используемым сейчас (в связи с “ситуацией” на “земле”) словом “дилемма”:
Не ставьте своего противника перед проблемой: проблему можно решить. Ставьте его перед дилеммой.
Разница между “одним человеком” и “оппозицией” заключается в том, что первый создал себе нынешнюю дилемму (на “земле”) сам — ведь его никто не заставлял “начинать”, — в то время как “оппозиция” боится не только к дилемме (мировоззренческой) подойти, но даже и признать её существование. Как и “один человек”, она — по сути, — стремится законсервировать страну — разница только в том: в каком историческом периоде они хотят это сделать.
В то время как — цитируя одного историка (по памяти):
“Если империя начала рушиться, самое лучшее, что можно сделать — это её разрушить. Тогда это пройдёт с гораздо меньшей кровью, нежели чем при (бесполезных) попытках её сохранить.”
Кстати, это в своё время сделал Черчилль. Он не стал пытаться сохранять Британскую империю. Да и СССР не пытались удержать. Это потом "один человек" решил, что это была "катастрофа". Но мы уже достаточно знаем, чтобы понять, что "катастрофа" была не это. Катастрофой было его приход к власти — со всеми сопутствующему этому последствиями.
