В 1850 году в литературно-научном журнале «Москвитянин» вышел очерк Ивана Тимофеевича Кокорева «Похождения самовара» с посвящением «всем любителям чаю». История самовара, который по воле автора «родился» на тульской фабрике Василия и Ивана Ломовых, стала увлекательным описанием быта и чайных традиций в России 1840-х годов. Предлагаем вам и узнать о ломовских самоварах, и прочитать великолепное произведение Кокорева.
КУПЦЫ ЛОМОВЫ
Дед будущих известных тульских фабрикантов самоваров Василия и Ивана Сергеевичей Ломовых был крепостным крестьянином, который не только выкупился на волю, но и, скопив определенный капитал, записался в 1782 году в купеческую третью гильдию. В 1812 году Василий Сергеевич Ломов, купец третьей гильдии, при своем доме в Туле устроил в отдельном здании самоварную фабрику. Помогал ему в делах брат Иван Сергеевич. Производство стало масштабным: более ста наемных работников, более тысячи самоваров в год (данные 1820 года) из меди и томпака (разновидности латуни). Самовары продавались и в розницу, и оптом в Туле, Москве, Санкт-Петербурге, на ярмарках. Доходы позволили братьям перейти во вторую купеческую гильдию.
Самовар в форме бочонка; на крышке гравировка: «Василий Iван Ломовъ въ Туле». Из собрания Государственного Русского музея; фотография из книги-альбома Е.И. Ивановой «Русские самовары», изданной в 1971 году в Ленинграде
В 1832 году Ломовы разделились: за Василием осталась старая фабрика, Иван выстроил новую, уже при своем отдельном от брата доме. А в 1840 году фабрика Василия Ломова за качество продукции получила право ставить на вывесках и клеймах изображение Государственного герба. Историки самоварного производства в Туле пишут, что Василий Ломов стал первым в самоварной столице, кто удостоился подобной привилегии, и, соответственно, лидером среди остальных фабрикантов. У Ивана же фабрика была в разы скромнее.
Самовар, сделанный в первой половине XIX века на фабрике Ивана Сергеевича Ломова. Фотография с сайта «Благовещенская старина. Музей самоваров» www.samovar-museum.ru. Проект объединяет коллекции музеев в Череповце и Кировске; этот же самовар хранится в Кировске.
Василий Ломов скончался в 1848 году; прославленная фабрика перешла к внукам, которые продали ее «коллежской секретарше» Надежде Петровне Ионовой. Ионовская фабрика закрылась в 1876 году. Иван же Ломов скончался вскоре после брата, в 1851 году, и выпуск самоваров продолжил его сын Илья. Интересно, что Илья Иванович Ломов ставил неверную дату основания фабрики – 1807 год, чтобы отвлечь внимание публики от фабрики Ионовой, которую Василий Ломов основал в 1812 году. Самоварное производство Ильи Ломова прекратилось после 1884 года.
ПОХОЖДЕНИЯ ЛОМОВСКОГО САМОВАРА
Ну а теперь приступим к рассказу Ивана Тимофеевича Кокорева о похождениях самовара, снабдив его некоторыми комментариями.
«Вышел ты на свет в городе, где по части металлических изделий — чего хочешь, того и просишь. Это свидетельствует старинная надпись, кудрявым почерком вырезанная на ободочке твоей крышки: «Василей, Иванъ Ломовы в Туле» (клеймо, стоявшее до раздела самоварных производств братьев). Не долго пробыл ты на родине, и как пришла пора, хозяева повезли тебя к Макарью, вместе с многочисленною артелью разных самоваров и всякой медной посуды. (Макарьевской изначально называлась древняя ярмарка у Свято-Троице-Макарьево-Желтоводского монастыря, расположенном на левом берегу Волги. В 1816 году ярмарку перенесли на 100 километров ниже по Волге – к Нижнему Новгороду; название «Макарьевская» перешло вместе с ней).
После переноса 1816 года масштабный комплекс Нижегородской ярмарки открылся в 1822 году
Приехали вы на всесветное торжище (Ломовы ж были одними из крупнейших поставщиков самоваров «к Макарью), покрасовались в лавке недели две и разошлись по разным концам земли Русской, кто куда. Тебя привела судьба жить в Рязани, в Солдатской слободке. (Рязанский край в XVI-XVII веках был важным оборонительным рубежом, поэтому одной из первых пригородных слобод Рязани стала Солдатская).
Хозяин твой пожилой чиновник какого-то суда, богат лишь одними детьми да заботами. Уже давно собирался он обзавестись самоваром, и жена сколько раз говорила: «Когда же мы, Егор Афанасьевич, перестанем греть воду для чаю в горшке? хоть бы постыдились добрых людей!» – да на всякое хотение было терпение, и не явись неожиданно наградные деньги, пришлось бы еще не один год довольствоваться горшочком. Зато уж и было радости, когда привезли тебя в трехоконный с зелеными ставнями домик новых твоих хозяев!
Настоящий годовой праздник, особенно для детей, которые не могли наглядеться на твою светлую, как стекло, наружность, на узорочную конфорку, на хитрый кран, хлопали ручонками, кричали, бегали, – так что, благодаря их возгласам, почти весь околоток мигом узнал, что Егор Афанасьевич купил самовар, и не одна домовитая хозяйка позавидовала такой дорогой в то время вещи. А радостная семья, как водится, тотчас принялась обновлять покупку, и для этого важного случая устроена была надлежащая закуска и приглашено несколько говорливых соседок.
Вот запылали уголья, зашумела вода, пошло диковинное бурчанье – ну, честь имеем поздравить: поступил ты самовар на службу, дана тебе жизнь и душа – служи же на пользу человеку и себе на славу. На новоселье все идет хорошо. Кипя ключом, горя жаром, на столе, покрытом белоснежной скатертью, среди семьи старинных чашек, дружелюбно приклонившись краном к объемистому чайнику, ты составляешь главный предмет разговора, к тебе относятся все похвалы за чай. «Нет никакого сравнения с водою, гретою в горшке!» – слышится со всех сторон, и никто не прочь выпить лишнюю чашку аппетитного напитка; даже маленькому Мише позволяется выкушать более обычной порции.
На следующий день горшок получает первоначальное свое назначение – служить на кухне, самовар вступает во все его права и, разумеется, с честию исполняет свою многотрудную обязанность. Работы вволю. Прежде семья Егора Афанасьевича пила чай изредка, по праздникам, или для гостей, а в будни довольствовалась мятой, бузиной, липовым цветом и другими домашними травами (интересное упоминание о составе горячих напитков-заменителей собственно чая), да и то когда сподручно было согреть воду в горшочке; а как завелась благодетельная машина, то и питье чаю обратилось в привычку, почти в необходимость, тем более, что во всякое время, как только захотелось, можно мигом поставить самовар и усладить свою душу (прекрасные слова о чае, согревающем сердечно).
Пришел кто из знакомых, чем лучше попотчевать его, как не чаем? Заболела у кого-нибудь из малюток голова, понездоровилось самой сожительнице Егора Афанасьевича – на что пользительнее лекарство, как чай? А случалось нередко и так: вечером Егор Афанасьевич придет от должности с огромною связкою бумаг, которые непременно надобно перебелить к следующему утру; мочи нет, как болит у него поясница, и глаза плохо видят ночью; да что ж делать-то: служба! Походит-походит труженик по горенке, побрюзжит на судьбу, на обстоятельства, кстати даст нагоняй кому-нибудь из шалунов-ребятишек, да и кончит тем, что скажет жене: «Поставь-ко, матушка Катерина Александровна, самоварчик: авось, будет полегче! бог не без милости!» И точно, напившись чаю, он перестанет хмуриться, развеселится, от сердца отойдут житейские невзгоды, как рукой снимет нездоровье, –усердно засядет ворчун за дело и просидит за ним, не разгибая спины, пока не осилит срочной работы.
Другу-утешителю человека в горе, другу-собеседнику в радости – самовару особенный почет и любовь ото всех. Занимает он самое видное место в комнате на комоде; каждую субботу чистится кирпичом с уксусом и, благодаря этой операции, смотрит всегда как будто сейчас с молотка (кирпич толкли до порошка, чтобы частицы не поцарапали поверхность, смешивали с уксусом и протирали этой пастой стенки самовара); случись кому из соседей попросить его на часок, хозяйка дает, но с строгим наказом, чтоб не попортили ее любимца. Только тогда и бывают в семье Егора Афанасьевича недовольные самоваром, когда мать подвергнет крошку-шалуна за провинность чрезвычайному наказанию – остаться без чаю; да и то не более часа продолжается это неудовольствие: материнская нежность отирает детские глазки, и самовар снова делается миленьким, хорошеньким, певунчиком.
Но время-то между тем знать ничего не хочет – ни горя, ни радости, и бежит быстрее воды; день исчезает во дне, год поглощается годом. Прошло не мало лет твоей службы у доброй семьи. Два раза успел ты побывать в полуде (полуда – нанесение на металлическую поверхность тонкого слоя олова, которое предохраняло от окисления); врос в землю, избоченился уютный домик. Егор Афанасьевич приказал долго жить... Редко развлекал самовар тоску своих хозяев; сплошь и рядом случалось, что вместо отрады он приносил с собою новую печаль. Подадут его на стол, закипит он как следует, зальется песнею, – и вдруг старушка вспомнит, что покойник любил этот говор, или что весел он был в этот же самый день, столько-то лет тому назад, — вспомнит, да и зальется слезами; глядя на нее, заплачут и дети…».
Дальнейшие похождения самовара мы вынесли в отдельную публикацию, так что продолжение следует!
