Квашенная капуста, она же кислая, хороша в щи, винегрет. Тушеная - на любителя. А вот к картошечке - с лучком да маслицем и, особливо, к водочке на закуску - м-м-м! Берёшь её щепотью, в три пальчика, вилку презрев, и кладёшь в роток алчущий капустной, квашенной кислоты... (Титры. Стопку и капусту автору!)
Читайте историю, пожалуйста.
Глафира родилась в многодетной деревенской семье. Вереди только брат. А за ней - ещё трое. Брат хитрым оказался. В восемнадцать "смотался" в армию на два года. Весной вернулся, а по осени женился. Да ещё на девушке из соседней деревни. Там и приземлился, построив избу с тестем и братьями молодой жены.
"Растишь, растишь помощника, а он раз - и куском отрезанным стал!" - вздыхал батька, придя в себя после свадьбы старшего сына.
Жена его успокаивала: "Глаша - надёга есть. Вровень с тобой в делах управляется. Трактор, а не девка!"
Вроде хвалит, а Глаше заплакать хотелось. Среднего роста, широкой кости, с крупными, трудовыми ладонями и сорок первым размером ноги, она выглядела старше своих восемнадцати лет. Коса по пояс, но хилая. Не коса, а косица. Про нос, губы плохого не скажешь. Глаза серо-зелёные.
Всё портило рябое лицо - память о подростковых прыщах. Городская тётка привозила Глаше аптечную болтушку. Там целый ритуал требовался - очистить, нанести болтушку на тридцать минут. Снова очистить. Полежать с марлей, смоченной в настое ромашки. Потом специальный крем нанести. И так каждый день!
Глаше не хватало ни терпения, ни времени да и домашние отпускали обидные шуточки. Ну и бросила. В четырнадцать, ей казалось - само пройдёт. А теперь она окончательная дурнушка. В шестнадцать лет погуляла месяц с соседом и одноклассником Мишкой - вот и всё девичье счастье. Больше ни один парень, с интересом, не глянул в сторону Глаши.
Она и в клуб на танцы не ходила - быстрые не давались, а медленная музыка звучала не для неё. Что обидно - мать рада была, что эту старшую помощницу не уведут из семьи. Глаша слышала, как она толковала на кухне соседке:
"Одна Глашка наша надёга. Желанной невестой не станет, зато младших поможет поднять и нам с отцом, в старости, утешением станет."
Соседка качала головой: "Жалко девку. Ты бы не каркала. Может ещё и для неё найдётся жених. Ей ведь только девятнадцатый год! Ты бы её приодела - ведь уже сама получает зарплату."
Молчание матери выдало, что расклад соседки её не устраивает. Глаша ушла в спаленку и уткнулась в подушку. Не смогла сдержать громкий всхлип. И тут же услышала голосишки: "Няня, ты что?" "Кока, не плачь!" Две сестрёнки и братишка, забравшись к ней на кровать, гладили волосы, оборачивали к себе Глашино заплаканное лицо, чтоб поцеловать.
Она для них была самой лучшей на свете. И разве мало ей их любви? Глаша утешилась. Отслужил и вернулся Мишка из армии. Заходил поболтать. Но в клуб позвал рыжую, весёлую Катьку. На ней и женился потом. Время не стояло на месте. Глафире исполнилось двадцать пять. Работала то в полеводческой бригаде, то на ферме.
Дома дел было выше головы. Семья проводила в далёкий город одну из девчонок. В свои шестнадцать, она решила стать закройщицей, как тётка, которая к ним иногда приезжала. Та согласилась её принять и училище нужное подсказала. Брат в седьмой класс перешёл. Младшенькая сестрица - во второй.
Стало ощутимо легче. Пусть не в тяжёлой работе, но хорошо помогали ребятки. В правлении давали путёвки для отдыха в профилакториях и даже на море. Глафире замечталось съездить хоть раз. Теперь-то и без неё месяц справятся! Вдруг матери стало нездоровиться. Очень знакомо.
Запинаясь, Глафира спросила: "Мам, ты случаем не в положении?"
Мать вспыхнула, но ответила с вызовом: "А если и так? Напарил батька в бане. Чуть меньше шести месяцев осталось носить."
"Но тебе уж за сорок. Куда?!"
Мать осклабилась: "Да ладно тебе, Глашка! Вон сколько нас - вынянчим. Может, я за себя и за тебя рожаю."
Лучше б кипятком плеснула! Два месяца спустя - всё обдумав, получив расчёт и изумив семейство, Глафира уехала в город. Не оборачиваясь. Всего час - и она в новой жизни! Имея план, сразу отправилась в отдел кадров одного из заводов, заявив, что хочет стать крановщицей. Следовало пройти медкомиссию, обучиться, аттестоваться.
Всё вместе - время. Что хорошо - сразу дали направление в рабочее общежитие. Вот тут удачная неувязочка вышла. Комендант старательно объясняла:
"Небывалый наплыв жильцов. В некоторых комнатах по шесть девчонок. Но это я к терпеливым подселила. Другие объявят протест. Ждём, доводки нового здания. А пока поживёте по соседству - в семейном. Муж с женой комнату получили, а через год развелись. Он съехал, она одна. Просто сожительство запрещено. Вот с ней и поживёте пока. Койку и что положено вам обеспечат."
И с соседкой жить особенно не пришлось. Она часто не ночевала, а полгода спустя съехала. Глафира, уже крановщица, подселения опасалась, но про неё будто забыли. Самовольно разобрав лишнюю койку, поставила за шкаф. Обновила шторки, салфеточек навязала. Взяла напрокат телевизор. Жить стало уютнее и веселее.
Личное? Личного не было. В городе, свою некрасивость Глаша ощутила острее. По улицам, как ей казалось, ходили исключительно симпатичные, нарядные девушки. В цехе - разные, но все получше её. Крановщица - специалист "удалённый в высоту," без окружения. Быть может, поэтому и подруг не случилось.
Про танцы не помышляла. В кино, в парк ходила. В библиотеке брала книги о любви, вязала. Хоть и одна - не отучалась готовить. И непременно квасила капусту - по особому, ещё бабушкиному рецепту. На работе, в обед, Глаша редко ходила в столовую. Какой-нибудь бутерброд или яичко с хлебом, запивала чаем в уголке бытовки.
На некрасивую тихоню никто внимания не обращал. Но однажды появился Володька. Его для усиления команды сварщиков из другого цеха перевели. Отменный сварщик, характер Володька имел неважнецкий. Он когда - то отсидел по малолетке за драку. Не больше года. Но успел наделать наколок и набраться понтов.
В свои тридцать два - ни капли солидности, ни семьи, ни жилья Володька не приобрёл. Невысокий, жилистый, со шрамом на левой щеке. Не красавчик. Юных девушек нет, а молодых женщин - к тридцати и "за," цеплял. И даже иногда замужних. Но время "массового опыления" отошло, наскучив Володе.
Он хорошо зарабатывал. При желании мог жениться. Так и прикидывал, добиваясь стойкого расположения Раюшки - парикмахерши. Разведённой, бездетной. Четыре года до тридцати. Рая жила с матерью, ни чем ей не мешавшей. Володьке нравились такие пираньи - яркие, немного вульгарные.
Жадные до подарков, до всего жадные. Такие дразнят, демонят, но уж одарят, так одарят. Они встречались - спали, уже год. Володька примечал - Раюшка приручилась и согласилась бы замуж. Отчего-то медлил. Оказавшись в новом коллективе, прежде всего работал, но и осматривался. С мужиками быстро сошёлся и с кем-то уже успел выпить.
Женщины? Разные, но все, какие-то понятные, что ли. Его привлекло имя крановщицы - Глафира, потому и пригляделся. А смотреть было не на что. К тому же, на пол головы выше Володьки. Одинокая тихушница из общаги. Правда из семейной, с отдельной каморкой. И всё равно, не его вариант для флирта.
Но однажды их взгляды пересеклись и Володька почувствовал, что у него есть сердце. Дурнушка смотрела также, как его покойная мамка. Она умерла, когда Володе четыре года исполнилось. Он больше помнил её по нескольким фотографиям. Но теперь показалось, что она вот также смотрела - грустно и нежно.
Так смотрят на детей, когда их очень любят. Чушь, конечно - Глафира, поди, на руках не держала ребёнка. "Оживить её, что ли маленько?"- лениво подумал Володька и загорелся приударить за "старой девой." Для личного прикола. Подкараулил, когда Глаша что-то жевала в обед, в дальнем углу бытовки и, с видом наигранного смущения, положил перед ней шоколадку.
Господи, как она растерялась, как вспыхнула! Не гладкость щёк стала ещё заметнее. Володька ретировался. Во-первых, достаточно ошеломления. Во - вторых - а может, на черта это надо? Но на другой день вручил ветку сирени, бушующей цветом по всему заводу. Глаша удивилась: "Зачем?" Он пожал плечами: "Не нравится - выбрось. Я назад не приклею."
Не выбросила. Забрала в кабину крана, а потом домой, бережно вложив в рабочую сумку. Так и пошло, по мелочам, без длинных разговоров. Наконец, пригласил в кино. Райка в другом районе жила и спалиться Володька не боялся. Глафира пришла - с той же косицей, мотавшейся туда-сюда, но губы в морковной, "пенсионерской" помаде. Ну вот и к чему козлу такой баян?
Но в темноте кинозала, Володька учуял печальный запах её духов. Для него печальный. Мамино платье "на выход," пахло именно так. Когда отец привёл мачеху, она его стала носить, добавляя душистых капелек из единственного, "на все года," флакончика. Маминого. Ей Володин отец подарил.
Мать - доярка, баловала себя ими редко. Вот и достались мачехе - привезённой из города тётки. Отец, гад, позволил. Володя, уже шестилетний, разбил флакон молотком, а платье залил чернилами. Мачеха верещала, а отец едва уши сыну наизнанку не вывернул. И вот где Володька встретился с дорогой памятью.
Шепнул в темноте, придвинувшись к Глаше: "Как духи называются?"
"Чайная роза," - прошелестела она.
Он так и остался к ней близко, до конца фильма. А вышли, спросил развязано:
"К себе пригласишь? Я бы поужинал домашним. Али не готовишь?"
"Готовлю. Но сегодня только отварная картошка с кислой капусткой. На гостя я не рассчитывала," - смущённо ответила Глаша.
"Давно капусты квашеной не едал. Надо пузырь взять."
"Я не пью."
"Ну вот и научишься. Я вина возьму, хотя к капустке хорошо беленькая идёт."
И вот они уже сидели в комнатке Глаши и ели картошку с капустой. Первые пять минут Володька только мычал от удовольствия:
"Капуста - объеденье, Глашка. Сделай лично для меня баночку. Ты ж вроде из деревни? Оттуда везёшь?"
"На базаре покупаю. Своим только денег немного шлю. Уехала нехорошо, мама обиделась. Правда, уж второй год пошёл. Настроюсь - съезжу..."
"Ну давай на брудершафт выпьем,"- прервал Володька, пришедший не про семейные дела слушать.
Глаша из какого-то фильма знала, что значит на брудершафт. Покорно просунула руку с рюмкой под согнутый локоть Володьки. Едва пригубила, а он в себя одним махом влил и впился ей в губы. Левой рукой по пуговкам блузки зашарил. Ощутив, как напряглась Глафира, отстранился. Ба, да у неё глаза на мокром месте!
"Глашка, ты чего?! На меня ещё никто не жаловался!"
Она молчала, глядя на него особенным взглядом серо-зелёных глаз. До него вдруг дошло: "Так ты что... не целованная?!" Она кивнула. Ну дела! Понятно, что "старая дева," но не настолько же в тридцать-то лет! "Мне двадцать девятый год," - поправила Глаша. А, ну тогда, конечно! Но настрой пошалить ушёл.
Володька зевнул, посмотрев в окно. Стемнело, крапал дождь. Неохота к себе в общагу и к Райке лень. Вина на донышке, но во внутреннем кармане булькает шкалик, всё-таки прикупленный "на всякий случай." Завтра выходной и у него, и у Глашки. Ладно, сейчас ещё накатит, притворится сонным и его где-нибудь старая дева уложит.
И больше он к ней близко не подойдёт. И капусты её не надо. Вот сейчас ею закусит... Эх, хорошо! Глаша налила себе остатки вина. Помолчали. Кашлянув, Володька заговорил, всё больше воодушевляясь:
"А я тоже, как есть, из деревни. Мама умерла. Батя по делам ездил в город, с бабой познакомился. Бывал у ней. А потом к нам привёз - уже женой. Она всё сокрушалась, что мне мало лет - терпеть меня долго. Вот, если б девчонка - хоть нянькой была. Двоих подряд родила. Батька, как башкой ударился - мамку забыл, я - между пальцев.
Я дома даже не ел. Приду со школы, посыплю солью горбушку и на волю! У приятелей ночевал. Еле дожил до окончания восьмилетки. Подался в город. В училище поступил, как раз на сварщика. Девок рано узнал. Бедовый был. Ладно успел закончить. Через пару дней в драку с пацанами ввязались и один, чужой, сильно пострадал. Не от моего удара.
Троих нас к ответу призвали, начали разбираться, чтоб дело в суд передать. Приятеля, по чьей вине чужак с черепно-мозговой в больнице лежал, мы не сдавали. А он в такой мандраж впал, что блевал не переставая. Я чё-то и взял на себя. Да ещё наглость на суде из меня попёрла. Им условка, мне - год посидеть пришлось. Понабрался разного.
Вышел в наколках - ни красоты, ни значения. Но понт держал. Наличие специальности спасло. С тех пор живу в общаге. В осточертевшей компании ещё четырёх работяг. Они меняются. Я остаюсь. Встречаюсь с одной. Пока добивался и ещё с год - любил. Теперь не знаю. Дурацкие мысли в голову лезут.
Например, как она не стесняется скрипеть кроватью с чужим мужиком, когда мать спит за стенкой. Вот такой я, Глаша, козёл. Уж и не помню, когда вот так открывал душу. Хорошо с тобой, спокойно. Взгляд у тебя такой - любящий. Уверен - так только мамка моя на меня смотрела."
Замолчал он, заговорила Глаша. И тоже, как на духу. Про сестёр с братьями. Про соседа Мишку. Про материн живот-сюрприз. Тоже захмелевшая, призналась:
"Я, хоть и нецелованная, но не глупая. И не замороженная. Просто не могу вот так..."
"Без штампа в паспорте?"
"Без любви. Ведь ты играл со мной просто, Володя. Вон и подружка у тебя есть. А я ... увлеклась, напридумывала всякого."
"Прости меня, Глаша."
"Бог простит и нам велит."
Это они уже бормотали, обнявшись. Так добрели до кровати. Упали, не раздеваясь, и заснули, как брат и сестра. Когда Глаша проснулась, Володьки рядом не было. Облегчённо вздохнув, взялась жить выходным - умываться, наводить порядок. А с началом рабочей недели они только кивали друг другу и обедала Глаша у себя наверху. Капнуло и развеялось.
На самом деле, Володька Глафире помнился. Его горячие губы, сильные руки. Глаза пронзительно синие. И даже шрам на его щеке, волновал Глашу. Можно усмехаться, конечно, над неопытной, никем не любимой женщиной - девушкой. Но ею всё именно так чувствовалось. Искренне. Что думал, как жил Володька - да бог его знает.
Недели - летели. Вдруг Глаша не пришла на работу. Больничный взяла? Оказалось, за два дня переработки попросила отгулы. Володька разузнал это "чисто из любопытства." Но после смены зачем-то попёрся к семейному общежитию, в котором обреталась Глаша. Постучал в дверь - тишина. Тут соседка из кухни шла и пояснила:
"Нет Глаши дома. К ней молодой мужчина приехал вчера. Когда на кухне готовила, сказала, что из деревни знакомый. А сегодня с утра они вместе ушли."
Володю резанула ревность - "знакомый, заночевал, вместе ушли." Забыв, что сам не пример, злился: "Все бабы одинаковые. Одному нет, другому - да. Главное, настроенье поймать!" Промотавшись часа два или три, он вновь постучал в Глашину дверь. Открыла. Он сразу, через её плечо, жадно глянул в комнату. Одна! И что-то новое в ней. Косу обстригла до плеч!
И чёлочка объявилась, вернув Глаше её настоящий возраст или даже убавив годок. Глаза ещё больше заиграли и остальные черты. Руки потянулись обнять. Что Володька и сделал. Хмурясь и улыбаясь, Глаша потянула его в комнату. В ней проступила раскованность, ранее ей не свойственная. Володька вдруг оробел. Глафира пригласила:
"Давай пить чай, Володя! Вот варенье, мёд. Мягкий батон. Капусты нет, извини."
Два часа спустя, Владимир вышел от неё разве что внешне не шатаясь. А сердце и душа трепыхались, как будто их расстреляли.
К Глаше приезжал Михаил - бывший одноклассник, бывший сосед, женившейся на рыжей, весёлой Кате. У них родилось двое детей. Младшей девочке, на момент отъезда Глафиры, исполнилось несколько месяцев. Семейство проживало самостоятельно - в своей просторной избе. Хозяйство вели умеренное.
Год назад Катя утонула. Михаил остался вдовцом с двумя дочками. К Глаше приехал не от отчаяния, а из сохранившейся симпатии. Да, пусть дружеской, но готовой расти. Они проговорили всю ночь, связанные деревней, школой, соседством. Когда-то Миша ей очень нравился. Теперь к ней будто не родственник приехал, но точно не чужой человек.
Ей было с ним легко, хорошо. И для этого не требовалось пить вино, как с Володей. К слову, она не промолчала о нём и зарождении своих чувств. И серьёзный вывод озвучила Мише:
"Не думаю, что у Володи получится стать счастливым обычной, семейной жизнью. Он слишком, с детства, поломан. Поэтому у него нет дома. Он боится привязываться, чтобы не терять."
"Меня не интересует Володя. Что нужно тебе, Глаша,"- очень серьёзно спросил Михаил.
Ответила, не задумываясь: "Дом, привязанности, покой. Мне не скучно в обыденности. Я домашняя."
Михаил сжал её руку:
"Я приехал тебе это предложить. Всё, кроме покоя. С двумя девчонками он только снится. К тому же, в семье детки имеют привычку множится. Поедем в деревню. Распишемся. Своих повидаешь. Мать твоя девчонку родила. Уж топает. Я к ней заходил, чтоб твой адрес узнать.
Оказалось, писем не пишешь. Корешок от перевода дал подсказку. Все по тебе скучают. Мамка твоя говорит, что, если б вернуться - язык бы себе откусила. Признаёт, что она виновата. Что скажешь, Глаша? Станешь женой вдовца с детьми? И ещё.. Я на Кате женился. Мы любили друг друга. Жили дружно.
Но первое чувство во мне вызвала ты, Глаша. И всегда оставалась близкой."
Глафира отпросилась на кухню - разогреть поесть и подумать. Вернулась с готовым ответом:
"С тобой, но никем, в деревню не поеду. Если делаешь мне предложение - подаём заявление в городской ЗАГС. Роспись простая. За время ожидания, я уволюсь. Ты туда-сюда не мотайся - месяц не такой и срок. В деревне лишнего не болтай. И даже маме моей. Всё сложится - приедем мужем и женой."
Михаил принял всё. Они подали заявление в ЗАГС. Мужчина посчитал правильным сразу купить обручальные кольца. Да, и себе. Наверное, чтоб прошлое не тянуло. Оба кольца остались у Глаши. Они погуляли по городу, пообедали в общепите. Миша уехал. А Глафира, в особом настроении, взяла да постриглась.
Вот это, без травмирующих деталей, Глафира пересказала Владимиру. Он занервничал:
"То есть, кто первый позвал, за того и пойдёшь? А если я просто опоздал, но пришёл с тем же? Верни кольца и выходи за меня. К чему тебе вдовец, его дети? Я на хорошем счету. Зарплата приличная. Женюсь - квартиру дадут. Рожай хоть троих для меня. Всех буду любить, как меня моя мама. А ты на меня её взглядом смотреть. Соглашайся, Глашка! Нас ведь тянет друг к другу."
Но Глафира не дрогнула. Сказала ласково, но твёрдо:
"Ты со мной скоро заскучаешь, Володя. А я не хочу терзаться. Вот Миша приехал и я поняла, что тоскую по своей деревне. Его дочки меня не пугают. Я люблю ребятишек. Они меня знают. У меня уже в голове закрутилась деревня. Удивишься, но хочу сажать и копать картошку! Яички из-под кур забирать. Подоить коровку. У Кати не было, а я заведу. С мамкой помиримся. Только мне не до неё будет теперь."
Незнакомая, свободная от себя прежней, она улыбалась счастливой улыбкой. Отодвинув остывший чай, Владимир тяжело поднялся. Здесь всё для него было кончено, не начавшись. Произнёс, уже от порога:
"А может и хорошо. А то и впрямь, испорчу тебе жизнь. Мотай в деревню. Рожай, воспитывай. Сажай коров, дои картошку..."
Шутковать пытался. А самого корёжило от потери. И даже не конкретно Глаши, а чего-то чистого, светлого, дорогого. Что ушло вместе с мамой и вот теперь. После выходного Володька настоял на отпуске, сказавшись нездоровым. Всё равно у него приближался. Без него уволилась Глаша. Расписалась с Михаилом без всяких свидетелей.
Всё-таки был у них ресторан - на двоих. И в её комнатке они прожили неделю, коменданта подмаслив. А потом уехали, накупив всякого-разного, срочно необходимого девчонкам, в хозяйстве и дома. По мнению молодой жены.
от автора: С Глашей я познакомилась в комсомольско-молодёжном сельскохозяйственном отряде. Подшефный колхоз запросил помощи в уборке картошки, завод услышал и снарядил отряд. Ребятам предоставили жильё барачного типа. Я, командированная редакцией многотиражки освещать деятельность КМСО, впервые спала на нарах, добиралась в поля на открытом грузовике.
Питалась в полевой столовой. Как все. Расположившись в комбайне, шурующем по полю, мы перебирали картошку. Из-за дождя, ветра и пыли чумазые. Молодые, весёлые. В конце смены, брали пару ведер картошки, чтоб запечь вечерком. Много всего происходило. И я не мои деловые встречи с председателем колхоза имею в виду.
Глаша тогда ещё не знала Володю. Она держалась особняком, но работала со знанием дела, азартно. Наши постели располагались в одном отсеке. Позже она приходила в редакцию, чтобы взять газету со статьёй о КМСО - во всю полосу. Ей не хватило в цехе. Пригласила меня к себе в общежитие. Позже появился Володька и всё остальное.
За всю жизнь, у меня было немного подруг, но большое количество знакомых людей. Глаша стала одной из них.
Благодарю за прочтение длинной истории. Пишите. Голосуйте. Подписывайтесь
Лина
