Дорогие друзья, рад снова вас приветствовать на своей писательской кухне автора детективов! :-) Если вы впервые на моей страничке, разрешите, я представлюсь: меня зовут Сергей Изуграфов, я живу в Санкт-Петербурге и вот уже шесть лет пишу детективы. Мне за 50, по образованию я журналист, лингвист и психолог, а по хобби - историк и кулинар:-) Поэтому в моих детективах так много и истории, и кулинарии.
Сегодня я приготовил для вас блюдо, которое, надеюсь, вас заинтересует: отрывок из моей повести "Сумма впечатлений". Надеюсь, он вам понравится, если вы любите тайны и загадки:-)
**************************************
С годами дорога жизни отнюдь не становится ровнее. Винсент Ван Гог
Директор выставочного зала «Ройял Палас Арт Холл» после короткого допроса, во время которого он лишь возмущенно фыркал в лицо бедолаге-инспектору и в праведном негодовании закатывал глаза, со вкусом отобедал присланными ему прямо в полицейский участок из ближайшей таверны традиционными блюдами: ароматным рыбным супом с морепродуктами, нежными шашлычками из молодой ягнятины с соусом тцатцики, запеченными на гриле кабачками и сладким перцем, местным сыром гравьера и бутылкой местного белого вина. Фруктовая тарелка тоже оказалась на высоте. Его друзья, которые — как он догадался — решили поддержать его в трудную минуту, помнили о его пристрастиях: среди фруктов преобладала спелая и ароматная островная клубника.
Обед был чудесен, — разве что ему показалось, что чеснока и специй в тцатцики повар переложил, — блюдо слегка горчило, но прохладное вино с прекрасным цветочным букетом и привкусом спелых фруктов поправило дело.
Он мог себе позволить такой роскошный обед. Да он теперь может себе позволить все, что угодно, когда дело сделано!
Покончив с обедом, он решил отдохнуть и вытребовал у охранявшего его сержанта мягкий плед, которым застелил убогий лежак из кожзама, и улегся, удобно скрестив руки за головой и утомленно прикрыв глаза. Почти уже задремывая в сонной истоме, он вновь и вновь возвращался мысленно к своей прошлой жизни.
Пьер-Огюст Делоне разочаровался в себе как в художнике, когда ему еще не исполнилось и тридцати. Сколько он себя помнил в детстве, маленьким мальчиком Пьер все время рисовал, изводя огромное количество бумаги, а когда она заканчивалась, переходил на стены и обои их особняка под Парижем.
Родители души не чаяли в талантливом ребенке, единственном своем чаде, прощая ему все, и все детство и юность твердя ему о том, какие великие гены он, возможно, носит в себе. Еще бы!
Его двоюродный прадед Жюль Эли Делоне, ученик Фландрена и Ламота, блестяще окончивший Парижское училище изящных искусств и получивший по выходе из него так называемые «римские премии» — второй степени в восемьсот пятьдесят третьем году и первой в пятьдесят шестом году за картину «Возвращение юноши Товии в родительский дом», был талантливым историческим живописцем своего времени. Он искренне верил в Бога, и поэтому все его полотна, написанные на сюжеты из Священного Писания, отличались глубиной вложенного в них религиозного чувства.
Пьер-Огюст прекрасно помнит, сколько часов он провел в парижской галерее у картин «Страсти Христовы» и «Причащение апостолов», безуспешно пытаясь копировать картины прадеда.
Родители часто приводили его еще совсем юным в Церковь Пресвятой Троицы посмотреть на стенную роспись и в одну из зал «Новой Оперы», где Жюль Делоне тоже расписал несколько плафонов. Но религиозность была чужда маленькому Пьеру, лица апостолов и святых казались ему мрачными и надменными, а пылкая душа юного художника жаждала света и ярких красок. Да что там прадед с его библейскими картинами, не доживший десяти лет до двадцатого века, — были в роду Делоне художники посовременней, и какие!
Взять, к примеру, основоположника «орфизма» Робера Делоне — его дядю, который родился в восемьсот восемьдесят пятом году в Париже, женился на эмигрантке из Одессы Соне Терк, и с тех пор они жили и творили вместе, создав целое новое направление в живописи. Члены группы «Золотое сечение» и «Синий всадник», они вместе организовали парижский салон искусств «Реалите Нувель», участвовали в оформлении Всемирной выставки в Париже в девятьсот тридцать седьмом году, создав панно величиной почти в двести пятьдесят квадратных метров!
Уже значительно позже, став искусствоведом, Пьер-Огюст заметил, какое сильное влияние на творчество его дяди оказали постимпрессионисты, прежде всего Сезанн, но для молодого Пьера Робер Делоне был кумиром всей его юности.
Жена художника Соня стала крупнейшим мастером ар-деко, её находки широко использовались в дизайне, керамике, сценографии, рекламе, была известна как иллюстратор книг, разработчица узоров для тканей «от-кутюр» и театральных костюмов, работала над скульптурой, керамикой и акварелями…
Мать часто говорила ему, что его тетка — Соня Терк-Делоне — стала первой художницей, имевшей персональную выставку в Лувре в шестьдесят четвертом году! О, Франция по заслугам оценила его гениальную родственницу, вручив ей в семьдесят пятом Орден Почетного Легиона.
Пьер-Огюст родился в год смерти своей великой тетки, словно приняв у нее эстафету в искусстве. Как тут самому не стать великим художником!
Но он им не стал. Почему?
Пьер-Огюст вздохнул и нервно передернул плечами. Последнее время он все чаще и чаще задавал себе этот вопрос. Мысль эта была ему неприятна. Да и сейчас от нее в груди вдруг начало разливаться какое-то жжение, надо бы выпить еще бокал вина. Вот не хватало теперь изжогу заработать на почве нервного расстройства! Этот хам и неандерталец О'Брайен у него еще попляшет, уж об этом Пьер-Огюст позаботится! Хотя в интуиции краснорожему ирландцу и не откажешь, но все, поздно, их поезд ушел!
Победно улыбнувшись и не вставая с лежака, он протянул руку, взял со стола наполовину наполненный бокал и сделал добрый глоток вина. Стало немного полегче.
Первая причина, по которой он не стал ни великим художником, ни гениальным скульптором, заключалась в том, что там, наверху, награждая мальчика талантами, что-то напутали в небесной канцелярии и Пьер, унаследовав от своих предков в полном объеме и чувство прекрасного, и ощущение формы и цвета, композиционное чутье, ощущение перспективы и глубины, — вместе со всеми этими дарами получил настолько никчемные, корявые и дрожащие руки, что казалось, будто в нем живут два разных человека: знаток и ценитель прекрасного, художник и творец, а с другой стороны — совершенно беспомощный мазила и пачкун.
Вторая же причина заключалась в том, что Пьер-Огюст был достаточно умен, чтобы это понять: ему никогда не стать великим художником. А раз не стать великим — решил он — то быть средним он не имеет права из уважения к семейной традиции. Тем более, что имея безупречный вкус, он и сам не мог без содрогания смотреть на всю ту, как он говорил, «пачкотню», что выдавала на холсте его неловкая кисть.
Пьер-Огюст решил переквалифицироваться в искусствоведа, и это направление далось ему легко. В самое короткое время он стал очень известен как эксперт в области изобразительного искусства. Обладая энциклопедическими знаниями, фотографической памятью и способностью проникать в самую суть созданного шедевра, в мотивацию художника, его мысли и чувства, Пьер-Огюст к тридцати пяти годам стал признанным профессионалом в своем деле. Хорошо, думал он, пусть рисуют другие, в роду Делоне и кроме него найдутся еще художники. Он как в воду смотрел!
Маленькая Лиззи, которую он еще будучи подростком сажал себе на колени и учил держать в руках карандаш и кисть, выросла и стала художницей. И какой художницей! Иногда Пьеру казалось, что в его племянницу Луизу словно вселилась душа Сони Делоне: настолько точными, яркими, дерзкими и талантливыми были ее первые работы!
К двадцати годам юная художница уже копировала работы маслом великих мастеров эпохи Итальянского Возрождения!
Директор выставочного зала улыбнулся, вспомнив, какое впечатление произвели работы его племянницы на нескольких его коллег, что он пригласил к себе домой, чтобы похвастаться «оригиналами» шедевров мировой живописи. И эксперты совершенно потеряли дар речи, когда узнали, что автором полотен оказалась его двадцатилетняя племянница Луиза! Он помнит, как все были поражены: лучшие из лучших, эксперты мирового уровня лишь таращили глаза и молча открывали рты от изумления. Но все эти розыгрыши давно в прошлом.
Страстью Пьера-Огюста всегда были импрессионисты.
Сколько часов они провели вместе с Лиззи, разбирая по крупинкам, по мазку, по точке, по солнечному блику каждую картину Ренуара и Сезанна, Ван Гога и Моне, раннего Пикассо и Гогена. Сотни раз его племянница писала картины мастеров.
И однажды, рассматривая очередную копию, вышедшую из-под ее кисти, он вдруг понял, что даже он, со всем своим опытом искусствоведа и чутьем эксперта не в состоянии отличить одну от другой — копию от оригинала! И тогда, в тот самый день, два года назад у него родился план. План был благородным.
Пьера-Огюста как тонкого ценителя прекрасного всегда трясло от негодования, когда он слышал, что с аукциона в частные коллекции уходили шедевр за шедевром. Он считал, что картины должны принадлежать людям и находиться в музеях, куда всем открыт свободный доступ. А богачи, не пожалевшие десятки миллионов долларов, чтобы заполучить в свое исключительное пользование полотна любимых им импрессионистов, всегда были и оставались для него варварами. Вернуть картины людям — вот моя задача, решил он.
Два года ушло на то, чтобы стать доверенным лицом Георгоса Папандреу, для чего он был вынужден переехать из прекрасной Франции в эту чудовищную, омерзительную Германию, но ради великой цели Пьер-Огюст готов был все стерпеть. За это время Лиззи успела выйти замуж за молодого и талантливого химика Жюля, который подсказал им, как можно осуществить задуманное и не попасться самим. О, это была блестящая, просто гениальная идея! За нее и за талант организатора Пьер готов был простить Жюлю его маниакальную скупость и расчетливость. И вот все получилось!
Помощники Жюля сработали блестяще, теперь осталось лишь вывезти картины с острова — но и здесь все уже продумано и решено! Нужно просто подождать, когда следствие в отношении его закончится ничем, ведь полиции ему нечего предъявить: его подпись на пропусках была талантливо подделана Лиззи, достаточно для того, чтобы охранник ничего не заподозрил, но графологическая экспертиза сразу выявит подделку и снимет с него все обвинения!
Через год-два, — а он не зря изучал европейское законодательство в области возвращения похищенных полотен — путем нехитрых юридических манипуляций он сможет вернуть картины в Лувр. И тогда он тоже войдет в историю, и роду Делоне будет за него не стыдно!
Неожиданно Пьер-Огюст закашлялся. Приступ никак не хотел проходить. Жжение в груди усилилось, руки и ноги ослабели, став ватными и непослушными.
Он с усилием сел на топчане и хотел было что-то крикнуть в сторону запертой двери, но не смог — его горло сжали спазмы. Француз протянул к двери худую дрожащую руку, другой держа себя за горло и задыхаясь. Он уже все понял, но отказывался в это поверить. Она не могла с ним так поступить!
Развернувшись к столу, он захотел взять лежавший на нем карандаш, но неловкая рука сбила бутылку с вином, что, упав на пол, не разбилась, а откатилась в сторону двери камеры. Силы покинули его окончательно.
Тело искусствоведа безвольно сползло с топчана на пол: сначала он упал на колени, потом на левый бок, лицом к двери. Лежа на боку и уже отчаявшись подняться, он еще какое-то время отстранено наблюдал, как из упавшей бутылки быстро вытекает недопитое им вино, образуя на полу прозрачную лужицу. Вот струйка стала слабее, еще слабее, и теперь вино лишь медленно капало на пол.
Какой нелепый и безвкусный вышел nature morte, едва успел горько подумать он, как его взор, следящий за этими каплями, помутнел, и одновременно с последней каплей вина жизнь навсегда покинула тело месье Делоне.
(с) "Сумма впечатлений", Сергей Изуграфов
Друзья, подписывайтесь на канал, буду рад новым читателям!
