В приснопамятные девяностые годы, когда народ в стране еле сводил концы с концами, а у кого и не сводилось, мы, моряки, работавшие под европейскими знаменами на европейских судовладельцев (греков сюда не включаем, жулики), мы жировали и позволяли себе излишества, в виде взятия жен на борт, кто на круговой рейс а кто и на целый контракт. Выписывалась домой бабушка, младшие отпрыски давали страшную клятву послушания плюс хорошего поведения и выторговывали обещания привезти робота-трансформера с аленьким цветочком. Жена собирала чемодан и улетала в ближайший порт захода, где ее подхватывал из гостиницы или прямо в аэропорту агент и отвозил на судно.
Бывали и проколы с датами прихода. Как-то раз жена ждала меня в Венеции неделю, в рождественские праздники. Ладно бы летом, в туристический сезон, но зимой, даже итальянской, Венеция не самое приятное место для ожидания. Дожди, серо, сыро и затхло от стоячей воды каналов, в гостиницах не топят (а чего топить если на улице выше 0), сопливо и гриппозно.
Отвлекся. Работа на линейных фидерных контейнеровозах – сущее наказание и выдерживать ее способны «молодые штуцерщики, крепостью до сорока», но есть и в ней свои положительные стороны, например более-менее корректная прогнозируемость витков, до двух-трех суток – порты погрузки – порты выгрузки. Можно было заранее просить у судовладельца письмо-приглашение для жены, оформлять нужную визу и считать оставшиеся до встречи дни.
Наши витки были стабильны, 45 – 47 суток от Гамбурга до Гамбурга. За Гамбургом шли Бремен, Бремерхафен, Амстердам, Антверпен, Французский северный Кан и Британский Феликстоу. Набегавшись по речкам, шли в Средиземное море, согласно очередному рейсовому заданию, от испанской Сеуты до Бенгази в Ливии. Обратный путь был всегда «извилист», но четко рассчитан на две с половиной недели.
В этот раз приняли в Антверпене гуманитарку на Алжир. 200 тонн красивой, розовой, мытой, калиброванной, превосходной, французской картошки. Кто отправлял, сейчас, конечно, не помню, равно как и в адрес какой-такой гуманитарной миссии шла, но удивился, Алжир вроде, страна самодостаточная, голодных, как в черной Африке не видал. Вывозят нефть и газ, покупают у нас танки, самолеты, почему картошка гуманитарная? То есть на-шару?
Гуманитарная так гуманитарная. Шла она в хилых деревянных, решетчатых ящиках, по 200 кило брутто веса каждый. Тут же посетила мысль, что сломать их легко и груз будут нещадно грабить. Отправитель успокоил и порадовал, что следить за сохранностью и бороться за груз не надо, что это согласовано с получателем. Все застраховано. Чудеса! Но это уже не мой бизнес, однако расписочку я сочинил и подпись с отправителя снял. Видал я таких, щедрых к чужому добру! Повара, любителя интересоваться, что везем и нельзя-ли это есть, предупредил, чтоб ни единой картофелины! Ни-ни! Неизвестно, что алжирская таможня может придумать, когда начнется выгрузка.
Без приключений добрались до алжирского Орана, где эту картошку, как я понял, ждали всем портом уже давно. Ошвартовались ночью, утром открыли трюм и начали выгрузку. Одиннадцать утра, пьем кофе с женой и старшим механиком на крыле мостика, смотрим вниз, в трюм на выгрузку. Картошку видно сверху, но в трюме подхода к ней еще нет, мешают ящики с оборудованием. Толпа грузчиков, чуть не со всего порта, выстроилась вокруг комингса трюма и громко обсуждают увиденное.
Уходит наверх очередной, большой деревянный ящик, открывается доступ к штабелям картофельных решеток. Трюмные сидельцы бросают оборудование, собираются в картофельном углу, горячо обсуждают открывшуюся картину. Отдельные личности отлипают от комингса и тихо ныряют в трюмный лаз. Предвкушаю представление, бегу вниз, в каюту, за видеокамерой. Принес камеру, настроил, упер локти в планширь, жду. Ждать пришлось недолго. Из лаза появляется голова, вертится кругом, не видит опасности и следом появляется тело, с большим полиэтиленовым пакетом, полным картошки. Первый вор выбирается из лаза и семенит к трапу, сбегать с борта на причал. За первым расхитителем гуманитарной собственности показывается второй.
Второй вор привлекает внимание зрителей, стоящих вокруг комингса, и подвигает добрую половину из них лезть в трюм. Показались первые несуны из второго лаза, рысью поскакали к трапу, на выход. Счет пошел на десятки. Верчу камерой: трюм, палуба, причал. Чуть не прозевал сцену борьбы вылезающих по скоб-трапу из трюмного лаза с мешками и желающих в трюм спуститься. Борьба сопровождается криками. Жена, возмущается, переживает за картошку, удивляется на отсутствие реакции с моей стороны, я переживаю за отсутствие полиции.
Наконец появляется первая пара служителей закона. В руках бамбуковые палки. Откуда в Алжире бамбук? И вообще это индийская тема - бамбуковая палка. Стражи порядка ловят спускающихся по трапу, отнимают пакеты, откладывают в сторону. Упирающимся и крепко держащимся за пакет дают палкой по рукам, плечам, филейной части, дабы ускорить их бег в сторону от парохода. Самое интересное, что спускающимся не остановиться, сверху напирают следующие пакетоносцы, которые еще не увидели полицейских на причале.
Появляется вторая пара полицейских. Первая поднимается на борт, толкая наверх скопившихся несунов. Поднявшись, лениво начинают трусить вокруг комингса колотить палками соотечественников уже по чем придется, в силу стесненного пространства палубы. Отнятые пакеты бросают в трюм. Кричу сверху чтоб прекратили бросать, картошка разбивается, нам потом чистить и мыть. Бравые полицейские разошлись, в азарте колотят соотечественников, меня не слышат. Вызываю старпома по рации, приказываю прекратить разбрасывание ворованного добра и спуститься в трюм, остановить временно воровство, пока не вынут оттуда оставшееся оборудование.
Громкие крики с борта привлекают внимание второй полицейской пары, стоящей на причале. Вторая пара тоже поднимаются на борт. Не успели они ступить с верхней площадки трапа на палубу, как моментально исчезают с причала пакеты, отнятые ранее. У второй пары палки резиновые - демократизаторы. Вторая пара пошла вокруг комингса против часовой стрелки, навстречу первой. Резиновые дубинки усиливают крики и причитания любителей картошки. Затаились в трюмных лазах не успевшие вылезти под раздачу.
Кончилась пленка в кассете камеры. Иду менять, поднимаюсь, через 5 минут, от полицейских уже черно на борту и на причале. Но теперь они усовершенствовали технологическую карту. Отлов производится только у двух лазов, два других они якобы не видят. Из сбегающих с пакетами, с трапа, останавливают примерно каждого третьего, оценивают, вероятно, по размеру пакета. Отнятую картошку сразу относят к себе в участок. Колотить соотечественников стали мягче.
Наконец закончилось оборудование, пошла из трюма картошка. На причале воровать гораздо легче, и вся масса любителей переместилась с борта на причал. Крики, ужаленных демократизаторами грузчиков и им сочувствующих стали тише и реже. Пришедший за подарками агент поинтересовался, нет ли у нас и для него мешочка из трюма. Для агента нашлось. По всему пароходу лежали, стояли, висели нычки в укромных местах. Открываешь дверь из надстройки и вот она лежит. Или висит. Агенту можно. Он свой, алжирский. Нам – нельзя. Это статья. Воровство груза. В яму, на один банан в сутки, не посадят, но неприятностей не оберешься.
Вечером обоняли запах жареной картошки от полицейского участка, от будки офиса стивидора и прочих мест, где были электрические розетки. У нас на ужин был плов. Офицерам с бараниной, рядовым филиппинцам с оливковым маслом. Рис они катали в шары, запихивали их руками в рот и запивали холодной водой. О вкусах не спорят.
