Начало см: Отдельные эпизоды из моей жизни. Из воспоминаний Хайри Гимади
Жизнь нашей семьи и после революции еще оставалась очень тяжелой.
Эти годы «учебы» были годами революции и гражданской войны. Не помню я сейчас в подробности этих событий. Но я помню отчетливо одно: беднота решительно сражалась против баев, против мироедов. […]
Жизнь нашей семьи и после революции еще оставалась очень тяжелой. Полуголодная жизнь, тяжелая работа очень скоро подорвали здоровье моего отца, и он в 1920 г. скончался. Шесть маленьких детей остались в попечении нашей матери. Старшему Шарафу было 15 лет, сестре Хадиче 13 лет, мне 8 лет, сестренкам 6,4,2 года.
Мать, замученная задавленная нуждою не знала, что делать в суровый и холодный 1921-й год. Не было ни дров, ни хлеба, ни одежды. Печку топили, несмотря на 30-ти градусный мороз через день, через два. В день ели только один раз и то хлебом. Маленькие детишки пухли от рахита, они просили хлеба и тепла. Бедная мать обливаясь слезою старалась сохранить жизнь маленьким детям. В один из декабрьских холодных дней мать, я и старший братишка отправились пешком в лес заготовлять дрова. Морозили пальцы, холод проникал через дряхлые пальтишки, но все же мы несли три маленьких беремя дров.
- натопим печку, поставим чай, нагреемся – успокаивала по дороге нас мать. Вот и опушка леса, а там через полтора километра и деревня.
- Стойте, кто разрешил вам воровать лес! Закричал грубым голосом, какой-то русский человек. Это был косявский лесник. Отобрал он у нас дрова и единственный у нас топор. Голодные дети в холоде умирают, оставь нас в покое – кричала и рыдала мать.
- отдай хотя бы последний и единственный наш топор – повторяла она.
Но все эти просьбы были тщетны. Отняв топор и дрова лесник скрылся. Замученной, полными горя вернулись мы домой. Так и не могли мы больше купить нового топора.
Дети богачей и кулаков днем учились, а к вечеру, одев теплые шубенки весело катались с горы, играли, веселились, и опять шли домой. Я же с утра до вечера надев сумку ходил по миру, выпрашивал кусочек хлебца и шел домой обрадовать свою мать.
Голодный 1921 г.
Скоро наступил голодный 1921 г. Он лишил нас и этой помощи. Вместо кусочка хлебца нас стали гонять прочь с крестьянских дворов. Богачи-кулачье (Насиб, Тухфи, Манад) богатели на народной нужде, на голоде своих односельчан. Беднота голодала, ела собачье мясо, лебединый хлеб, суп из крапивы и сотнями умирала от голода. В таких условиях жить в деревне – значит умирать от голода. Других выходов не было.
Был жаркий летний день 1921 г. мать меня и брата отправила в «далекие края» за хлебом.
- Сынок, вернись с хлебом, говорила она, схватив в свои объятия, она долго рыдала и ей жалко было расстаться со своим единственными сыновьями. Тяжело было, рыдал и я.
- Вернемся, мама, вернусь – говорил я. Много-много хлеба привезем – успокаивал я свои маленьких сестренок.
Так отправились мы в «хлебные места», искать счастья и сытую жизнь. Так проходила наша юность детство и наша молодость.
Железнодорожная станция Свияжск Московской Казанской железной дороги находилась от деревни в 18 километрах. Был жаркий августовский день. Столбовая дорога к станции тянулась через большой дремучий лес и засохшие луга. Словно великое переселение народов происходило в этот кошмарный год. Унылые, печальные, с звериными лицами шли они по обеим сторонам дороги. […] Все знали только себя. О других тут забот не было. Все были злы, угрюмы и готовы были, как дикий зверь, броситься друг на друга.
Вокзал представлял кошмарную картину: он был набит людьми. Гудел какой-то страшный и тревожный звон. Женщины о чем-то визжали; охали опухшие дети.
- Мама, хлебца, только маленький кусочек хлебца, – раздавались детские голоса. Но хлебца печальная мать давать не в силах. Опухшие дети, открыв свои маленькие ротики и глазенки, умирали на руках своих матерей.
Целыми днями эти люди ожидали поезда и пароходы.
Десятки тысяч голодных мужчин, женщин и детей с звериной атакой встречали и провожали пассажирские и товарные поезда. Криком, шумом и визгом молниеносно наполнялись до отказа составы вагонов. На крышах вагонов, в собачьих ящиках, в пыльных каморках, везде, всюду, где только можно было схватиться садились, весели и стояли люди.
Свияжск находится от Москвы приблизительно в 750 верстах. Товарные поезда шли это расстояние тогда 10-15 дней. Но наш поезд шел еще дольше. Мое положение было тяжелое. По дороге я захворал дифтерией. Брат думал, что я умру. Таких, которые умирали было тогда очень много. Нередко они умирали на крышах вагонов…
Х. Гимади описывает 1922 г., когда он был направлен в ростовский Детский дом № 1. Историк рассказывает о произволе здешних подростков, о трудностях, с которыми ему пришлось столкнуться, будучи ребенком, не владеющим русским языком. В одном месте Хайри Гимадиевич пишет:
«Эта жизнь меня очень мучила, я тяготел на улицу, и неоднократно собирался бежать». Иначе он отзывается об этих годах в другой части своих записей: «Это были лучшие годы моего детства. Самые лучшие воспоминания остались у меня относительного этого дома. Это был чудный уголок».
Воспоминания Х. Гимади доведены до 1924 г. С полным текстом можно ознакомиться в статье «Воспоминания Хайри Гимади» в журнале «История и архивы» (2022. – № 1. – С. 74-91).
