Автор Elci.
Писателю Михаилу Булгакову довелось жить не в самое спокойное и сытое время. Но, несмотря на скромный быт, он обожал хорошее застолье. И был в этом большим мастером.
Врач у белых в гражданскую войну, он оставил медицину, занялся журналистикой и перебрался с женой в Москву. На Танечке Лаппа Булгаков женился еще студентом по безумной взаимной любви. А теперь их прежняя небогатая жизнь в Киеве казалась потерянным раем: итальянская опера, симфонические концерты в Купеческом саду, кафе на углу Фундуклеевской, ресторан «Ротце»... Как только заводились деньги, Михаил сразу их тратил. Если после ужина в ресторане оставался рубль, а рядом стоял лихач — непременно брал лихача. Но в долги не влезал, предпочитал заложить в ломбард золото . На вырученные деньги супруги покупали в магазине «Лизель» полкило колбасы и были сыты неделю. В послевоенной Москве о колбасе оставалось только мечтать.
Булгаков брался за любую работу. Одно время даже сочинял лозунги для Помгола (Общество помощи голодающим Поволжья). За кусок хлеба каждый день писал торгово-промышленную хронику, а по ночам сочинял веселые фельетоны, взбадривая себя пустым кипятком. Он терпеть не мог картофельные котлеты, которые подавали в столовой Окон РОСТа, но выбора не было. Впрочем, и работа была недолговечной, а деньги обесценивались на глазах. Тогда в Москве считали на сотни тысяч и миллионы:
Фунт черного хлеба стоит 4600 рублей, белый — 14 000. Магазины полны товаров — обувь, материи, мясо, икра, семга, балык, горы консервов, апельсины — по чудовищным ценам. Но цены никого не пугают. У витрин толпятся прохожие и смотрят, не отрываясь, на деликатесы. Кафе растут как грибы, кондитерские открываются на каждом шагу; полки завалены калачами, французскими булками, пирожными. Все магазины торгуют русским и заграничным вином, и москвичи берут его нарасхват. До поздней ночи шевелится, покупает и продает, ест и пьет за столиками народ, живущий в не виданном еще никогда торгово-красном Китай-городе.
Так писал репортер Булгаков о возрождении нормальной жизни. Ему самому эта жизнь была недоступна. Они с женой жили впроголодь, бывало, по три дня не ели совсем.
Полегче стало к осени 1922 года: Булгаков прославился очерками для берлинской русской газеты «Накануне». В Москве открылась первая сельскохозяйственная выставка, и ему заказали обстоятельный очерк. Целую неделю Михаил Афанасьевич ездил на выставку и проводил там по несколько часов. Наконец материал был сдан. Особенно подробно автор описал национальные блюда и напитки кавказских и среднеазиатских республик. Аппетитный обзор признали своевременным — ведь эмигрантская печать злорадно писала о голоде в советской России. В день выплаты гонорара Булгаков принес счет на производственные расходы. Скаредный бухгалтер Калменс был близок к инфаркту: рассчитывая возместить стоимость трамвайных билетов, он получил недельный счет за шашлыки, шурпу, люля-кебаб, фрукты и вина. К тому же на двоих!
Извольте-с видеть, — говорил Булгаков (он всегда изъяснялся по-старомодному вежливо), — во-первых, без дамы я в ресторан не хожу. Во-вторых, у меня отмечено, какие блюда пришлись даме по вкусу. Как вам угодно-с, а произведенные расходы покорнейше прошу возместить.
Писателя стали приглашать в другие московские газеты и даже предложили пост секретаря редакции нового журнала. Булгаков привлек к работе знакомых журналистов и пригласил всех на собрание. Пришедшие были ошеломлены: на столах — свежие французские булки, стаканы с горячим крепким чаем, и в каждом — не меньше чем по два куска настоящего сахара! Рабочая беседа не состоялась, но булки съели все до одной. На следующий день молодую и не очень сытую литературную братию Москвы облетело известие, что каждому пришедшему в булгаковскую редакцию подают чай с булкой. От авторов отбоя не было. Через неделю издатели спохватились, да поздно. Редакция прогорела, а журнала так никто и не увидел.
Булгаков, когда была возможность, любил подкармливать молодых собратьев — Олешу, Ильфа, Петрова, Катаева. Он придавал этому характер милой шалости, никого не унижая: «Конечно, вы уже обедали. Индейку, наверное, кушали, но, может быть, все-таки что-нибудь съедите?» Индейку он и сам любил, особенно нашпигованную шпиком, и помнил вкус этого рождественского блюда с детства. Журналисту индейка стала не по карману, зато жена варила замечательные щи.
У булгаковских пьес в то время была незавидная судьба, ставили их редко, и писатель жил на скудные отчисления с постановок. Зато у зрителей они пользовались неизменным успехом. А крылатые фразы из Зойкиной квартиры гуляли по всей Москве: «Граф, коллега, прошвырнемся в пивную, раки — во!..»
Булгаков обожал устраивать застолья — было и хлебосольно, и весело. «Лучший трактир в Москве!» — так называл он свой дом. Над дверью в столовую висел плакатик с перечеркнутой бутылкой: «Водка яд — сберкасса друг». А на столе уже все приготовлено, чтобы выпить и закусить. Сам он никогда не напивался пьяным, хотя водочку уважал и любил разбавить ее рижским бальзамом.
Не меньшее значение придавалось и закуске. Ветчина, селедка — неизменные блюда. Селедку вымачивали в молоке, тщательно промывали и выбирали все кости, осторожно распластав каждую рыбину, чтобы не потеряла вида. На блюдо выкладывали целиком, приложив на место голову и хвост, с одной стороны — мелко нарубленный вареный картофель и свекла, с другой — зеленый рубленый лук и свежие огурцы. Если попадались молоки, их хорошенько растирали со сливочным маслом, выкладывали на отдельную тарелку, ровняли, нарезали небольшими кусочками и укладывали вокруг селедки. К селедке готовили и специальную подливку: смешивали ложку горчицы, половину чайной ложки сахара, две столовые ложки растительного масла и протирали, доливая немного уксуса.
У Булгаковых не говорили о большевизме, медицине и не читали до еды советских газет. Приходили артисты МХАТа, и после ужина начинались представления. Хозяин любил розыгрыши. В незнакомой компании мог весь вечер изображать заезжего иностранца или фининспектора, друзей уверял, что «Театральный роман» написан женой. Расходились под утро...
Когда Булгаков женился в третий раз — на Елене Сергеевне Шиловской, променявшей обеспеченную жизнь с ответственным работником на туманные перспективы с непризнанным писателем, — многие посчитали, что пропал Булгаков, обуржуазился. На столе появились голубые тарелки с золотыми рыбами, голубые стопочки и бокалы для вина. Но дом их, назло врагам, сиял счастьем и довольством. Хозяйка была энергична и легкомысленна. И жизнь рядом с ней перестала быть страшной. Счастье начинается с повседневности. «Славьте очаг», — повторял Булгаков в письмах того времени.
Рекомендуем, если ищете, что почитать.
Каналы, на которые стоит подписаться!
Научно-популярные каналы на Дзене: путеводитель
И конечно же читайте замечательный блог Фантагиро Бурерождённой
