За деревней: в полях, колках, в берёзовой роще, которую мы называли Корабли, поспевала полевая клубника.
После Петрова дня (12 июля) мы ходили собирать её. Пока мы были маленькими, нам давали для сбора небольшие ёмкости: эмалированный, трёхлитровый бидончик, или стеклянную банку со сделанной из мягкой проволоки ручкой. Если с нами шли "большие", то просто кружку, набрав которую, мы высыпали ягоды в общее ведро.
Сёстры наши были старше и нас - малышню брать с собой не хотели. Они всегда старались убежать от нас, не хотели с нами играть.
Помню, как однажды мама разбудила меня ещё "до коров", то есть до того как коровы пошли в стадо: "Вставай, Нинка за ягодами в длинную отногу пошла."
Я побежала за Володькой; он проснулся и мы ринулись догонять сестёр, которые уже почти дошли до деревянного мостика через ручей, который тёк в конце нашей улицы. Сёстры кинулись убегать, но дикий рёв, подобный сигналу пожарной сирены, исторгаемый из двух глоток остановил их.
Вставало солнце, утро было прохладное, крупная роса искрилась на траве. Володька бежал в чём спал :штанах, рубашонке и босиком. А меня мама экипировала. На мне было надето осеннее пальто с большой заплатой на пятой точке и резиновые сапоги.
Пальто это заслуживает особого упоминания.
Наша мать, у которой было три медали Материнской славы (всех трёх степеней), осталась вдовой пятидесяти лет. За весь свой труд она получала двенадцать рублей пенсии.
Причём при начислении пенсии нужно было выбирать: колхозный стаж брать или совхозный. Весь стаж брать было нельзя.
Пенсия по потере кормильца составляла ещё двадцать рублей. На эти деньги нужно было жить: кормить -поить детей, покупать одежду, топливо, платить налоги, содержать скотину. и т.д и т.п...
Поэтому она часто покупала вещи в " уцененном магазине". Однажды она пришла домой такая счастливая: "Девки, я чельвизир купила!". Оказалось, что "чельвизир" -это уцененный фарфоровый сервиз. Сервиз был очень красивый : большой заварочный чайник с гордо изогнутым носиком и голубые. с позолотой чашки и блюдца. Некоторых предметов в сервизе не хватало, поэтому его и уценили. Мы долго им пользовались повседневно и радовались.
Когда Нинку за отличную учёбу наградили в пятом классе поездкой в Москву, мама купила в этом же магазине осеннее пальто. Пальто на самом пикантном месте погрызли мыши. Мама, ни минуты не сомневаясь, взяла швейную машинку, подложила под погрызенное место латку и концентрическими кругами застрочила дыру. В этом пальто Нинка и ездила в Москву, а потом оно досталось мне.
Так вот: в июле, утром я в этом пальто и резиновых сапогах, издавая рёв пикирующего бомбардировщика, догоняла убегающих, гремящих двенадцатилитровыми, эмалированными ведрами Нинку и Володькину сестру Гвльку,
Длинная отнога находится километрах в пяти от деревни, но нас это не остановило. Тем более, что в ведре лежала ещё краюха хлеба.
Мы подошли к месту назначения; солнце уже поднялось, роса сошла, сапоги, надетые на босу ногу , болтались на ногах и мешали. Обочь дороги было гороховое поле, на котором уже наливались стручки. Упустить такую радость мы не могли- стали поедать горох, рвать стручки и складывать за пазуху. При этом спрашивая друг у друга : "Сколько в матке поросят?". Спрашиваемый должен был угадать: сколько горошинок в стручке.
Вдруг с дороги к нам стал приближаться незнакомый мужчина. Не знаю, может он что-то хотел спросить, но мы кинулись бежать со всех ног. Напрасно он взывал: "Девочки! Девочки!" нас уже и след простыл.
Вдоль этой отноги росли берёзы, они защищали от набирающего силу солнца. А по откосам её рясно росла крупная, ароматная клубника, качала на ветру бордовыми головками кровохлёбка,цвела полевая гвоздичка - "часики", покрутив лепестки которой можно было представить, что это стрелки часов, тёмно синие "брусочки" тянули стрелки ввысь и росло еще много цветов и душистых трав, в которые можно было лечь ,слушать звенящих в поднебесье птиц и наблюдать за смешными, длинноногими кузнечиками.
К полудню мы набрали вдвоем целое ведро клубники и спустились вниз к другой широкой ложбине, которая называлась Ключи.
По Ключам тёк ручей и было множество родников,из которых можно было напиться. Мы никогда не брали с собой воду, когда шли в степь или в рощу. Пили из родников или просто из болотца через снятый с головы платок. Чтобы не заглотить водомерок и головастиков.
Я очень любила наблюдать за юркими головастиками. Они плавали в луже у болотца, причём были разных размеров. От только что вылупившихся из икры запятых, до почти готовых лягушат с хвостиками.
Мы приносили клубнику домой, доставали из погреба холодное, жирное молоко и, смешав молоко с клубникой в большой эмалированной миске, ели всё это деревянными ложками.
Я не помню, чтобы мама варила много варенья; клубнику сушили на клеёнке, расстеленной на крыше бани. Зимой варили из неё кисели или заваривали в чай.
Лето дарило не одну клубнику. По всем огородам росли деревья черёмухи. Черёмуху мы ели прямо вместе с косточками пока не сводило скулы. Рот и зубы становились коричневыми. Мы все ходили с коричневыми ртами.
В огороде под черёмухой росло несколько кустов смородины. Но то ли оттого что её не хватало солнца, то ли она была такая же дикая как мы, ягод на ней почти не было.
Мы с мамой ездили за смородиной в сторону Песчаного. Благо - автобус ходил до Песчаного четыре раза в день. Мы выезжали утром, в восемь часов, выходили на журавлином поле. Это поле ,на котором гнездятся прилетающие с юга журавли, никогда не распахивалось. Там есть сырые места около которых растёт чёрная смородина.
Комарья там немеряно, солнце печет нещадно, кусты смородины старые и цепляющиеся за нечёсаные волосы.
Обратно мы шли с тяжёлым ведром почти четыре километра. Я старалась помочь маме понести ведро и уронила его. Ягоды рассыпались. Но не все, а только сверху. Мы собрали их в мой бидончик и дома помыли. На это раз меня не ругали.
