По просьбе Ксюни повторяю отрывок из Еврейской мамы (чтобы вы посмеялись) и рецепт Сталинских щей, которые она потеряла... Отдыхайте!!!!
Перед тем как рассказать вам о том, какой грандиозный скандал я всё-таки умудрилась учинить на самом моём долгожданном празднике – новогоднем утреннике, - я расскажу немножко о том, что ему предшествовало.
Вообще-то оно именовалось непонятным мне тогда словом «грипп» и «карантин». Точнее, второе слово я знала. У нас в саду уже была однажды ветрянка и тогда всем детям назначали этот самый карантин и нашим мамам можно было прогуливать садик вместе с нами на специальных отгулах.
Но тут карантином наградили взрослых. Оказалось, что вся наша кухня садиковская в полном составе – и тётя Надя, и Галина Петровна, и даже странноватая глухонемая няня-посудомойка Леся подхватили этот самый грипп. Наверное, съели что-нибудь невкусное, из того, что сами и приготовили.
Лида Романовна, моя воспитательница, сама привела меня из группы к нам домой и в полном отчаянии рассказала бабушке, что «заведующая рвёт на себе волосы, потому что завтра утренник, а кухня пустая, кроме того на карантин ушёл ещё и завхоз, повесив тем самым всех собак, а так же вопрос с Дедом Морозом на многострадальную заведующую. Ну и в добавок ко всем бедам, какой-то Лёнька из городской филармонии, который уже накобелился наконец, предложил руку и сердце Миле Степановне, нашему музруку, и эта доверчивая дурочка укатила в Жданов, плюнув на всё, чтобы знакомиться с Лёнькиной мамашей».
Я подслушивала под дверью, но тут от ужаса мне захотелось куда-нибудь удрать. Столько новостей из взрослой жизни на меня сваливалось редко. Если сама заведующая по собственному желанию рвёт волосы на своей голове (а это же пребольно), если добрый Петрович, наш завхоз, вешает собак, а Мила Степановна зачем-то соглашается забрать у неизвестного мне Лёньки его руку и еще и сердце, то дела совсем плохи…
Лида Романовна была в нашем садике парторгом, поэтому она уже не в первый раз приходила к бабушке жаловаться, но обычно она говорила о чем-то скучном, и, точно, никогда еще так не кричала…
- Ну, с нашей домовой кухни я тебе никого дать не смогу. И из обкомовской столовой тоже. Сама понимаешь – праздники, мероприятия, высокие гости, поэтому работы много. Но я подумаю, кого из мамаш попросить завтра помочь на кухне. Надо, чтобы только санкнижка в порядке была. Ты не в курсе, есть у вас такие? - бабуля закурила и забарабанила пальцами по столу.
- Навскидку не вспомню. По моей группе точно никого нет. А по другим – надо личные дела смотреть. Но ведь уже вечер. Не успеем!
- Ладно… Буду думать. А по раскладке, что завтра у детей в меню?
- Ну, завтра они приходят к десяти, из-за утренника, так что завтрака не будет. Обед у них ранний, в 12-00, там у нас щи, пюре с сарделем и компот. Но к трём часам дня мы обещали детям торты и чай! Торты я нигде не достану. В кулинарию заказ давать поздно, да и не положено по санитарным нормам. Только собственного приготовления.
- Свяжись с коллегами. Пусть другие сады выручат!
- Ну это только если вы попросите. Мне они откажут! И потом нам нужно 14 килограммов выпечки. Столько в одном месте никто не даст. А разносортицу, сами знаете, профком не разрешит.
- Как у тебя всё сложно, Лида… Неужели нельзя было вчера подумать, позавчера?
- Так они только сегодня все затемпературили. Как сговорились. Я их даже на полдник не оставила, чтоб заразу не разносили. Детям давали молоко и зефир, хоть и не положено! – Лида Романовна шмыгнула носом и чихнула.
- Так! Отставить! Ещё мне ты заболей! Давай, двигай домой, а мы тут с внучкой будем думы думать… Инна Витальевна, извольте выйти из-за двери. Я прекрасно вижу, что ты подслушиваешь!
Меня всегда удивляла бабушкина способность видеть сквозь стены. Наверное, у неё в роду были какие-нибудь волшебники. Мама была уверена, что баба Аня и сама немножко ведьма. Во всяком случае она убеждала в этом мою Мирру.
Когда заплаканная Лида Романовна ушла, бабуля позвонила Беренштамам и попросила Анну Ароновну заглянуть к нам на минуточку. Я ужасно обрадовалась, так как Анна Ароновна почти никогда у нас не была, а если и заходила пару раз, то скромно жалась на пороге, прося у мамы какую-нибудь мелочь, чаще всего свежие дрожжи, или амоний для теста, или ваниль для него же.
Дожидаясь свою старшую подругу, я не отходила от приоткрытой входной двери, в результате жутко замёрзла.
- Ты чего дрожишь, как осиновый лист? – обняла меня бабушка. – Зачем холод в дом напустила?
- Ничего и не дрожу. Просто немножко закоцюбла.
- Что ты сделала?
- Закоцюбла.
- Это где ты таких слов нахваталась?
- У нас во дворе все так говорят. Это, наверное, на украинском. Или на еврейском. Я точно не знаю.
- Это, сударыня, не на украинском. Это бог знает на каком! Я тебе сто раз говорила, чтобы ты не коверкала родную речь. А ты вечно доводишь меня до белого каления! Шагом марш на кухню и сидеть у батареи смирно! Нос никуда не высовывать!
Этого бабушкиного «белого калена» я боялась как огня. Да и не только я. Мама тоже. Жаль, что она сегодня пошла к тёте Неле волосы красить. Теперь меня и защитить некому. Если только Анна Ароновна вовремя успеет..
И она успела!
- Анна Георгиевна? Что у вас случилось? С Иннушкой что-то?
- Да нет, жива-здорова. Но в наказание отправлена на кухню, греться у батареи. Она вас так ждала, что в халате на сквозняке наплясалась до синего носа и судорог. А случилась у нас неприятность в её садике.
- Господи, что такое?
- Грипп. И вся кухня на больничном. Я вас позвала вот с каким вопросом. Весной я вас устраивала в наш профилакторий, поваром. Верно?
- Да. На два месяца. Пенсионерам же дольше нельзя…
- Совершенно верно. А не подскажете, медицинская книжка у вас сохранилась?
- Конечно. Её на год выдают.
- Чудесно! Тогда, милая моя, Анна Ароновна, будет у меня к вам нижайшая просьба. Не сможете ли вы завтра накормить нашу с вами красавицу и еще примерно 120 её товарищей обедом? Безусловно, мы решим, из какого фонда будет оплачена ваша работа.
- Да я с удовольствием. Но справлюсь ли?
- Помощь мы вам обеспечим. Вы в профилактории сколько человек кормили?
- В среднем, пятьдесят.
- Одна?
- Не совсем. Там же всегда практиканты из кулинарного техникума, ну и посудомойки штатные.
- Замечательная идея! Практикантов я пришлю. Договорюсь. А посуду вам мыть и не придётся. Благодарные родители помогут. Это всего один обед! Сад после утренника открывается только второго января, так что, я думаю, к тому времени повар уже на работу выйдут.
- А что готовить?
- Э-э-э… Щи, пюре, компот, ну и сардельки сварить.
- Это я точно сумею.
- Значит, вопрос мы решили. Ира Рахубовская в 6 утра отвезет вас в сад, все инструкции получите у заведующей. Она же и продукты выдаст. Теперь бы решить вопрос с выпечкой и можно вздохнуть свободно.
- А что с выпечкой?
- Так утренник же! Дети будут угощений ждать.
- Давайте я им рулет с крэмом сделаю. Это быстро, сытно и вкусно. Если бы только сгущенное молоко в садике было.
- Много нужно? На 14 килограммов рулета?
- Дайте прикинуть… Чтоб с запасом – аккурат 17 банок.
- Доставим! Если есть вопросы – задавайте. Если нет, то я тогда освобожу внучку из плена, а то она уже все ногти искусала…
Я с ужасом отдёрнула руку ото рта и опять покосилась на прикрытую дверь. К счастью, она в ту же секунду распахнулась, и в нашу огромную кухню влетела моя дорогая подруга – маленькая, весёлая, в накинутом прямо на халат пальто и сбившимся на плечи ажурном пуховом платке. Сама не знаю почему, но я с облегчением разревелась и рассказала тут же и про карантин, и про повешенных несчастных собак, и про вырванные волосы, и про кобеля Лёньку, который увёз нашего музрука в город Жданов…
- Ничего, малыш, ничего! Завтра мы такой с тобой пир-горой устроим! Накормлю вас по царски.
- По царски нельзя. Мы же советский садик. Нас только по кремлёвски можно. Или как там бывает?
- По-кремлёвски, говоришь? Ну, хорошо! Есть у меня один секретный рецептик. Приготовлю вам любимые щи Сталина. Их ему мои родители готовили. Говорят, он потом только такие и ел.
- Сталина? Это который был раньше Брежнева и войну выиграл?
- Его. Иосифа Виссарионовича. Будь он трижды неладен.
- Неладен? Почему? А так можно говорить?
- Мне, солнышко, можно. А вот тебе не советую. Услышала, и забудь. А рецепт я тебе потом продиктую, ты его сохранишь, и твои дети будут знать, что любимые щи вождя народов ему варили простые евреи из Одессы – Балагулы…
Рецепт щей для Сталина от Анны Ароновны: Щи Сталин любил исключительно суточные, особые. Попробуйте однажды приготовить, ивы будете варить их впредь только так. Для щей понадобится 200 граммов старой, зрелой говядины, 200 граммов молодой телятины, 200 граммов филе курицы, но не грудок. Ещё будут нужны 800 граммов хорошей квашеной капусты, 1 крупная морковь, 1 корень петрушки, 1 средняя луковица, по 2 столовые ложки сливочного масла, томатной пасты и муки, горсть рубленой свежей петрушки, 2 зубчика чеснока, соль крупная и перец черный молотый по вкусу. Лавровый лист и прочие специи не добавлять! Говядину и телятину (лучше филейный край и рёбрышки) порезать порционно и залить 3 литрами кипятка. Посолить. Довести до кипения, посолить, уменьшить огонь почти полностью и томить под крышкой 150 минут. Добавить курицу, довести до кипения и опять потомить еще полчаса. Добавить капусту и проварить 10 минут. Выключить огонь. В большом казане на сливочном масле обжарить до устойчивого золотого цвета нашинкованные лук, морковь и корень петрушки. Добавить томатную пасту, прожарить 2 минуты. Добавить муку, порубленный чеснок и прожарить еще 1 минуту, а затем начать вливать в пассеровку половниками бульон из кастрюли. В результате весь бульон вместе с мясом и капустой должен оказаться в казанке. Осталось добавить петрушку, черный перец, довести до кипения и остудить. Щи разлить в небольшие судочки и поставить в морозильник. Морозить двое суток. При подаче каждый судок разогреть на плите, посыпать свежей зеленью и понежить ложкой домашней сметаны. Очень вкусно!
Пришла пора, наконец, рассказать вам о моём новогоднем утреннике. Как сказала потом Мирра «Подумаешь! Я в молодости тоже пару раз оскандалилась, и ничего, пережила…».
Если вы помните, у нас в садике произошло ЧП: повара заболели, музрук уехала жениться, завхоз повесил собак на дедушку Мороза, а выручать всех пришлось моей бабуле, Анне Ароновне, Мирре и немножко мне…
Утром позвонила Лида Романовна и попросила принести из дома пластинки. Если есть – с детскими песнями, чтобы мы не танцевали наши танцы и не пели наши песни совсем уж без музыки… Детских пластинок у нас не было. Поэтому я взяла пластинку Галины Ненашевой, которую любила мама, «Хабанеру», которую слушала бабушка и пластинку про нашего соседа в исполнении Эдиты Пьехи, мою любимую…
Анна Ароновна уехала на «Победе» в сад еще утром, а я еле дождалась маму и Мирру, которые отпрашивались на работе, и вся исчесалась от нетерпения и от новых белых шерстяных чулок, которые пристёгивались резинками с застёжками, пришитыми к маечке-лифчику. Колготки у меня были только одни, да и то бабушка не разрешала надевать их в сад, потому что у других детей их еще не было…
Наконец в дом ворвались Мирра и мама, обе с мороза, обе из парикмахерской, с начесанными чёлками, пахнущие лаком для волос и вкусными духами, раскрасневшиеся и весёлые:
- Эй, копуша, ты готова? Зачем столько пластинок набрала? – укутывая мой Снежинкин наряд в белоснежную простыню, спросила мама.
- Лида Романовна велела.
- Точно? – улыбнулась Мирра. – У вас ведь утренник, а не танцы.
- Точно. У нас музыкантша жениться уехала, так что теперь на пианино никому играть.
- Так давай я сыграю. Ты мне только скажи, что и когда. Я всё-таки десять лет музыке училась.
- Ой, ну там просто. Про «с водопада-падали», про зайцев, а еще про танец для снежинок.
- Ну…, первые две песни я, кажется, знаю. А что с танцем? Какая там мелодия?
Мама всегда говорила, что мне на ухо наступил медведь, поэтому спеть мелодию, которую играла нам музрук, было затруднительно. Да еще всё утро я слушала знаменитую Кармен с её «у любви, как у пташки крылья», а посему лихо отбарабанила: «Там-там – татам,та там, та, та-там…»
- Хабанера??? – страшно удивилась Мирра.
- Точно! – обрадовалась я. – Её и бабушка любит. Только она чуть-чуть другая, плавная такая…
- Ага, значит буду играть медленнее… Надо же, какая у вас интересная музыкальная руководительница… А ты будешь стих читать?
- Буду. Про мороз и солнце. Только он мне не нравится.
- Почему?
- Потому что он про ленивую тётю. Её будят-будят, а она всё спит и спит, и даже на экскурсию к «Авроре» идти не хочет. Несознательная какая-то. Хоть и красавица.
- А тебе какой стишок нравится?
- Тот, который мы с бабулей учили. Партийотический.
- Патриотический, наверное?
- Не знаю. Бабушка же партийная, значит партийотический.
Мама с Миррой захохотали и согласились:
- Ладно, читай свой «партийотический», если Лада Романовна не заругает.
- А я ей не скажу…
Когда мы первыми пришли в группу, там царило большое «воспитательское» оживление и какой-то почти переполох. Лида Романовна, в красивом красном кримпленовом платье, но почему-то в валенках, с красными щеками и красным носом тут же замахала нам руками:
- Люсенька, у нас чэпэ! Попроси дочь выручить. Она должна помнить сценарий. Мне в группе не будет…, э-э-э, временно, до, так сказать, нужного момента… Пусть она ребятами командует, когда и куда им выходить, кому за кем и так далее…
- А у нас Мирра будет на пианино играть! – похвасталась я.
- Правда? Это замечательно. А то я с утра свою «Вегу» на такси привезла, чтобы хоть какая-то музыка была.
- Не волнуйтесь, - успокоила воспитательницу Мирра. – Я уже всё знаю. И про рыбаков, и про зайцев…
- Про рыбаков? – удивилась Лида Романовна, но тут же отвлеклась на что-то и показала нам на музыкальную комнату, - ступайте туда, там для родителей стол накрывают и стульчики поставлены, чтобы всех гостей рассадить.
Постепенно группа заполнилась моими друзьями, их родителями и гостями. На правах командира я бегала в своём волшебном наряде снежинки с белоснежной балетной пачкой, подтягивая противные панталоны, которых не бывает у настоящих балерин, и отдавал распоряжения:
- Угощения для людей ставьте на стол. Про угощения для детей я не знаю, куда. Аркашка, ты споёшь про «Берёзовый сок»? Я Мирру попрошу.
- Спою! – обещал мой приятель, страшно довольный, что я его назначила в солисты.
- Сташенко, Крохмаль, Калашников Саша! Вы будете петь про свою щуку?
- А надо разве?
- Надо! – отрезала я.- Вы сначала будете как будто матросы, а потом как будто зайцы.
- Будем!
- А Маринка Иванич будет танцевать во втором ряду. А в первом буду я и Люда Левченко.
- Почему во втором? – обиделась Маринка.
- А так мне Лида Романовна сказала.
Я показала своей вечной сопернице язык и убежала командовать в музыкальную комнату. Там чьи-то два папы наливали из трехлитровой банки в графин красивый красный компот, которого мне тут же захотелось. Когда они ушли, я схватила банку с остатками компота, спрятанную под столом и прибежала в раздевалку.
- Вот! Взрослинский компот! – объявила я с гордостью, и честно дала всем друзьям попить по чуть-чуть прямо из банки. Компот был сладкий-сладкий и еще немножко горький и смешно щипал язык.
Ровно в 12 часов нас отвели в группу, где нянечка и наши мамы уже накрыли нам обед. Каждая мама внимательно следила, чтобы её нарядный ребенок не испачкал новогодний костюм, опрокинув на себя что-нибудь из тарелок. Но в этот раз никто ложками не размахивал, не капризничал и еду специально не проливал на пол. Моя любимая Анна Ароновна приготовила всё так вкусно, что мы молча сметали и щи, и воздушное пюре, и сардельки, которые она не отварила, а поджарила. Даже компот был необыкновенно вкусным, а не водянистым, как обычно.
- Никто не знает, какое чудо с нашими детьми произошло? – спросила мама Люды Левченко. – Щёки румяные, глаза горят, едят с таким аппетитом, что просто загляденье! Вот что значит праздник!
- А еще будет рулет! – гордо объявила я. – Он еще вкуснее, чем щи про Сталина.
Родители засмеялись и стали дружно вытирать нам рты, подготавливая к утреннику. Через пять минут все уже сидели в музыкальной комнате.
У меня тряслись колени и голос дрожал от страха, но я понимала, что не могу подвести Лиду Романовну, поэтому я шагнула в центр комнаты и объявила:
- Концерт! Выступает старшая и подготовительная группа садика «Ручеёк». На пианине играет Мирра из женской консультации. Первым выступает Аркаша Иванченко.
Родители захихикали, захлопали, Мирра открыла инструмент и посмотрела на Аркашку. Тот поклонился, широко, как Муслим Магомаев расставил ноги, раскинул в стороны руки и очень громко и выразительно затянул:
- Я в весеннем лесу-у-у-у
Пил берёзовый со-о-ок…
Мирра чуть-чуть замешкалась, но на третьей строчке начала аккомпанировать.
- С ненаглядной певуньей
В стогу ночева-а-ал! – заявил Аркашка и приложил ладошки лодочкой к щекам, показывая, как именно он ночевал с певуньей. Зал взорвался от хохота. Родители смеялись и плакали почти всю песню, а под конец наградили Аркашку такими аплодисментами, которых во дворе на концертах ему никогда не перепадало от наших приятелей.
Мне стало жутко обидно, что хлопают не мне. Я отодвинула Аркашку в сторону, успев ему шепнуть, чтобы мальчики сняли заячьи уши и надели бескозырки и вышла в центр:
- Стих! Партийотический. Исполняет Инна Метельская.
Мне так же дружно захлопали.
- Я волком бы выгрыз бурра.. Бурратино… Бурратинизм, - споткнулась я с первой строчки и жутко испугавшись тихо добавила – К мандатым почтения нету….
Зал взорвался. Родители сползли со стульчиков, рыдая, а мама, извиняясь, выдернула меня со «сцены», объяснив, что я перепутала стих от волнения.
Зайцы, они же матросы, не растерялись, вышли на средину комнаты, но почему-то приложив ручки к груди, как показывали на репетиции, когда учили про зайцев и гаркнули:
- БЕСКА-ЗЫРКА белая. ПААА-Лоску воротник,
Пионеры смелые спросили напрямик:
КААА-кова парень года, КААА-кова парохода,
И на каких морях, ты побывал моряк…
Родители хохотали уже так громко, что в комнату заглянула Снегурочка, хотя по сценарию она была должна появиться только тогда, когда мы, снежинки, её позовём. Воспользовавшись суматохой, Аркашка решил еще раз стать героем дня, пошептался о чём-то с Миррой, вышел расхлябаной походкой на «сцену» и запел, как пьяный Никулин: «А нам всё равно, а нам всё равно! Бузьбаемся мы волка и сову!» Остальные зайцы быстро сориентировались и присоединились к песне, подпевая и подтанцовывая.
Нам с девочками стало обидно, что противные мальчишки пользуются таким успехом, поэтому Снежинки толпой подбежали к Мирре, а я, перекрикивая Зайцев попросила: «Давай танец Снежинок!».
И тут грянула Хабанера!!!
Девочки, да и я сама, немного испугались, потому как репетировали мы совсем другое, но тут же сориентировались, вспомнив, что именно этот танец часто показывают по телевизору в разных концертах и даже на «Голубых огоньках», и пошли хороводом, повиливая попками и помахивая ладошками вместо веера.
И тут, совсем даже без нашего зова, в зал вихрем влетел Дед Мороз со Снегурочкой и голосом охрипшей Лиды Романовны закричал: «Я услышал вас, друзья! Долго-долго ехал я, через реки-океаны, через города и страны, чтобы здесь возглавить вот – Новогодний Хоровод! Так подайте же пример всем ребятам СССР!»
Мирра по собственной инициативе заиграла «Широка страна моя родная», а Дед Мороз, перекрикивая пианино, запел, путаясь в мелодии «В лесу родилась ёлочка»…
Бабушка Аня застала нас аккурат на Хабанере. Такого лица я не видела у неё никогда. Пока дети водили хоровод возле ёлки, она оттащила меня в сторону и зашипела: «Ты что тут устроила? И почему от тебя пахнет вином?»
- Не знаю. Мы только щи про Сталина ели и еще компот взрослинский пили…
Закончился утренник относительно мирно. Родители были довольны, они такого удовольствия, как выяснилось, не получали давно. Бабушку благодарили за меня, объясняя, что у неё растёт не внучка, а «чистый Райкин», а потом ещё очень хвалили Анну Ароновну за её волшебный новогодний рулет, которого хватило не только детям, но и родителям.
Поэтому мне, конечно же, было страшно обидно, когда бабушка вечером объявила мне, что я опозорила её партийную честь, и теперь она со мной, хулиганкой, дебоширкой и малолетней пьянчужкой не будет разговаривать два дня и даже на новый год меня не поцелует.
