Начало. Не спорь со звёздами! Глава 1 Глава 2 Глава 3 Глава 4 Глава 5
Глава 6 Глава 7 Глава 8 Глава 9 Глава 10 Глава 11 Глава 12 Глава 13 Глава 14
Глава 15 Глава 16 Глава 17 Глава 18 Глава 19 Глава 20
Следующим утром стало известно, что Чекменев был тем самым мужчиной, с которым сошлась Ракитина. Молодой опер, получив легкий нагоняй, расстарался и нашел уехавшую свидетельницу. Это конечно тоже не улика, старик мог легко объяснить, почему не упомянул никому об этом. В конце концов, их прошлое – личное дело, опять же – репутация женщины. Но теперь копать в этом направлении начали всерьез.
Дело давно было на контроле в области и сейчас там собралось большое совещание. Первые заключения экспертов уже были в распоряжении следствия, и их с оживлением обсуждали все присутствующие. Начали с Савчука. Поджог, в трех местах, в качестве горючей жидкости использован автомобильный бензин, использование которого характерно для лиц, имеющих доступ к автотранспорту. Автомотолюбители, профессиональные шоферы, слесари и механики гаражей. Разумеется, это не исключало и тех, кто мог просто попросить отлить бензин ему в канистру. Но под рукой у них было и без того много горючих жидкостей, продававшихся в хозмагах.
Возле дома Петьки следов зафиксировано не было, зато на соседском огороде убегавший оставил свежие отпечатки ботинок 45 размера, причем длина шага указывала на рост приблизительно 185 – 190 сантиметров. Следы характерные, человек крупный, тяжелый, слегка косолапит. Сиганув через забор, поджигатель оставил на нем следы резины от подошвы обуви, обломал штакетину и, по всей видимости, занозил руку большой щепкой. Кровь свежая. На сырой земле, которая, по счастью, оказалась на одном участке улочки, нашлись отпечатки москвичевской резины. Фото, слепки – все как положено. След местами свидетельствовал о том, что водитель машины сильно газовал. Сошлись во мнении, что машина явно не местная.
Интереснее всего было заключение экспертов о наличии в крови погорельца сильнодействующего снотворного, отпускаемого строго по рецепту. В сочетании с водкой – убойное зелье, способное сломить даже Петькин организм. На дне бутылки, валявшейся рядом с телом и, по счастью, не успевшей пострадать от огня, остатки жидкости. Заключение химиков ожидается. Оперативник, вытащивший Савчука из огня, присутствовал тоже, презрев то обстоятельство, что был отправлен на больничный. Смоченная в ведре тряпка неизвестного происхождения не вполне сберегла его легкие, он все же надышался, но смог выбраться с телом Петра из дома. Сейчас он рассказывал, что успел заметить за эти секунды в доме, где и в каком положении нашел тело. Мария Антоновна записывала его показания. Судя по рассказу теперь уже свидетеля, Савчук упал из-за стола набок, бутылка видимо скатилась со стола, но не разбилась.
По рапортам, в том числе других сотрудников, и рассказам жителей Вознесенского, выяснилось, что летний гардероб Петра не особо то богат. Состоял он из рабочей одежды – старых брюк, сапог, рубах и старого, залосненного пиджака, в которых он работал на «птичке» и «выходного» - уже далеко не новых туфель, относительно чистых брюк, фланелевой рубахи и, в сырую погоду, болоньевой куртки или нового пиджака, в котором его видели всего пару раз. Вот в туфлях и брюках с рубахой его и нашел наш сотрудник, переодеться в домашние треники, майку и шлепанцы, в которых обычно Петька встречал «гостей», он не пожелал. Или не успел. Но, по счастью, вещи остались целы.
Найден был и кулон, видимо забытый в кармане одной из рубах. Рубашка лежала в куче совсем уж грязного белья, видимо, ожидая стирки. Изучая Петькин холостяцкий быт, следователь так и не поняла, собирался он ее стирать или выкинуть. Забыл он про эту вещицу или хотел перепрятать, да не нашел?
Одежда, в том числе, в которой его увезли в больницу, изъята, сейчас ее тщательно изучают. В палату никого не пускают, она находится под негласным наблюдением, чтобы не всполошился раньше времени сам подозреваемый. Кроме того, надо было исключить попытки его добить.
Идет розыск однокашника Золотницкого, и его родственника. Надежда на то, что дьякон скоро заговорит, пока призрачная – он без сознания. По Чекменеву – негласно осмотреть его жилище в отсутствие хозяина не решились, поскольку любопытного народа в селе хоть отбавляй. «Наружка» вела его на пределе, фиксируя людей, вступавших в контакт, и особенно пытаясь не пропустить телефонный звонок или брошенное письмо. Но старик все утро вел себя как обычно, не пытаясь кого-либо найти или что-то кому-то передать. В основном он хлопотал по хозяйству и часами обсуждал с остальными церковными «активистами» события последних дней.
О бедном Гоше не было ни слуху, ни духу, но батюшка обнадежил окружающих вестью, что скоро его отпустят. По селу слухи множились и ширились, особенно доставалось Андрею. Куда милиция смотрит? Андрей пытался объяснять, куда, но разе так на пятом плюнул на все, загрузил в УАЗик меня, Диму Овсянникова, назначенного ему в помощь и отъехал с нами к выезду из села. Там в машине мы начали выяснять, как половчее проверить подозрительные помещения.
Их было несколько, но первым по списку была небольшая котельная, обслуживающая новые дома – гордость передового колхоза. Работала она на газе, в отличие от старой колхозной, которая топилась мазутом, и была на балансе районной теплосети. Соваться туда самим – значит всполошить всю компашку, состав которой был не ясен. Сейчас котельная работала на треть мощности, давая в многоквартирные дома горячую воду – тоже гордость председателя.
- Идея такая, – начал Дима, когда мы съехали с дороги на небольшой пятачок.
- Задействовать колхозное начальство, – догадливо усмехнулся я.
- Нет. В теплосети договоримся инициировать проверку, все равно они должны проводиться регулярно, так что это подозрения не вызовет. Инженера попросим присмотреться повнимательнее – нет ли где нештатного оборудования.
- Аппаратика?
- Да. А ведь где-то они и брагу ставят.
- Странно, что раньше при проверках ничего не замечали.
- Теперь попросим быть повнимательнее.
- А если его куда не пустят?
- Проинструктируем, чтобы понаглее был.
Говорили еще долго, Дима с Андреем перебирали подозрительные фамилии, точнее их носителей, обсуждали массу тонкостей, а я отключился. Где ее отловить? Торчать целый день у школы глупо, зайти и спросить – мало что ли про нас уже треплют по селу, даже бабуля усмехается? Ну, ей то первой доложили…
Зайти домой? Но она же сказала, что не приглашает. Подключить к этому делу милицию? Достали они уже со своей самогонкой, пусть «благими» делами займутся! Ребята моих забот не ведали и оживленно намечали план работ, тыкая пальцами в план села, сделанный на «синьке». Я даже прослушал, что, по их мнению, мне поручалось – обследовать мазутную котельную, к которой меня отвезет участковый и представит сторожу. Сама котельная летом не работала, мешать мне было некому. Вечером доложить.
- Ау, Вова!
- Мужики, у меня проблемы посерьезнее ваших.
- Не вижу у тебя проблем, наоборот! – Андрюха лукаво усмехнулся.
Дима непонятливо сверлил нас глазами.
- Володь, ты вообще слушал?
- Нет, Дим, придется повторить. И я же сказал – у меня проблемы!
- Пиши заявление, поможем, – Андрюха хлопнул меня по плечу.
- Андрюх, я не знаю, что…
Договорить мне не дали.
- Письменно, гражданин, все укажите в заявлении. Ну, серьезно, Вовка, без тебя не успеем.
- Тогда погнали.
УАЗик довез нас до колхозной котельной, где мы с участковым подошли к сторожу. Старый, но бодрый дедок, страж этого очага, поклялся Андрюхе оказать содействие, и впустил меня внутрь, заверив, что даже фонарем снабдит. Мои друзья уехали дальше, а я остался осматривать помещение и территорию. Есть такой литературный образ – «молчаливый страж». Дед оказался совсем наоборот – и вынес мне мозг в первые полчаса. Понятно, что, истосковавшись по живым людям на суточном дежурстве, он уже не мог сдержаться, и как я не пытался от него улизнуть, старый трепач доставал меня всюду.
Осмотр ничего не дал, хотя, отрицательный результат – тоже результат. Была в наше время такая поговорка. Следов присутствия людей, и вообще, какой-либо жизни, в котельной не наблюдалось. Как погасили два котла в апреле, законсервировали все на лето, так никто здесь больше не появлялся. Пыль и запах запустения, поскольку никто тут и не думал регулярно убираться. Сторож, которого совсем по-дедовски звали Архипычем, подтвердил, что никого не пустил бы ни за что, и я ему верил.
Оставалось лишь воспользоваться дедовской осведомленностью и болтливостью. Усевшись с ним в «караульном помещении», я искусно перевел разговор на события последних недель. Предстояло удержать в памяти, все, что старик мне поведал. Что-то могло и пригодиться.
- Пьющих то много, сынок, а что еще делать? Ну, «тиливизер», само собой. Ну, по рыбку сходишь.
- А Вы на пустыре за детским садом бываете?
- Зачем? Я дома, культурно, с зятьком значит. На работе то ни я, ни он не позволяем. Тут строго, председатель наш три шкуры спустит.
- А хозяйки ваши не жалуются?
- Та мы ж в субботу али воскресенье. Бутылочку, а то две, ну бабы по рюмашке, куда им… Наготовят к выходным, без водки ни в жисть столько не съесть.
- Дороговата водка, это же сколько в месяц уходит?
- Зять мой, Женька, он не считает. Механизатор, это тебе не… Я вот на старости конечно сдулся, ну так ведь семьей живем.
- Говорят, здесь с рук можно взять?
- Да вижу твой интерес, паренек. «Палёнку» ищете? Что тебе сказать, мил человек? С ними только свяжись. Пробовал я ее у Кольки Омельченко, ну тебе то он Николай Егорыч будет, так я уж на казенную лучше трудовой копейки не пожалею. Спросил еще его, кто ж такое гонит? Так он говорит, ну его, Федотыч, башку свернет. Платишь, говорит, и получаешь, а языком не трепи. Кольку то из колхоза поперли, пенсия слезы, у бабы считай на шее сидит. Тут из магазина не натаскаешься.
- А Федотыч, кто это?
- Не знаю, паренек, мне ни к чему.
- А где Николай Егорыч живет?
- Да в Опалихе, я то и сам оттудова родом.
- Сюда за ней приезжает?
- Да он уж года три как на печи сидит. Ну как в сказке, знаешь?
Поговорили еще о том – о сем, и я перевел разговор на последние события. Рассказал, как познакомился с отцом Василием, Савелием Ивановичем и другими, после чего стал ожидать реакции Архипыча.
- Что поп? Он с бабой своей люди тихие, мирные, сидит себе в церкве, поет с амвона басом, опиум значит, распространяет. Вон и Сашку, друга твоего окрутил, тоже попом стал об том годе. Но сказать правду, располагают к себе. Первый «здрасте» говорит, да и баба его не скандальная, не то, что наши здешние. Как займутся лаяться толпой, ну чисто вороний грай, через минуту и не поймешь, которая правая, а которая виноватая. А я тихих уважаю.
- Вот Сашка тихий был, кому помешал?
- Знать бы! Но я Сашку твоего не одобряю, нет. Молодым вам опиум ни к чему.
- А что лучше, этот опиум или водка?
- Ну, уел меня, старика… Водка, понятно хужее будет, да ить нас так учили, что, мол, опиум и все тут! Савелий Иваныч твой, кстати, непьющий, ну ему опиум можно… Возраст, и опять же, сынок у него помер, это не дай Бог кому.
- Говорят, он сторожем работал? Здесь?
- Кто?
- Сын. Как его звали?
- А, нет, не здеся. У сельпо здесь склад был, потом в чайной, тоже сторожем. Сердцем слаб, не в поле же идти. А звали, дай Бог вспомнить, Костей.
- Сами-то Бога поминаете, – я усмехнулся.
- Я ж к слову.
- Всуе? Отец Василий говорит, что накажет.
- Кто, поп накажет?
- Бог!
- Ладно тебе, будешь над старым дедом изгаляться.
- А Вы с Чекменевым знакомы?
- Ясное дело, я и с сыном его знаком был. Но скажу тебе, если Савелий всегда тихий и добрый был, то из Костика его злоба исходила, да лютая порой. Так-то он в папашу, на людях культурный и даже обходительный, а злоба лютая перла, немногие чувствовали.
- Понять можно. Один, ни семьи, ни детей, одна болезнь да батя старый. Мало ли о чем в жизни мечтал?
- Оно так. А баба у него была, не расписаны они были, но жили. Наездами он к ней, то она к нему. Из соседнего райцентра, там она жила. А как помер – исчезла. Савелию не пишет, я спросил как-то давно. Не пишет, пропала, стало быть…
- А звали как?
- Люба. Старше его, дородная такая баба, но не щипнешь, одно мясо. Не то, что моя, та как студень трясется.
- Они сюда в начале семидесятых приехали?
- Да вроде того, не упомню. Любка вскорости и появилась.
- А Савелий Иванович один был?
- Один, жена то давно померла. Мы грешным делом думали – сойдется то с Марией, покойницей, они ить у нее сначала снимали. Савелий, он обходительный был насчет баб, но ничего такого не позволял себе, даже словом. Мы то, здеся проще будем…
- А Костик где похоронен?
- Да на здешнем погосте, где ж еще…
С Архипычем мы еще долго болтали, и про Петьку, и про Витьку.
- Их я вместе видал, – словоохотливо продолжал дед.
- Да это не новость.
- А Ракитину встречали в последние дни?
- Покойницу? Да не дай бог, самому со страху помереть можно, – сторож усмехнулся.
- Шутите, Яков Архипович? Пока живая была. Кстати, они с Чекменевым дружны были.
- Што за дружба в ихние годы! Ну Мария в церковь к им заходила. Кабы чего, так все село бы болтало. Месяц или более того ее не встречал. Я ж отсюда до дому и обратно, кого по пути встречу – с тем и «здрасте».
Помолчали, старик закурил, потом поставил чайник на электрическую плитку.
- Марья то страшно померла, народ говорит – зарезали бедную, да еще надругались ироды.
Я поскучнел. Деревенские слухи милицию не интересовали, а меня тем более. Но заняться было нечем, и я продолжил разговаривать с дедом, болтливым как старуха.
- А как ее на старую мельницу занесло? Туда никто не ходит.
- Затащили бедную, силком, говорят. Всю одежку порвали.
- Что, и криков никто не слыхал? Не видели, как ее через половину села тащили? Тут по улице под ручку пройтись и то… - я не договорил. Дед задумчиво покачал головой.
- Загадку загадал…
- И кому это над бабками «надругаться» в голову пришло? – Настал мой черед усмехаться. Нет, конечно, такие случаи в истории криминалистики были, но кто ее изучал в Вознесенском.
- Дык то да. Ну да говорят же, – заморгал глазами дед, загасив «Беломор».
- А фамилий болтуны не называли? Может Петьку-погорельца?
- Петька до баб злой, в смысле не любит. Свою жинку так поминает, словно с чертом жил. А с Марией он знаком был, она его на тяжелую работу звала – дрова разгрузить, починить там, Петька то плотничал. Он и на птицеферме на все руки, почитай, мастер. И могилу на кладбище вырыть его зовут, да Генку Федотова. Они и денег не берут, а копают, как экскаваторы.
- Добрые дела делают, прямо слезы на глазах. Совсем как Гоша поповский…
- Да не, натурой берут. Что б, значит, покойника помянуть. Им за енто дело и водки от души, и покушать, дня чтоб на три хватило. Все и довольны. Туть ить ишшо, надо, что б, не подвели, в срок вырыли да закопали. На их в таком деле положиться можно, ну и ведут себя, надо сказать, порядок вокруг, ни шуму, ни скандалу, все чинно. Еже ли кто поддатый, забудется, да заржет, али шуметь громко будет, они только глазами поведут – все враз тихо станет.
- Боится их народ?
- Ну, паренек, с такими лишний раз не пререкайся. Сами то они людей не задирают, не то что Витька-арестант. Они его не раз уже ругали, мол, тише воды будь.
- Витька тоже из их компании? А Генка сидел?
- Генка – нее. Витька с Петькой – те да. Да Витька со всем селом знается, что где халтурить – зовут. Кады отпустят то его?
- Скоро, - соврал я. Нить мыслей начала ускользать, и мне пришлось сконцентрироваться.
- Значит Петр с Марией Семеновной хорошие знакомые?
- Дак вот же. Мария, она подозрительная была, не доверяла никому особо, хотя с виду не скажешь. А Петьке доверяла, их Савелий то и знакомил. Моя Марию как-то в очереди спросила, не страшно, мол, ты на лавочке сидишь, а Петька рядом топором машет. Та и сказала, что Иваныч их познакомил, а он людей насквозь видит.
- А давно разговор этот был?
- Да уж года три.
- Значит, могилку вырыть за еду, топором помахать за еду… Что ж, Савчуку и деньги не нужны?
- Ну, может теперя и возьмет. Хоромы то подлатать надо.
У Петьки теперь хоромы другие будут, но знать всем об этом еще рано. Еще мысль, не упустить бы… Федотыч!
- А Генка Федотов, это кто?
- Наш опалихинский, жил здесь, работал в новой котельной, мастером вроде. Потом уволился, с год как уже, обратно в Опалиху к бабе какой-то вдовой перебрался. Где теперь трудится неведомо, но здесь бывает.
- Могилки копает?
- И ето тоже. Последний раз вот Фомича схоронили.
- Петра Фомича?
- Точно, знал его?
Я помотал головой. Мелькнула мысль: «Сами довели, сами и закопали».
- На чем Генка ездит? – Я уже забыл, в каком месте разговор стал похож на допрос.
- На мопеде, по холодам – на автобусе. Видал его не раз. Послушай, а Гоша энтот, поповский – кто ето?
Я рассказал о «печальной судьбе раба Божия Георгия», стараясь не засмеяться. Дед грустно качал головой.
- Видал, видал. А за что заарестовали его?
- До выяснения, сами видите, что творится. А человек он непонятный, нездешний, – ответил я, в душе надеясь, что это лишний раз успокоит насторожившегося Чекменева.
- Только я вам, милиции, так скажу – у попа дурной родни нет, я людей вижу.
Распрощавшись со стариком и строго наказав, «чтобы никому», я вышел из бетонной прохлады на палящее солнце. В то, что дед не проболтается про тех, кем я интересовался, не верилось, хотя тот клятвенно пообещал молчать. Направление – опорный пункт. Хорошо, что здесь нет асфальта, а то подошвы липнуть будут. Колхозники уже недели две вздыхали о легком дождичке, и разговоры об этом велись везде, где скапливалось хотя бы несколько человек. Водопровод в домах был не у всех, а ведрами в огород много воды не натаскаешь. Даже грибы в лесу почти исчезли.
Нина Григорьевна в очередях напористо и не всегда к месту, намекала о том, что «нынешние» Бога забыли, и самое время заказать отцу Василию молебен, с крестным ходом по полям. Парторг от таких речей напрягался, но он мало за что отвечал. Председатель, обремененный социалистическими обязательствами, похоже, уже задумывался. Во всяком случае, народ заметил, что, проезжая к дальним полям (мимо той самой мельницы), колхозный голова остановил машину у церкви, вышел и долго стоял в задумчивости, шевеля губами. Парторг, сидевший в той же машине (на кой он был нужен?), потом разъяснил людям, что Валерий Пантелеймонович материл проклятую погоду. Сам отец Василий свои услуги деликатно не рекламировал, но был наготове. Впрочем, его сейчас больше заботило здоровье дьякона, отчего теперь каждый день в церкви служили молебны о здравии. Не доверяя своим хилым молитвам, батюшка рванул в область, где заказал сорокоусты о здравии дьякона Сергия во всех трех храмах, попутно завернув с отчетом к отцу благочинному.
Управившись с делами, отец Василий поспешил на трамвае к проходной молокозавода, откуда как раз выезжал дневной караван разгрузившихся колхозных цистерн-молоковозов. Колхозная шоферня с радостью брала отца Василия в попутчики. Поп был словоохотлив, внимательно слушал, не крестился картинно от каждого, невольно вырвавшегося соленого словца, хотя вообще-то, водители при нем держали себя в рамках. Ему невольно старались поведать свои горести, проблемы, а порой и грехи, которые камнем лежали на душе. Отец Василий знал, кого просто утешить, кого залучить в церковь, а кто нуждался и в отеческом нагоняе. Бог в его речах поминался не часто и всегда к месту. Ну и ходила среди шоферов верная примета, что с отцом Василием – ни аварии, ни ГАИ, будь оно неладно…