Продолжение путевых записок морского офицера фрегата "Автроил" Николая Коростовца
1-го января 1805. Вот в каких мыслях застает меня 5-й год девятнадцатого столетия. Сколько изменилось в натуре с начала мира, сколько переменится еще до конца! Может быть, с концом сего года судьба определит мне новые испытания. Теперь мы рассыпаны по лицу земли.
Мишель, ты теперь, в эту минуту, может быть, спишь покойно на берегу Персии. Алексей живет в Кронштадте между людьми, к которым меня кроме родства ничто не привязывало. Фриц, ты тоскуешь, может статься, между немцами о немцах.
Все мы, друзья, отягчены горестями. Все мы не видим берега. Все погружены во мраке. Философия, тебя призываю на помощь, утешь меня и моих друзей. В твоих объятьях, в нечувствительной для мысли бытности, забудем мы прошедшее и в настоящем не станем тосковать, если только ты сильна нас утешить.
Простите, друзья мои, возобновите на Новый год вашу дружбу ко мне, - страннику. Кроме вас, у меня нет на всем свете людей, к которым бы клонилось мое сердце. Кроме вас, никого не хочу знать и умру счастливым, если дружба ваша будет щитом и утешением в текущей жизни.
Нет, друзья, вы меня не забудете и узнаете, когда предстану перед лицом Бога, Творца видимого и невидимого. Исчезла мечта... я перерождаюсь. Оставь меня воображение, представляющее вас, я ему не верю; знаю, что я теперь один, в 10-м часу вечера 1-го января 1805 года.
Мы идем сегодня довольно скоро, обедали сытно и не чувствуем того, что мы третью неделю заключены в темнице.
5-го января 1805. Жестокая качка, едва успеваю водить по бумаге перо, без того чтобы не капнуть или не провести лишнего крючка, идет дождь, гремит гром и блестит молния, а я стараюсь сказать вам слова 2-3.
С вечера третьего дня переменился ветер, сперва стал стихать, напоследок поворотил от SW, так что мы принуждены лавировать. В то время как я пишу, мы находимся в узкости, т. е. с одной стороны остров, а с другой - подводный камень. Командорский корабль скрылся из виду. Прощайте.
7-го января 1805. Сегодня в полдень мы пришли к самой Мальте. Адмирал (здесь А. С. Грейг) хотел идти в порт, который лежал прямо против нас. Однако же крепкий ветер и волнение не позволили выехать лоцманам, которых мы дожидались. Командор лежал сперва на один галс в дрейфе, потом на другой; наконец, видя, что ни один Мальтийский кавалер не кажется, сделал сигнал следовать за адмиралом, и пошли мы к Корфе.
Мы шли не более 2-х и 3-х верст от Мальты, следовательно, с помощью трубы мы видели, что там есть. Видели красивые, величественные и огромные здания между увеселительными домиками города Валетты. Перед самим городом находится эскадра, состоящая из английских кораблей; между тем, Мальтийский флаг, развевался на одних только крепостях.
12-го января 1805. Вчера, около 4-х часов, мы кинули якорь подле Корфы. Здесь нашли мы наш корабль "Азию" и два фрегата: "Михаил" и "Поспешный". После бури сделался благополучной ветер, с которым мы взошли северным проходом между мелкими островками и материковым берегом. Какая всюду бесплодность, бедность и развалины! Ничего нет такого, что представляло бы выхваляемую Италию; скорее можно сравнить берега эти с нашей Финляндией.
16-го января 1805. Теперь я дам вам отчет в моих поездках на берег. 12-го числа я ездил на берег, пройдя грязными улицами между домами, которые своей величиной только могут назваться сим именем и ничего не представляют, кроме рабства и бедности.
Кажется, греки мало выиграли, передавшись русским, ибо здесь теперь до 8 тысяч войска, которое держит в страхе Республику.
Мы ходили на здешнюю площадь, куда ежедневно собираются все офицеры и жители для прогулки; между малым числом здешнего дворянства, кроме грубого характера, ничего не приметно. В сие время здесь карнавал или, лучше, наша масленица; и по итальянскому обыкновению, женщины, которые хотят прогуливаться, надевают маски и платье, приличное их лицу.
Теперь представьте себе, друзья мои, как должен быть изумлен иностранец, видя перед собою прекраснейшие талии, у которых лица хуже, может быть, самой маски. Я нашел здесь Ореста Яковлевича Кричевского (здесь капитан-лейтенант корвета "Версона"), моего старинного камрада, милого человека с познаниями, которые меня удивили. С ним я толкался между здешними полковыми офицерами, сволочью из республиканских граждан, и женщинами в масках, пока не наступило время идти в здешний театр.
Сперва Орест Яковлевич представил меня первому здешнему актеру, который прославил себя по всей Италии ролями буфов (шутов), играя их с удивительным искусством. Имя его Тонини (Tognini).
Он принял нас важно; на похвалы, которые мы ему приписывали, отвечал с шутливой умеренностью. От него мы пошли к первой балерине, которая, как актриса и славная кокетка, шутила до тех пор, пока наступило время ей одеваться и тем заставила нас присутствовать при ее туалете.
Г-н Кричевский рекомендовал меня как "молодого, знатной фамилии человека, знатока в художествах и науках", что заставило ее употребить всю привлекательность кокетки, дабы уловить меня в свои сети; признаюсь, я не был равнодушен и принялся искать ее благосклонности.
Здешние актеры собраны из венецианцев, римлян, неаполитан, а потому они играют обыкновенно на итальянском языке; но произношение соображает каждый по своему, а потому, кто не знает итальянского языка подумает, что каждый говорит особенным языком.
Они играли какую-то оперу, после нее был балет, на котором первая балерина представляла царицу. Войско состояло из солдат, и наши русские рубаки удивили, с какой точностью и приятностью смешались они между налетчиками и балеринами.
После балета была опять опера, и театр кончился вторичным балетом, под названием "Дуо двух Гетер". Мы никогда не думали и не ожидали, чтобы на Корфе был такой порядочный театр, расположенный довольно удобно, т. е. с партерами и в 4-ре этажа ложи. Представление кончилось в 12 часов, как всегда здесь бывает. Мы возвратились на фрегат, будучи крайне довольны театром.
13-го января 1805. Был у нас на фрегате обед для новых наших знакомых из полковых офицеров и флотских Черноморских. Между первыми крайне полюбились мне и меня полюбили капитаны Поповцев (Яков Петрович) и Зыбин (?), любезные люди!
Меня убедили ехать в кавальтино, где танцуют, т. е. в самом театре выносят из партера скамейки и остается довольно огромный зал, в котором дамы сбираются и танцуют в масках. Я согласился.
Около 9 часов мы пришли в театр, я танцевал с первой балериною, которая столько наделала мне учтивостей, сколько может женщина такого рода. Она говорит совершенно французским языком. Наступила полночь, и бал, который называют здесь кавальтино, кончился.
Мы пошли искать ночлег. Один, не знаю, кто такой, наш знакомый приглашал меня с Павлом Николаевичем (здесь Мордвинов), идти ночевать к нему. Мы согласились; но едва успели мы взобраться на чердак, где жил наш знакомый, с такой осторожностью, с какой крадутся воры, как слух наш поразился голосом: "Тише, кто там наверху?".
Одно осталось средство, - оставить дом и сойти опять с лестницы с такими же предосторожностями, с какими взошли. Знакомец наш не знал что делать... Мы начали стучаться то в один дом, то в другой, переходя из улицы в улицу; темная ночь. Наконец, отперли нам двери, в доме, похожем на наш скотный двор; мы взошли и встретили г-на Гринло, который, вскочив с постели, рассказывал, мешая русские и французские слова вместе с английскими, что двое наших офицеров взяты под караул.
Боже, такой духоты, запаха и шума, какой я здесь чувствовал и слышал, не может быть в самом худом еврейском доме. Кончился сей день тем, что г-н Мордвинов поместился в чулане, который только называется чуланом, ибо весь дом не имел ни полу, ни потолка, и был разделен на несколько номеров, без дверей, без окон. В таком доме мы бы опасались бы держать и овец.
Знакомец повел меня опять из дому в дом, пока мы не имели счастья сыскать еще отпертые двери. Друзья мои! Эта ночь будет для меня вечно памятна. Надобно же было мне, трезвому, пуститься в такие дурачества!
Комнатка, в которой я спал, не имела ни полу, ни потолка, земля была так сыра, как после дождя, и походила на огромной сенной сарай; лампада погасала, и тем вид казался ужаснее. До трех или четырех рогожек закиданы были по стенам, за которыми спало уже много народа. Постель мне была приятнее всего на свете, ибо в 3 часа ночи больному покой дороже жизни.
Подле моей кровати стояла бедная постель, на которой спал албанец. Ничто не казалось мне так опасно, как проводить ночь в таком доме; но ломота в ногах у меня была жестокая, покой нужнее был всего. Знакомец меня оставил, я разделся, лег в постелю и смотрел на кровлю, сквозь которую свистал ветер. Мне было не до сна, и всякое движение албанца приводило меня в страх.
Я подозревал моего знакомца и ждал с каждой минутой, что меня ограбят. Я держал всю ночь мое платье в руках и кортик мой приготовил к обороне. Било 5 часов, я услышал мяуканье кошек, разговоры людей. Било шесть часов, я вскочил с постели, оделся и спешил уйти из сего ада. Слава Богу, говорил я при каждом шаге, я спасся от албанца. Никогда друзья мои, никогда не забуду этой ночи!
14-го января 1805. Я ходил по Корфе, смотрел на жителей, которые здесь кажутся хуже, неопрятнее наших невольников. Я нашел здесь Валентина Дмитриевича Ханыкова, родного брата Ираклия Дмитриевича. Этот любезный человек принял меня к себе как родного брата.
Здешние актеры разделены на классы, например "primo buffo", "secundo buffo", что значит тех, которые играют шутливые роли. "La prima donna" и "donna" называют певиц. "La prima balerina", - первая танцовщица, которая, не будучи красавицей, заставляет по себе вздыхать. "La prima grotteska" или та, которая высоко скачет и, правду сказать, редко удастся видеть такую компанию для балета, какая здесь.
La signora Ludini играет бесподобно в балетах, но уступает первой балерине, которая прозывается la signora Gaettani. Теперь весь театр состоит на откупе у одного итальянца, который дает актерам самое бедное жалованье; зато часто бывают бенефисы лучшим актерам, которые собирают по 500 и более талеров. Дом, в котором бывает театр, наружной архитектурой может почесться лучшим на Корфе.
22-го января 1805. Ханыков пригласил меня вчера обедать; я у него остался на целый день и ночевал. Мы ходили за город, и вот что я скажу вам.
Мы вышли в ворота, в которые, надобно думать, вошли французы; над воротами надписано было прежде прибыли сих головорезов "Porte Royale"; французы сейчас подтерли и надписали "Porte Française" или "Французские ворота". За ними продолжаются нового манера укрепления, которые построены частью россиянами и больше венецианцами.
Остров в сем месте узок, а укрепления с сухого пути идут поперек его. На обеих сторонах видны удивительной высоты крепости, а особливо в правой стороне, так называемая "Новая крепость", имеет страшную вышину. Мы пошли долиной, по дороге, идущей через деревни; нам везде попадались развалины домов, которые "милосердые французы" ограбили или сожгли.
Два женских монастыря также в запустении, несколько католических церквей теперь похожи на крестьянские избы. Валентин привел меня в одну, которая также была посещена французами.
Монах нас встретил, сложа накрест руки и не преминул сказать несколько ругательств господам французам. Мы шли более трех верст то масличными садами, то селениями. Вид был везде запустелый; деревья, на которых родятся маслины, были обезображены и порублены. Наконец мне показали развалины древней Корфы, однако же, кроме высокой травы и нескольких куч каменьев я ничего не видал.
Вдали была огромная церковь, которая и теперь еще служит; сказывают, что апостол Петр, проповедуя на сем острове веру в Христа, ее построил; сказывают также, что она окружена колоннами из мрамора, однако между деревьями мне виден был только ее верх о пяти главах.
Я не видал во всем городе ни одной церкви, не только дома с колоннами; теперь если есть, так только эта одна. Апельсиновых и лимонных деревьев здесь много, ибо доход здешних дворян состоит в одном этом. На дороге видел я два пальмовых дерева и очень рад, что мне удалось видеть сию редкость; я не ботаник, потому не искал трав, однако же примечал много таких, каких еще мне не случалось видеть. Мы воротились назад, ибо пришли к болотам, которые теперь грязны.
Одежда природных корфиотцев это фуфайка, похожая на матросскую, и широкие голландские штаны; впрочем ходят они босиком или в чулках и башмаках с ужаснейшими пряжищами; длинные волоса висят над глазами, а темя головы прикрывают красненькой скуфьей. Нельзя вообразить, в какой бедности и неряшестве живут здешние греки. Здесь есть улицы, в которые нельзя войти без того, чтобы не задохнуться от спершихся нечистот.
На площади встретили мы столько масок, что вся площадь походила на "огромный маскарадный зал". Музыка играла в разных углах и если бы благопристойность была снисходительнее, сколько бы составилось кадрилей! Валентин живет в самом прекраснейшем и опрятнейшем доме во всей Корфе. Из его балкона можно видеть под ногами тысячи масок.
На другой день, встав рано, мы пошли ходить по городу, начиная сперва осматривать церкви. Первая, которую мы посетили, называлась Св. Спиридона, в ней лежат мощи сего святого. Старинные, весьма плохой работы, образа украшали иконостас, начиная с самого полу до потолка, ибо здесь нет церквей с куполами.
Плафон, правда, мне понравился, и я не видал еще, так расположенного, даже в самом Михайловском замке; работа на нем была старинная; он разделен на подобие разных видов и величин, картины же, каждый образ, отличались великолепными золотыми рамами.
Два огромные серебряные паникадила висели почти над серединой церкви, и каждое из них весило пудов по 14. В середине, между ними было золотое паникадило слишком в пуд весом, которое наш Государь Александр Павлович прислал сюда.
Над западными дверями, в которые входят в церковь, прибит Российский герб, и перед ним беспрестанно горела лампада. Над местом, где сидел адмирал Ушаков, также прибит Российский герб. Республика отпускает на содержание гербов по 300 талеров в год, чему впрочем, я не верю.
В церкви сидят на скамейках, которые здесь сделаны креслами. Я был не во время службы, а потому не видал архиерея, который в ней служит. Я скажу вам, друзья мои, странность, которой, может быть, нет примера.
Знаете ли, что мощи святого Спиридона принадлежат одному частному человеку, который несколько времени тому отдал их в приданое за своей дочерью? Этого мало, сама церковь нанимается как простой дом! Монахи нанимают церковь, и доходы и содержание церкви остаются за наемщиком. Не одна церковь святого Спиридона ходит в наймах; есть еще много, которые, ежели сам хозяин не поп, отдаются в наем.
Теперь приступаю к описанию одной из здешних крепостей. Мне нужно Алексеево понятие, чтобы представить вам то глубокие подземелья, то высочайшую вышину, на которую или взлетает орел или всползает змий.
Так называемая "Новая крепость" построена на одной стороне Корфы (города); в нее входят подземельем со стороны города, и она имеет другой выход, также под землей, в поле. Пройдя подземельем, упретесь вы в стену, в которой поставлен образ Богородицы; от него вы выйдете на открытый воздух, где найдете несколько домов частных людей. Вы станете подыматься по лестнице, которая приведет вас к монастырю, где находится теперь 7 монахов.
К ним надобно спускаться под землю; но оставим монастырь - опять вы станете подыматься по лестнице, опираясь с одной стороны в стену, которой вы не увидите верха, не скинув шляпы, с другой стороны невысокая стенка удерживает вас упасть в низ.
Взойдя на последнюю ступень, представится вам площадь, на которой то там, то сям раскиданы пушки; она довольно высока. Тут есть несколько колодезей. В подземелье, то есть в крепости, сделан проход, которым вы выйдете как будто на балкон, ведущий вас подле стены крепости, и вы упретесь в стену, и снова станете подыматься вверх по лестнице.
С нею вы войдете на новую площадь, которая также обставлена несколькими пушками; на площади сделаны казармы для гарнизона и магазины для города. Тут я видел много отверстий, которые служат или светом для внутренних сводов в крепости или колодезями.
Рейд, на котором стояла наша эскадра, казался "водой, налитой в блюдо", по которой расставлены маленькие кораблики; вдали синелись высокие горы Корфы. Вид страшный. Мы с Валентином взобрались выше, и оттуда загородные крепости казались только насыпями.
Не знаю, какая дьявольская сила пособляла венецианцам втащить огромнейшие пушки на такую высоту. Хотя, впрочем, на всей крепости не больше 30, однако калибр их велик. Я не видал ни ядер, ничего такого, что служило бы к обороне; гарнизон в ней содержат русские солдаты.
С вышины крепости есть подземельный ход за город, но он теперь засорен. Крепость обделана снаружи плитой; но говорят, что она построена из горы, и внутренность ее пустая, то есть со сводами. Я не знаю верно, но не хотел бы, чтобы природа была тут помощью.
Теперь заключу сим мое описание; впредь, что если узнаю, не премину вас уведомить.
