Евдокия сокрушённо покачала головой:
- Ну, Алёшка!.. Ну, малый… Надавать бы тебе подзатыльников!
И вдруг заплакала…
Любаша растерянно погладила вздрагивающие Дунюшкины плечики, сбивчиво объяснила:
-Это я виновата… Я сама виновата… Я… сама постель постелила… чтоб Алёшка домой не ушёл, чтоб у меня остался…
И тоже не сдержалась, расплакалась: не сказала Дунюшке, как в тот день счастливо взлетало сердце от Алёшкиных взглядов, как чувствовала она его застенчивое мальчишеское желание…
А Евдокия горько улыбнулась сквозь слёзы:
- Ни в чём ты не виновата. И всё ты правильно сделала.
- Правильно?..
- Правильно… что постель постелила. Алёшка на войну ушёл… Но он теперь знает, как это… бывает. И ты… знаешь. А я Степану своему не позволяла и прикоснуться к себе. Да и он строг был. Уходил – лишь губами волос моих коснулся. Погиб Стёпа… и про любовь мы с ним ничего не узнали. Я нецелованной осталась… И Стёпушка уже никогда не узнает… Мне, Люб, сейчас кажется: если бы… случилось у нас со Степаном, это удержало бы его… на самом краю удержала бы его наша любовь. И он бы вернулся, – ко мне, к любви нашей…
Любаша медленно прикрыла глаза… Снова кружилась голова… А Дунюшкины слова повторяли то, что она сама сказала Алёшке – в их самую счастливую… и горькую зорюшку перед его уходом на фронт…
-Я вот о чём подумала, Любанечка… ещё в клети, когда спускались. И потом, в шахте, тоже думала об этом. Не беременна ли ты?
Любаша снова затаила дыхание. Совсем по-девчоночьи подумала: беременна?.. Значит… у них с Алёшкой ребёночек будет?.. Ой, если бы и правда это счастье случилось! Оно бы оберегало Алёшку – от любой беды… от ран оберегало бы. Иначе нельзя: Алёшке надо вернуться…увидеть маленького, и ребёночку надо, чтобы отец вернулся…А вслух беспомощно и стыдливо пролепетала:
-Я не знаю, Дунь… А это… и правда может быть? Ну… что ребёночек будет?
Двадцатилетняя Дунюшка с видом умудрённой жизнью женщины, намного старшей этой девочки Любаши, серьёзно кивнула:
- Конечно, может.
Любаша прижала ладони к вспыхнувшим щекам:
- Ой, что я говорю… Конечно, может… Раз у нас с Алёшкой… было. Я не знаю, Дунюшка. Но… я очень хочу этого, – чтобы ребёночек был. Я, Дунь, девочку хочу… – чтоб на Алёшку была похожа…Чтоб Алексеевной была.
Евдокия улыбнулась:
- А по имени как?
- А как Алёша захочет… Какое имя ему понравится, так и назовём, – ни на секунду не задумалась Любаша.
-Значит, любишь Алёшку…
-Люблю, Дуня. Сколько себя помню, – его одного люблю. – Любаша прерывисто, как бывает после долгих слёз, вздохнула, призналась: – Я ведь, Дунюшка… Я, Дуняшенька, как узнала… про то, что после пыток полицаи Алёшку в шахтный ствол сбросили… я и пришла туда. Уж и глаза закрыла, – чтоб в ствол прыгнуть… чтоб с Алёшей вместе там быть: жить без него не хотела. Тут меня кто-то и рванул за шиворот, назад отбросил, – не знаю, как я на ногах устояла… Подняла глаза – Малюгин. За спиною – котомка, будто в дорогу собрался… Головою качает и матерится вполголоса. Оказалось, – отправился Григорий Панкратович на поиски отряда: чтоб сдаться партизанам… чтоб отправили его лес валить на Урал, – за то, что немцам служил… А послужить успел лишь тем, что нас в подвале под комендатурой охранял... а потом он же и помог деду Вершинину выпустить нас.
-Не поехал Малюгин лес валить, – заметила Евдокия. – Говорили, – в штрафбат его отправили служить. Воюет сейчас. Спасибо ему, что вовремя у ствола оказался… да удержал тебя. Что делать станем, Любань? Давай матери расскажем?
-Ой, нет! – испуганно встрепенулись Любанины бровки-крылышки. – Стыдно же, Дунь…
Дунюшка спрятала улыбку:
-Чего ж стыдного!.. Думаешь, мать ни о чём не догадалась, когда Алёха ночевал у тебя? Ну, конечно: он целую ночь забор с калиткой ремонтировал.
- Дунь!.. Дунечка, не говори пока матери!
-Не скажу… пока, – пообещала Евдокия. – Я её и не вижу: она сутками в госпитале, в этом месяце ни разу домой не забегала. Дело в другом, Любань. Если ты беременна, – как же в шахте работать будешь. Я бригадир, и не могу разрешить тебе спускаться в забой.
-Я потихоньку, Дунечка. Пусть Алёшка знает, что я вместо него в шахте работаю. Ему воевать легче будет.
Всё же Евдокия с этого дня незаметно берегла Любаню. В шахту Люба спускалась вместе со всеми, но Дунюшка часто говорила:
-Люб! Мне тут надо… в общем, проценты подсчитать. А я ещё в школе – страх как не любила все эти подсчёты-расчёты-решения… особенно – с процентами. Я больше литературу любила… историю. А теперь вот пришлось. А мне надо в откаточный штрек… И ещё к Надюшке: у неё электровоз почему-то не едет. Поможешь, Любань? Присядь вон там, на глыбу породы, где мы обедаем. Вот, смотри…
Евдокия оставляла Любаше потрёпанную школьную тетрадку со своими бригадирскими записями и убегала. Любаша лишь вздыхала ей вслед: домашние задания и контрольные по математике она сама всё время у Алёшки списывала…
Малогабаритный аккумуляторный электровоз 1-АЛТ-1 – любимец Надюшки Евсеевой. Надюшка с гордостью рассказывала девчонкам, что её малыш очень сильный, и заменяет многих лошадок. Лошадей девчонки жалели, потому вместе с Надюшкой радовались, что электровоз освободил их от тяжёлого труда... А сейчас Надюша уронила голову на рычаги и безутешно расплакалась, – решила, что с электровозом случилась какая-то непоправимая беда. Бригадир Евдокия Савельева отыскала в кабине схему, свела брови: попробуй пойми, почему Надюхин любимчик сегодня раскапризничался и не хочет ехать! Перевязала потуже косынку:
-Разберёмся! Не реви, Надюха!
А за Дунюшкиной спиною – негромкий, чуть насмешливый голос:
- Точно. А то столько слёз, что придётся включать дополнительный насос: чтоб выработку не затопило.
Надюшка удивлённо притихла. Евдокия оглянулась, хмурым взглядом окинула незнакомого парня. Почему-то обрадовалась, что он оказался у Надюшкиного электровоза. Но радости не показала, – заносчиво дёрнула плечиками. А он так же негромко представился:
- Сергей Михайлович Полунин, горный инженер. – Легко отстранил Надюшку: – Позвольте?
Через пару минут Надюшкин электровоз повеселел и бойко тронулся с места.
На следующий день дед Петро Парамонович, что был в шахте одновременно и проходчиком, и крепильщиком, и электриком, посмеивался над девчонками:
-Смотри-ка!.. Косынки у всех новые! А сапоги-то начищены! Блестят, – хоть смотрись, будто в зеркало. Никак, и спецовки наглажены? Вот что горный инженер-то делает.
-Неправда, дедуня! – вступалась за подруг Евдокия. – Мы сапоги после каждой смены чистим.
-Ну, да, – подмигивал дед. – Шахтный дух – он такой… Прямо – как наш новый горный инженер. Не любит, когда в грязных сапогах по выработке ходят.
-Ты, дедунюшка, лучше бы рассказал, откуда он к нам… И – надолго ли.
-А это – как стараться будете. Понравитесь – непременно останется.
Инженер Полунин слышал, как дед подшучивает над девчонками. А самому улыбаться не хотелось…
Он улыбнулся, когда услышал, что в тресте вместо шахтёры говорят – шахтёрки… Нет, конечно, – он и на фронте, до ранения, слышал… и в газетах читал, что в шахты пошли работать женщины. Но одно дело – читать… И другое – своими глазами видеть, как девчонки управляются с тяжёлыми кирками и даже – с отбойными молотками…
В годы Великой Отечественной войны подземными рабочими работало 245 тыс. женщин, составлявших 86 процентов шахтерских коллективов. Движение «Девушки, в забой!» возникло стихийно, внезапно и массово. В сентябре 1943 года, в первые дни освобождения Донбасса, начался подземный подвиг женщин.
Продолжение следует…
Глава 1 Глава 2 Глава 3 Глава 4 Глава 5
Глава 6 Глава 8 Глава 9 Глава 10 Глава 11
Первая часть повести Вторая часть повести
Третья часть повести Пятая часть повести
Шестая часть повести Седьмая часть повести
Навигация по каналу «Полевые цветы» (2018-2024 год)