…Евдокия внимательнее всмотрелась в Любанино лицо, покачала головой:
-Бледная ты, Любка. – Прижала к себе девчонку, бережно провела ладонью по тёмно-русым волосам: – Устала?.. Может, тебе несколько дней на поверхности поработать? Дел везде хватит.
Любаня вскинула заносчивый взгляд:
- Ещё чего! Вы все – на смену в шахту, а я – на поверхности! Я Алёшке обещала, что буду шахтёркой, пока он воюет! Он на фронте, а я – здесь, в шахте, вместо него!
Евдокия на секунду отвернулась, чтоб скрыть от Любки повлажневшие от набежавших слёз ресницы, быстро натянула косынку до самых бровей. Усмехнулась:
-Ладно, шахтёрка. Пойдём. Тосенька-стволовая вон машет нам, чтоб поторопились.
А когда уже вошли в клеть, всё ж негромко спросила:
-Ты, Любка, завтракала сегодня?
Любаша неуверенно кивнула:
-Хлеб у меня есть… И варенье вишнёвое осталось, – я чай пила.
Евдокия вздохнула:
- Ясно. А мне тётя Даша вчера сметанки привезла. Давай после смены – ко мне? Девчонок позовём… У меня мука есть. Вареников с картошкой налепим.
От слов про вареники у Любани снова закружилась голова. Поджарить лучок на пахучем растительном маслице, полить вареники сверху…
Любе стыдно было – за то, что она такая трусиха: все девчонки уже привыкли к шахтной клети, к спуску в глубину… И только она одна боялась по-прежнему. Входили в клеть – сердце, казалось, замирало. И тут же обрывалось – лишь трогалась клеть по стволу, вниз. Раньше Любаня больше всего высоты боялась. Теперь оказалось: глубина – ещё страшнее…
Когда Огнедарский освободили от фашистов, Алёшка Савельеву как раз восемнадцать исполнилось. Не дожидаясь повестки, Алёха с полным правом задрал нос и первым делом отправился в райвоенкомат: нынче никакой капитан не скажет: иди, мол, домой… и расти там – до бойца…
Любаня растерялась:
- Ой, Алёш!.. Алёшенька, Алёшка! А как же я – без тебя? Я тоже на фронт хочу! Я с тобой пойду! Я и раны перевязывать умею… И… – помнишь, как в отряде все хвалили меня, даже командир, когда я кулеш варила!
У Алёшки сердце сжалось… Но он нахмурил брови:
-Во-первых, тебе восемнадцать только летом исполнится. А главное, Любань, – шахту нашу восстановили! А кто ж работать-то будет? Знаешь, сколько сейчас угля надо! Кое-кто из шахтёров вернулся: Павел Васильевич – без руки… Фёдор Васютин – без обеих ног, у Петра Семёновича – сильная контузия. Деды – Вершинин да Кондратьев с Аршинцевым уже работают в шахте. Вера Ивановна, жена проходчика Шумилина с женщинами тоже и откатчицами работают, и уголь рубят. Дунюшка, сестра, собирается организовать девичью шахтёрскую бригаду. Вот и помоги ей.
-Ой, Алёш!.. Я же не умею в шахте!..
-А я покажу тебе. Научу. Я с батей не раз спускался в забой. Да и в техникуме на практике бывали. Хочешь, – завтра спустимся в шахту?
С Алёшкой Любане не страшно было. Летела бы с ним – куда угодно: хоть в сияющую небесную высь, хоть в тёмную шахтную глубину… Вот так смело прижаться к нему… и от счастья закрыть глаза. И – хоть в небо… хоть в шахту, только бы с ним.
В шахте Алёшка был уверенным и строгим: даже не верилось, что он успел окончить всего лишь первый курс горного техникума – таким опытным шахтёром казался Алёха не только Любаше, а и другим огнедарским девчонкам, что вместе с Евдокией спустились сегодня в забой. Девчонки внимательно, с уважением слушали Алёхины объяснения, а он за строгостью всё же скрывал стеснение, часто, совсем по-учительски, спрашивал:
-Это понятно? Запоминайте, – подсказывать будет некому. Сами будете справляться. Идём дальше.
Так и вышло, что в считанные дни под Алёшкиным руководством девчонки прошли курсы горнорабочих очистного забоя…
И ещё случилось…
Перед самым уходом на фронт Алёха целый день не уходил от Любаши: поправил заборчик и калитку, подремонтировал крышу и крылечко, перенёс в сарайчик уголь, наколол дров…
Любаня оставалась одна. В шахтёрский батальон батя её, Степан Михайлович, ушёл в один день с Алёшкиным отцом. Месяц назад Любаша похоронку получила… А мать ещё раньше погибла: служила Лидия Петровна поваром в санитарном поезде. Вагоны санитарных поездов несли на себе красные кресты. Но фашистов красные кресты не останавливали: санитарные поезда бомбили они с немыслимым ожесточением…
Потому и старался Алёха переделать как можно больше дел – и во дворе, и в доме Соколовых. А Любаня борщ сварила, пирожков целую гору напекла:
- С собой возьмёшь. Ребят в дороге угостишь.
Ужинали поздно.
А потом Любаня сказала:
-Я постелила, Алёш.
И прижалась лицом к его груди…
Алёшка обнял её, коснулся губами волос.
В тревожном счастье, никогда ещё не испытанном, стучали у обоих сердца…
В постели лежали притихшие, – словно прислушивались к стуку своих сердец, к дыханию друг друга.
Любаша прикрыла глаза – от стыда, что осталась в одной рубашке, что волосы распущены… Алёшка чувствовал, как ей страшно. А она сжала его ладонь:
-Я буду твоей женой. Я буду ждать тебя.
От девичьей боли изогнулась в сильных Алёшкиных руках, не сдержалась от слёз, негромко вскрикнула.
Не спали они до рассвета. А лишь посветлело небо, Алёшка поднялся. Любаня набросила домашнее платьишко, быстро собрала волосы. Алёшка обнял её, и она приподнялась на носочках, потянулась к нему… И он снова целовал её припухшие губы. А Любаня гладила его лицо и волосы:
- Так лучше, Алёшенька. Теперь ты обязательно вернёшься.
- Вернусь. Я люблю тебя.
-Ты обязательно вернёшься: домой, на шахту… ко мне. Ты шахтёр… а я твоя шахтёрка. Я буду ждать тебя.
…После смены налепили вареников. Девчонки радовались, собирали на стол. Евдокия заглянула на кухню: Любаня, как была, в косынке и в цветастом переднике, присела на табуретку, уронила голову на подоконник, на сложенные по-детски руки… И уснула. Дунюшка прикрыла её плечики большим пуховым платком, вернулась к девчонкам.
-Любка где? – поинтересовалась Валюшка Муравина. – Чего за стол не садится? Сил нет ждать! Вареники такие красивые получились! И паахнут! – Метнулась к кухне: – Любань! Повариху ждём!
Дунюшка удержала Валентину:
-Спит Любаня. Устала, видно.
- А вареники? – захлопала глазами Валюшка. – Пока горячие!
- Я потом подогрею ей. Пусть поспит.
Девчонки разбежались, когда стемнело: хорошо, – завтра во вторую!
Дунюшка убрала со стола посуду, а мыть не стала: не хотелось будить Любашу. Только Люба сама вскинулась. Виновато улыбнулась:
- Задремала я. Думала, – на минутку глаза прикрою. Ушли девчонки? Давай посуду вымоем.
-Успеем. Я сейчас тебе вареники подогрею.
-Ой, Дунь! Я люблю поджаренные… с золотистой такой корочкой.
- Как Алёшка наш… – Дунюшка грустновато усмехнулась: – Всегда просил, чтоб поджарили вареники. Давно письмо-то от Алёшки было?
-Вчера, – небушко в Любашиных глазах всколыхнулось застенчивым счастьем.
Любаня достала из кармана треугольничек с круглой печатью полевой почты, бережно разгладила письмо. А с ресничек скатились слезинки… Евдокия присела рядом, обняла Любашу, побаюкала, как маленькую:
- Любит тебя Алёшка.
- И я люблю его, – чуть слышно прошептала Любаша.
Дунюшка краешком косынки вытерла Любашины слёзы:
- Ты вот что, Любань. Ты скажи мне: было… у вас с Алёшкой, – в ту ночь, перед его уходом?
Любаша затаила дыхание… А сердечко благодарно откликнулось на простую… и такую желанную ласку в голосе Алёшкиной сестры. И Любаша призналась:
- Было…
Продолжение следует…
Глава 1 Глава 2 Глава 3 Глава 4 Глава 5
Глава 7 Глава 8 Глава 9 Глава 10 Глава 11
Первая часть повести Вторая часть повести
Третья часть повести Пятая часть повести
Шестая часть повести Седьмая часть повести
Навигация по каналу «Полевые цветы» (2018-2024 год)