Как-то мой приятель окончил курсы скорочтения. Он был несказанно рад, большой объём научно-технической литературы прочитывал с возросшей скоростью. Но однажды, он мне пожаловался, что совсем не может читать художественную литературу. Общий смысл прочитанного он ещё улавливал, а вот детали, красота слога, переживаний стали для него недоступны. Долго он отучался читать быстро, кое-что ему далось. Но привычка заглатывать тексты для понимания общего смысла у него оставалась еще долго. Да, сейчас жизнь стремительна, события скоротечны. Мы летим - спешим, порой, не оборачиваясь. Мы бросаем короткие взгляды на то, что до нас рассматривали часами. Мы не уединяемся с томиком стихов.
После прочтения романа Эмиля Золя «Страница любви» мне захотелось посмотреть отзывы читателей о нём. И у меня сложилось стойкое впечатление, что многие читали роман очень быстро, особо не задумываясь над прочитанным. Поэтому, для них он остался не столь интересным. Ну, капризы больного ребенка, ну влюблённость мамы, желание одинокой женщины встретить спутника жизни, какие-то длинные описания. Вот и всё. Роман не содержит череды острых событий, захватывающих интриг. Особенно, меня насмешила статья про роман на одном из коммунистических каналов. Это - здесь. Вот некоторые выводы, в скобках мои комментарии:
«Привет товарищи-пацаны и товарищи-девчёнки. Сегодня опять про Эмиля Золя, опять про цикл «Ругон-Маккары». А на очереди у нас очень неоднозначное произведение «Страница любви». Вот есть же у писателей откровенно слабые работы. До этого, в цикле, данной работой была «Мечта». (А вот так, безапелляционно, по коммунистически). весь сюжет и будет строится на том, что Жанна будет постоянно капризничать и болеть. Матери она не даст нормально сойтись ни с Анри, ни с Рамбо. И назло матери заболеет чахоткой и под конец помрёт. Все горько будут плакать. (назло ребёнку заболеть чахоткой, это надо уметь, важное уточнение: все будут плакать, а не смеяться. Нормально сойтись с женатым Анри? Это – как?!)».
Вот и весь сюжет в их понимании. Всё примитивно, как и всё у нынешних коммунистов. Не читал, но осуждаю. Видать, автор канала так и не осилил роман, а если осилил, то ничего не понял. Да и что там понимать, роман-то буржуйский..
Так о чем же, в самом деле, роман Эмиля Золя «Страница любви», десятый в рекомендованном порядке прочтения? Это роман - страсть, роман, как признание автора любви к Парижу. Здесь Париж – главнейший герой романа, у него особая роль покровителя событий. Париж, как настроение, как состояние души. Париж утренний, Париж дождливый, Париж весенний – он всегда такой разный, он живой. Он накрывает собою всех.
Эмиль Золя давно хотел написать оду своему любимому городу, описать его так, как не делал это никто другой. Его изумительная словесная живопись Парижа потрясает. Он сам писал 3 августа 1877 года писателю Гюисмансу: «Первая часть кончается видом Парижа с птичьего полета, сперва тонущего в тумане, потом постепенно возникающего под золотым весенним солнцем, — это, мне кажется, одна из лучших страниц, какие я до сих пор написал». «Страница любви» была произведением, в которое Золя вложил много личного, прежде всего горячую любовь к Парижу. Картинам города в романе он придавал первостепенное значение.
В подходе Золя к пейзажу сказалось влияние французских художников-импрессионистов, исканиям которых сочувствовал писатель (впоследствии он посвятил им роман «Творчество», 1886). В «Странице любви» он ставил себе творческую задачу, сходную с той, которую стремился разрешить Клод Моне в серии картин, изображающих вокзал Сен-Лазар при разном освещении, в циклах «Соборы» и «Стога».
«Она собиралась вновь взяться за книгу — но тут медленно открылся Париж. Воздух не шелохнулся: казалось, прозвучало заклинание. Последняя легкая завеса отделилась, поднялась, растаяла в воздухе, и город распростерся без единой тени под солнцем-победителем. Опершись подбородком на руку, Элен неподвижно наблюдала это могучее пробуждение.
Бесконечная, тесно застроенная долина. Над едва обозначавшейся линией холмов выступали нагромождения крыш. Чувствовалось, что поток домов катится вдаль — за возвышенности, в уже незримые просторы. То было открытое море со всей безбрежностью и таинственностью его волн. Париж расстилался, необъятный, как небо. В это сияющее утро город, желтея на солнце, казался полем спелых колосьев. В гигантской картине была простота — только два тона: бледная голубизна воздуха и золотистый отсвет крыш. Разлив вешних лучей придавал всем предметам ясную прелесть детства. Так чист был свет, что можно было отчетливо разглядеть самые мелкие детали. Многоизвилистый каменный хаос Парижа блестел, как под слоем хрусталя, — пейзаж, нарисованный в глубине настольной безделушки. Но время от времени в этой сверкающей и недвижной ясности проносилось дуновение ветра, и тогда линии улиц кое-где размягчались и дрожали, словно они видны были сквозь незримое пламя.
Сначала Элен заинтересовалась обширными пространствами, расстилавшимися под ее окнами, склонами, прилегавшими к Трокадеро, и далеко тянувшейся линией набережных. Ей пришлось наклониться, чтобы увидеть обнаженный квадрат Марсова поля, замыкающийся темной поперечной полосой Военной школы. Внизу, на широкой площади и на тротуарах по берегам Сены, она различала прохожих, кишащую толпу черных точек, уносимых движением, подобным суетне муравейника; искоркой блеснул желтый кузов омнибуса; фиакры и телеги, величиной с детскую игрушку, с маленькими, будто заводными, лошадками переезжали через мост. На зелени откосов, среди гуляющих, выделялось пятно света — белый фартук какой-то служанки. Подняв глаза, Элен устремила взор вдаль; но там толпа, распылившись, ускользала от взгляда, экипажи превращались в песчинки; виднелся лишь гигантский остов города, казалось, пустого и безлюдного, живущего лишь глухим, пульсирующим в нем шумом. На переднем плане, налево, сверкали красные крыши, медленно дымились высокие трубы Военной пекарни. На другом берегу реки, между Эспланадой и Марсовым полем, группа крупных вязов казалась уголком парка; ясно виднелись их обнаженные ветви, их округленные вершины, в которых уже кое-где пробивалась зелень. Посредине ширилась и царствовала Сена в рамке своих серых набережных; выгруженные бочки, очертания паровых грузоподъемных кранов, выстроенные в ряд подводы придавали им сходство с морским портом. Взоры Элен вновь и вновь возвращались к этой сияющей водной глади, по которой, подобные черным птицам, плыли барки. Она не в силах была отвести глаза от ее величавого течения. То был как бы серебряный галун, перерезавший Париж надвое. В то утро вода струилась солнцем, нигде вокруг не было столь ослепительного света.
Взгляд молодой женщины остановился сначала на мосту Инвалидов, потом на мосту Согласия, затем на Королевском; казалось, мосты сближались, громоздились друг на друга, образуя причудливые многоэтажные строения, прорезанные арками всевозможных форм, — воздушные сооружения, между которыми синели куски речного покрова, все более далекие и узкие. Элен подняла глаза еще выше: среди домов, беспорядочно расползавшихся во все стороны, течение реки раздваивалось; мосты по обе стороны Старого города превращались в нити, протянутые от одного берега к другому, и отливавшие золотом башни собора Парижской богоматери высились на горизонте, словно пограничные знаки, за которыми река, строения, купы деревьев были лишь солнечной пылью.
Ослепленная, Элен отвела глаза от этого блистающего сердца Парижа, где, казалось, пламенела вся слава города. На правом берегу Сены, среди высоких деревьев Елисейских полей, сверкали белым блеском зеркальные окна Дворца промышленности; дальше, за приплюснутой крышей церкви Мадлен, похожей на надгробный камень, высилась громада Оперного театра, еще дальше виднелись другие здания, купола и башни, Вандомская колонна, церковь святого Винцента, башня святого Иакова, ближе — массивные прямоугольники павильонов Нового Лувра и Тюильри, наполовину скрытые каштановой рощей. На левом берегу сиял позолотой купол Дома Инвалидов, за ним бледнели в озарении солнца две неравные башни церкви святого Сульпиция; еще дальше, вправо от новых шпилей церкви святой Клотильды, широко утвердясь на холме, четко вырисовывая на фоне неба свою стройную колоннаду, господствовал над городом неподвижно застывший в воздухе синеватый Пантеон, шелковистым отливом напоминавший воздушный шар.
Теперь Элен ленивым движением глаз охватывала весь Париж. В нем проступали долины, угадываемые по изгибам бесконечных линий крыш. Холм Мельниц вздымался вскипающей волной старых черепичных кровель, тогда как линия главных бульваров круто сбегала вниз, словно ручей, поглощавший теснившиеся друг к другу дома, — черепицы их крыш уже ускользали от взгляда. В этот утренний час стоявшее невысоко солнце еще не освещало сторону домов, обращенную к Трокадеро. Ни одно окно еще не засверкало. Лишь кое-где стекла окон, выходивших на крышу, бросали в красноту жженой глины окружающих черепиц яркие блики, блестящие искорки, подобные искрам слюды. Дома оставались серыми, лишь высветляемые отблесками; вспышки света пронизывали кварталы; длинные улицы, уходившие вдаль прямо перед Элен, прорезали тень солнечными полосами. Необъятный плоский горизонт, закруглявшийся без единого излома, лишь слева горбился холмами Монмартра и высотами кладбища Пер-Лашез. Детали, так отчетливо выделявшиеся на первом плане этой картины, бесчисленные зубчатые силуэты дымовых труб, мелкие штрихи многих тысяч окон, постепенно стирались, узорились желтым и синим, сливались в нагромождении бесконечного города, предместья которого, уже незримые, казалось, простирали в морскую даль усыпанные валунами, утопавшие в лиловатой дымке берега под трепетным светом, разлитым в небе.»
Да, Эмиль Золя великий мастер словесной живописи. Он так описывает обстановку, природу, местность человека, что видишь всё будто наяву. Мне повезло, я видел великое множество городов. Мой любимый город - Владивосток, где корабли заходят в центр города.
Затерявшийся на далёком западе маленький древний город Балтийск. Нежно укрывшаяся бело-голубым искрящимся снежным покрывалом Воркута. Рим, где застыло время. Нюрнберг, с его мрачными тенями Третьего рейха. Но Париж? Это даже не город. Это состояние. Состояние мечты, блеска, радости, праздника, вечной весны. Это не передаваемо. Меня как-то спросили, снятся ли мне города, в которых бывал или жил? Так это мне надо спать день и ночь, чтобы все их увидеть во сне. А Париж снится. Бульвар Клише, где я жил напротив кабаре «Мулен-Руж». Тот запах весенних ночей, где жизнь никогда не засыпает. Кафешка напротив дома, где останавливался д’Артаньян. Вальс «Под небом Парижа». Я даже не помню, как я уехал. Просто Париж вдруг исчез. Было множество других городов Германии, Польши, но Париж вдруг растворился, растаял. Вот только что он был и… Надеюсь, когда-нибудь снова вернуться, после известных событий.
Помимо любви к Парижу ,Эмиль Золя хотел показать анатомию страстей. Не тех показушных у двоих влюбленных, что в две секунды срывают с себя последние одежды и влетают в кровать, как два бронебойных снаряда. Нет, Золя хотел показать страсти души, смятения, растерянности и душевной усталости. И ему это, безусловно, удалось. Золя писал: «Вот что я хотел бы взять в качестве темы. Страсть. Из чего слагается страсть. Что понимают под словом страсть. Рождение страсти, как она растет, какое действие она оказывает на мужчину и женщину, ее перипетии, наконец, как она кончается. Словом, изучить страсть, — чего я еще не сделал, — проанализировать ее вплотную, ощупать ее со всех сторон и показать всем. Написать всеобщую историю страсти нашего времени, без поэтической лжи, без предвзятости реалиста… Вся ценность должна быть в обобщающей стороне произведения. Надо, чтобы каждый узнал себя в нем».
Молодая одинокая мама с угасающей от недуга дочки. Что может быть страшнее?! Страсть заключенная в смысле страдания. Страдание от одиночества, страдание от желания быть любимой, страдание на фоне глупой интрижки близкой подруги, так, от нечего делать, на фоне её сына, такого же возраста, как и угасающая дочь, но пышущего здоровьем. Бедная Элен, так звали молодую маму. Бедная Жанна, её больная дочка. Жанна много капризничает. Но это не капризы маленькой эгоистки, нет. Это желания детской души подольше продлить радостные минуты общения с мамой. Душа Жанны чувствует, что смерть где-то рядом. И тут, как всегда, появляются советчики из самых лучших побуждений. Сердце Элен занято ребёнком, но аббат Жув и его друг Рамбо на правах близких знакомых начинают настойчиво советовать Элен выйти замуж. Замужем у неё будет опора и помощь. Вроде бы совет давался из чистых побуждений. Но он поселил смятение в без того раненную душу Элен. Да еще в обсуждение втянули ребёнка.
Элен занимается благотворительностью, помогая бедным прихожанам аббата Жува. Среди них была тётушка Фэтю. Тетушка знакомит Элен с женатым врачом и настойчиво толкает её на близкое с ним знакомство. Душа Элен разрывается, ей очень нравится молодой врач, ей так хочется быть любимой. А дома больная, ослабевшая дочь. Что делать? Элен допускает ряд опрометчивых поступков, чем сильно расстраивает дочь.
«Одна, совсем одна. На кровати лежал небрежно брошенный пеньюар матери, расширяясь книзу; своей странной распластанностью он напоминал человека, который упал, рыдая, на кровать, словно опустошенный тяжкой скорбью. Валялось разбросанное белье. На полу траурным пятном выделялся черный платок. Кресла и стулья были сдвинуты с места, круглый столик вплотную придвинут к зеркальному шкапу. Среди всего этого беспорядка она, Жанна, — одна. Она чувствовала, как слезы душат ее при взгляде на этот вытянувшийся, как исхудалое безжизненное тело, пеньюар, уже не облекавший ее матери. Сложив руки, она в последний раз позвала: «Мама! Мама!» Но синие штофные обои заглушали ее голос. Все было кончено: она одна.
И тогда потекло время. Стенные часы пробили три. Тусклый, неверный свет струился в окна. Пробегали тучи цвета сажи, еще более омрачавшие небо. Сквозь запотевшие стекла виднелся Париж, смутный, расплывающийся в водяных парах; дали терялись в низко стелившемся тумане. Даже и города не было, чтобы развлечь девочку, как в те ясные дневные часы, когда Жанне чудилось, что стоит ей нагнуться — и она достанет рукой до видневшихся внизу зданий.
Что делать? Она в отчаянии прижала маленькие руки к груди. То, что мать ее покинула, представлялось ей беспросветным, беспредельным бедствием, поступком несправедливым и злым; он приводил ее в бешенство. Никогда она не видела ничего более гадкого; ей казалось, что все исчезнет, что ничто уже не вернется больше. Тут она увидела рядом с собой в кресле свою куклу: та сидела, опершись о подушку, вытянув ноги, и глядела на нее, словно живая. Это была не ее заводная кукла, а большая кукла с картонной головой, завитыми волосами и эмалевыми глазами, пристальный взгляд которых порой смущал Жанну; за те два года, что девочка раздевала и одевала ее, голова куклы исцарапалась у подбородка и на щеках, в членах из набитой отрубями розовой кожи появилась расслабленность, вихляющая мягкость старой тряпки. Сейчас кукла сидела в ночном туалете, — в одной рубашке, — с раздернутыми — одна вверх, другая вниз — руками. Увидев, что она не одна, Жанна на мгновение почувствовала себя менее несчастной. Она взяла куклу на руки, крепко прижала ее к себе; голова куклы покачивалась, откинувшись назад на сломанной шее. Жанна заговорила с ней: она ведет себя лучше всех, у нее доброе сердце, она никогда не уходит из дому и не оставляет ее одну. Она — ее сокровище, ее кошечка, ее милочка. Вся трепеща, сдерживаясь, чтобы опять не расплакаться, она покрыла куклу поцелуями.»
Насколько отточена психология героев романа! В романе «Станица любви» нам открывается новая грань таланта писателя. Мы видим все тончайшие оттенки психологии мамы, больного ребенка, лиц, особо не обремененных заботами. Восхитительно описана трагедия похорон девочки. То, как воспринимают похороны различные участники траурного действа.
Жанна умирает. Золя ищет объяснения болезни и смерти Жанны в наследственности, художественная логика романа говорит, что Жанну убило первое же соприкосновение с ложью и лицемерием, на котором держится неведомый ей доселе мир.
Концовка романа не менее сильная. Элен становится спокойной, уравновешенной, сильной и серьёзной дамой. Могила Жанны воспринимается ею, как жизненный урок. Встретив тётушку Фэтю, Элен прекрасно поняла её роковую роль в своей жизни, даёт ей мелкую монету и молча уходит. Элен замужем за добряком Рамбо и под её сердцем уже бьётся новая жизнь. Она без сожаления покидает Париж.
Роман Эмиля Золя «Страница любви» сложен. Не все его грани открываются сразу. Это как раз то произведение, которое можно назвать роман – размышление. Размышление над сложнейшими жизненными ситуациями, как не пойти на поводу у доброхотов, как преодолеть непреодолимое.
А Париж?
«Дождь редел, закрывавшая Париж завеса местами становилась прозрачной. Первым проглянул купол Дома Инвалидов, легкий и зыбкий среди сверкающего трепета ливня. Потом из отхлынувшего потока стали вырисовываться кварталы, с крыш лила вода, город, казалось, вновь выступил из волн наводнения, хотя широкие разливы воды еще наполняли улицы туманом. Но вдруг сверкнуло пламя — сквозь ливень прорезался солнечный луч. Тогда на мгновение среди слез блеснула улыбка.
Дождь уже не лил на квартал Елисейских полей, он хлестал левый берег, Старый город, дали предместий; видно было, как капли летели стальными стрелами, тонкими и частыми, сверкавшими на солнце. Направо загоралась радуга. По мере того как луч света ширился, розовые и голубые мазки пестро размалевывали горизонт, будто на детской акварели. Небо запылало; казалось, на хрустальный город сыплются золотые хлопья. Но луч угас, надвинулась туча, улыбка померкла в слезах. Под свинцовым небом всюду с протяжным, рыдающим шумом лилась вода.»
Мои статьи про романы Эмиля Золя из серии "Ругон-Маккары" по рекомендованному к прочтению списку:
- О романе Э. Золя «Его превосходительство Эжен Ругон». я писал здесь;
- О романе Э. Золя «Мечта» я писал здесь;
- О романе Э. Золя «Завоевание Плассана» я писал здесь;
- О романе Э. Золя «Накипь» я писал здесь;
- О романе Э. Золя «Дамское счастье» я писал здесь;
Всего Вам самого доброго! Будьте счастливы!
Вам понравилась статья? Поставьте, пожалуйста 👍 и подписывайтесь на мой канал
