Однажды я услышал фразу о том, что выше Бога только Любовь и Музыка. Вспомнил это утверждение, когда услышал «Ave Maria» в органном исполнении - чем-то внеземным наполняется душа, всё земное кажется мелочным и суетным. «Ave Maria» можно слушать бесконечно. Она завораживает, гипнотизирует. Сами попробуйте, здесь можно послушать.
А еще я помню рассказ своего отца, как он с группой штурманов посетил замок Ольштын, где служил великий польский астроном Николай Коперник. В городском соборе святого Якуба для них исполнили «Ave Maria» итальянского (как уверяли) композитора Джулио Каччини. Офицеры стояли потрясенные. Орган, своды католического собора. Это было непередаваемо. Однажды отец попросил найти ту композицию «Ave Maria» . Я не смог. Много композиций переслушали, всё не то. А вот «Ave Maria» Каччини не попадалась. Жаль! Да и не писал Джулио Каччини «Ave Maria» . Ту композицию написал советский композитор Владимир Вавилов. Но это, поистине, – гениальная композиция.
Никогда не мог понять людей, избравших путь священника. Что ими движет, что у них в душах? Мне безумно не везло на знакомства со священниками. Тех, кого я знал, были отъявленными лицемерами. Им нравилось быть выше других, подчинять их своей воле, пользуясь религиозными постулатами. Верили они в Бога? Вопрос для меня остался открытым. Оказывается, не один я ищу ответ в том, где грань между истовой верой и религиозным фанатизмом. Как известно, ни один вид фанатизма никого до добра не доводил. Роман «Проступок аббата Муре» как раз и поднимает эту тему. Несколько раньше (здесь) я писал о романе «Завоевание Плассана», в котором была ярко описана трагедия семьи Франсуа Муре и Марты Ругон. Один из двоих сыновей, Октав Муре, стал преуспевающим коммерсантом, и мы прослеживали его судьбу в романах «Накипь» (здесь) и «Дамское счастье» (здесь). Второй сын, Серж Муре, окончил духовную семинарию, став аббатом прихода небольшой деревушки Арто близ города Плассана. Человек с добрым сердцем, он, первым делом, поселил при церкви свою слабоумную сестру. А дальше Золя описывает всё стремление к Богу аббата Муре. Его ничего, кроме молитв, не интересовало: ни разваливающаяся жилая постройка при церкви, ни собственная старая одежда, ни то, чем занята сестра. Он полностью отдался религии.
«Таким-то образом аббат Муре обрел в Арто восторги монастырской жизни, которых он в былое время столь пламенно жаждал всякий раз, когда читал «Подражание Христу». — Ему была еще неведома борьба с самим собою. С самого первого коленопреклонения, будто пораженный молнией благодати, без борьбы, без содроганий, в полном забвении плоти, сподобился он душевного мира. То были первые восторги слияния с богом, ведомые иным молодым священникам, та блаженная пора, когда все в человеке умолкает и желания его обращаются в безмерную потребность чистоты. Ни в одном живом существе не искал он утешения. Когда веришь, что нечто есть все, не знаешь колебаний. А он верил, что бог есть все, что его собственное смирение, послушание и целомудрие суть все. Он вспоминал, как ему говорили об искушениях, о страшных муках соблазна, которым подвержены даже самые праведные. И улыбался. Бог еще ни разу не покидал его, и он шествовал под защитой своей веры, служившей ему панцирем, предохранявшим от малейшего дуновения зла. Аббат Муре припоминал: ему было всего восемь лет, а он уже изливался в слезах от любви, прячась где-нибудь по углам; кого он любил, он не знал; он плакал от любви к кому-то, очень далекому. И с тех пор он неизменно пребывал в каком-то умилении. Позднее он захотел стать аббатом, чтобы удовлетворить свою потребность в сверхчеловеческой любви: только она одна и мучила его. Он не представлял себе призвания, требующего от человека более самоотверженной любви. Оно отвечало устремлениям его натуры, его врожденным инстинктам, мечтам мужающего подростка, первым мужским желаниям. И если ему суждено было подвергнуться соблазну, он ожидал этого часа с безмятежностью неопытного семинариста. Он чувствовал, что мужчина в нем убит; ему доставляло радость сознавать, что он не такой, как все, что он на ином пути, на пути безбрачия, и отмечен тонзурой, как овца Господня.
Пора блаженного сладострастия. Книги о поклонении деве Марии жгли ему руки. Они говорили с ним языком струившейся, как ладан, любви. Теперь Мария не была больше юной девой в белом покрывале, со скрещенными руками, стоявшей в нескольких шагах от его изголовья. Нет, она являлась ему в сиянии славы, такою, какой увидел ее Иоанн, окутанной светом солнца, в венце из двенадцати звезд, с луною под ногами; она обдавала его своим благоуханием, зажигала в нем желание заслужить царствие небесное, приводила его в восторг блеском звезд, пылавших на ее челе. Он бросался перед ней на колени, называя себя ее рабом, и ничто не было слаще для него, чем слово «раб», которое он повторял трепещущими устами, повергаясь в прах перед нею, мечтая стать ее вещью, ничтожеством, пылинкой, которой она касалась краем своего голубого платья. Вторя Давиду, он говорил: «Ради меня создана Мария». Вместе с евангелистом восклицал: «Все мое благо в ней одной». И называл ее «своей дорогой госпожою». Из-за недостатка слов он переходил к лепету младенца или возлюбленного, к прерывистому, страстному дыханию. Святая дева была присноблаженной, царицей небесной, прославляемой девятью чинами ангелов, матерью мудрого избрания, сокровищем господа. В его душе начинали тесниться живые образы: он сравнивал ее с раем земным, взросшим на девственной почве, с грядами цветов добродетели, с зелеными лугами надежды, с неприступными твердынями крепости духа, с восхитительными жилищами упования. Она была также запечатленным источником святого духа, местом, где почиет святая троица, божьим престолом, градом божьим, алтарем божьим, храмом божьим, вселенною господней. И он прогуливался по этому саду, то в тени, то на солнце, очарованный зеленью; он жаждал испить из этого источника; он обитал в покоях девы Марии, черпая там силу и умиротворение и без остатка растворяясь всем своим существом, вкушая млеко бесконечной любви, стекавшее, капля за каплей, с ее девственной груди.
В семинарии он каждое утро, восстав ото сна, отбивал сто поклонов деве Марии, обратив взор к той полоске неба, что была видна ему из окна; по вечерам он прощался с нею и кланялся земно столько же раз, обратив глаза к звездам.»
У меня сложилось мнение, что роман писал католический священник. Так глубинно, так подробно, с точки зрения душевных переживаний. Церковь описана великолепно. Автор максимально погрузился в католицизм.
Золя начал писать роман летом 1874 года. Он работал много. Сюжет произведения представлял для писателя большую трудность. Католическое богослужение, психология религиозного экстаза — все это требовало специального тщательного изучения. Друг писателя Поль Алексис вспоминает: «Этот роман доставил ему труда, пожалуй, больше, чем многие другие. Ему пришлось сделать целую груду различных выписок. В течение нескольких месяцев его стол был завален разными религиозными книгами». Священник маленькой церкви в Батиньоле, предместье Парижа, где летом 1874 года жил Золя, с удивлением замечал во время ранней обедни среди немногих прихожан фигуру парижского писателя и начинал подумывать о возможности религиозного обращения этого известного нечестивца и вольнодумца. Однако священник ошибался.
Тщательно изучая мельчайшие подробности церковной службы, делая пространные выписки из книг испанских иезуитов о мистическом культе девы Марии, штудируя книгу «О подражании Христу», Золя собирал материал для нового антиклерикального произведения.
Своим романом автор поставил необычайно дерзкие, по тем временам, вопросы. А зачем и кому нужна подобная религиозность. Религиозность на грани безумия. Зачем с таким маниакальным упорством калечить молодые души семинаристов? Хотя, автор сообщает нам, что не все преподаватели семинарии поддерживали полную аскетичность. Достоевский в своём романе «Братья Карамазовы» (здесь я писал об этом романе) задавал вопрос: зачем нужны государству монахи? Какую пользу они приносят? Они не пашут, не сеют, не строят. Однако жители окрест несут им немалые подаяния, отрывая их от семьи.
Сам роман Эмиля Золя небольшой, разделён на три книги. В первой книге описана духовная жизнь аббата Муре. Вторая книга посвящена любви аббата к Альбине. К ней привезли аббата, когда он тяжело заболел. Она жила в лачуге на краю огромного заброшенного парка. Девушка выходила аббата. Потом они долго бродили по парку. Постепенно между ними возникла большая любовь. Они клялись в верности друг другу. Но аббат нарушил клятву. Сказав, что он принадлежит Богу, ушел в свою церковь. Альбина не смогла его уговорить. Автор восхитительно описывает старый парк Параду, где Альбина знала каждый цветок, каждое дерево. Они никогда не рвала цветы, считая их живыми.
«В цветнике поднялось неутихающее волнение. Это старый цветник устраивал им почетную встречу. Обширный, как поле, запущенный вот уже сотню лет, он стал уголком рая, куда ветер заносил семена редчайших цветов. Счастливый покой Параду, сада, спавшего на солнечном припеке, не давал вырождаться разным видам флоры. Температура в нем держалась ровная, почва была удобрена каждым произраставшим на ней цветком, старавшимся проявить в этом безмолвии всю свою силу. Растительность здесь была пышная, великолепная, дико могущественная; скопление случайностей создало это чудовищное цветение без помощи заступа и лейки садовника. Природа, предоставленная самой себе, развивалась привольно и без помех в недрах этого запустения, защищенного естественными силами от непогоды. Она распускалась каждой весной все более неистово, чудовищными скачками, и во все времена года услаждала себя диковинными букетами, которые не срывала ничья рука. Казалось, природа с яростью ниспровергала все, что было создано усилиями рук человеческих; она поднимала бунт, накидывала сети цветов на аллеи, брала приступом груды щебня, бросая на них валы разрастающихся мхов, цеплялась за шею мраморных статуй и опрокидывала их при помощи упругих канатов, свитых из ползучих растений; она ломала плиты водоемов, террасы и лестницы, раздвигая их кустарниками; она заползала всюду, овладевала каждым возделанным когда-то уголком, перестраивала его на свой лад и словно водружала знамя мятежа, сажая там какое-нибудь подхваченное по дороге зерно, какую-нибудь неприметную зеленую травку, разраставшуюся затем в гигантскую поросль. Некогда цветник, разбитый для владельца замка, страстно любившего цветы, выставлял на своих затейливых клумбах и газонах удивительную коллекцию растений. И сейчас там были те же растения, но расплодившиеся и размножившиеся бесчисленными семьями, которые до такой степени разрослись во всех углах сада, наполнили его до самых стен ограды таким беспорядочным, веселым гомоном, что сад точно превратился в какой-то вертеп, где опьяневшая природа извергала из себя вербену и гвоздику.
Она вздрогнула и слегка покраснела в первый раз за все утро. Усевшись рядом с Сержем, она принялась рассказывать ему о счастливой поре года, когда созревают апельсины. Тогда вся роща золотится, освещается круглыми звездами, прорезающими зеленые своды своими желтыми огнями.»
Они дарили друг другу нежность, купались в золотых лучах утреннего солнца, вдыхая аромат цветов. А потом……. аббат сказал, что он принадлежит Богу и ушел. Удивительным образом Золя противопоставляет мрачный католицизм живой, яркой природе. Много усилий потребовала от писателя идиллическая часть романа — описание парка Параду (Paradis — рай), на фоне которого развертывается трагическая любовная история Сержа Муре и Альбины. Золя описал деревню Арто , приход аббата Муре, и парк Параду в города своей юности, где он знал все тропинки и ущелья. Но, чтобы создать роскошную, живописную картину растительности парка Параду, писатель специально изучал каталоги трав и цветов, проверял их во время своих многочисленных посещений Ботанического сада и агрономических выставок. Роман, задуманный вначале только как исследование о проблеме наследственности, как физиологический этюд о человеке, отдавшемся мистике и аскетизму, в ходе работы приобретает иное звучание. В нем начинает преобладать тема прославления любви, пантеистическое утверждение величия и мудрости законов жизни, благости природы. В изображении «борьбы природы и религии» и заключается антирелигиозное звучание произведения. Золя неоднократно подчеркивает жестокость религиозного аскетизма, противоестественность католического догмата о безбрачии духовенства. «Ножницы клерикализма обратили его (Сержа) в сухое дерево без ветвей и без листьев». Серж Муре — священник-жертва. С детства жизнь его искалечена религией, влиянием безжалостного фанатика аббата Фожа (история религиозного обращения Сержа Муре рассказана Золя в романе «Завоевание Плассана»). Как в «Завоевания Плассана», так и в «Проступке аббата Муре» религия выступает силой, враждебной человеку и природе. Золя еще раз хотел вернуться к образу Сержа Муре. Мнения разделились. Г орячо восхищался романом Мопассан. «Что касается лично меня, то от начала до конца книги я испытывал странное ощущение: я не только видел, но как бы вдыхал то, что вы описываете, ибо от каждой страницы исходит крепкий, дурманящий аромат. Вы заставляете нас ощущать землю, деревья, брожение и произрастание; вы вводите нас в мир такого изобилия, такого плодородия, что это ударяет в голову… Я совершенно охмелел от вашей книги» (апрель 1875 года). Рецензент «Ревю де Франс» писал: «Это самый безнравственный иррелигиозный роман изо всей серии „Ругон-Маккаров“. Этот новый „проступок господина Золя“ — его новый смертный грех».
Я читал множество отзывов современников об этом романе. К моему большому удивлению, многие не поняли роман. Им не хватило динамики событий, поэтому и писали о скучности романа. Очевидно, читали они его быстро, особо не задумываясь. И не вникая. Между тем роман наполнен философией. В нем изумительные описания природы. Золя поднимает сложные вопросы. Можно ли оправдать предательство верой в Бога? Не прикрываем ли свою безответственность расхожей фразой «Всё по воли Божьей» или «Как Бог даст»? Как удобно свою бездеятельность свалить не на кого-нибудь, а на самого Всевышнего.
О дальнейшей судьбе Сержа Муре, ведущего жизнь покаяния и самоотречения в заброшенном бедном приходе, читатель узнает только из романа «Доктор Паскаль». Вторая книга романа – словно гимн природе и любви. Долго Альбина ждала аббата. Он не приходил. Тогда (в третьей книге) она сама пошла к нему с целью вырвать его из темноты храма.
«— А луговые тропинки!.. Значит, у тебя ничего не сохранилось в памяти? Ах, Серж! Ты позабыл дороги, поросшие мягкой травой, что вьются среди лугов, утопая в море зелени?.. В тот день, о котором я тебе говорю, мы вышли погулять после обеда только на часок. А сами все шли да шли вперед, уже звезды зажглись у нас над головою, а мы все шли. Бесконечный ковер — мягкий и нежный, как шелк, — расстилался под Нами! Ноги наши ступали вовсе не по песку, а словно по зеленому морю, и пенистая вода его убаюкивала нас. Мы отлично знали, куда ведут нас эти милые сердцу тропинки, которые, казалось, никуда не вели. Они вели нас дорогой любви, к радости жизни в объятиях друг у друга, к уверенности в грядущем счастье!.. Мы вернулись совсем не утомленные. Ты чувствовал себя еще бодрее и радостнее, чем до прогулки, потому что ты подарил мне так много ласк, а я не могла их вернуть тебе полностью.
Руками, дрожащими от мучительного волнения, аббат Муре показывал на последние изображения и лепетал:
— И вот спаситель привязан к кресту. Молотом вгоняют гвозди в его ладони. Для обеих ног понадобился лишь один гвоздь; когда его вбили, треснули кости. По телу его пробегает дрожь, а он в это время улыбается, воздев очи горе… Вот Христос между двумя разбойниками. Под тяжестью тела раны его раздираются все шире, все страшнее. С его чела, с его конечностей струится кровавый пот. Разбойники поносят его, прохожие насмехаются, воины делят его одежды. И сгущается мрак, и прячется солнце… Спаситель умирает на кресте. Он издает громкий вопль и испускает дух. О, страшная смерть! Завеса храма раздирается надвое сверху донизу, содрогается земля, трескаются камни, разверзаются могилы…
Аббат Муре упал на колени; голос его прерывался рыданиями, глаза были устремлены на три креста Голгофы, где корчились свинцово-синие тела осужденных. Неумелый художник придал им неестественную худобу. Альбина стала перед образами, чтобы Серж не видел их.
— Однажды вечером, — заговорила она, — в долгие сумерки я положила голову к тебе на колени… Это было в лесу, в конце большой аллеи каштановых деревьев. Заходящее солнце пронизывало ее последними лучами. Ах, какое ласковое прощание! Солнце замешкалось у наших ног, словно с дружеской, доброй улыбкой говорило нам: „До свидания!“ Небо медленно бледнело. Я, смеясь, говорила тебе, что оно сбрасывает свое голубое платье и надевает черное с золотыми цветами, готовясь идти на бал.
А ты с нетерпением ждал темноты, тебе так хотелось побыть наедине со мною, без солнца, стеснявшего нас. На землю спускалась не ночь, нет, а какая-то скрытая нежность, стыдливая истома, подернутая дымкой тайна, чем-то напоминавшая те темные тропинки среди листвы, куда забираешься, чтобы на время спрятаться от солнца, но знаешь, что, дойдя до конца тропы, снова выйдешь под сияющее радостью небо. В тот день вечерняя заря своей прозрачной бледностью сулила назавтра роскошное утро… Тогда я притворилась спящей, ибо видела, что дневной свет уходит медленнее, чем тебе хотелось. Теперь я могу сказать тебе: я не спала, когда ты целовал мои глаза. Я наслаждалась твоими поцелуями. Я сдерживалась, чтобы не рассмеяться. Я старалась мерно дышать, а ты так и пил мое дыхание. А когда стало совсем темно, нас точно что-то долго-долго убаюкивало. Видишь ли, деревья только делали вид, что спали, как и я… Ты помнишь, той ночью цветы пахли особенно сильно.
Аббат все еще стоял на коленях, и лицо его было залито слезами; тогда девушка схватила его за руки, подняла и снова заговорила со страстью:
— О, если бы ты все вспомнил, ты велел бы мне увести тебя, ты охватил бы руками мою шею, чтобы я не могла уйти без тебя!.. Вчера мне снова захотелось увидеть сад. Он стал еще больше, еще глубже, еще непроходимее. Я нашла в нем новые ароматы, такие сладкие, что мне захотелось плакать. В аллеях меня пронизывали солнечные потоки, рождая во мне дрожь желания. Розы говорили со мной о тебе. Снегири удивлялись, видя меня одну. Весь сад вздыхал… О, пойдем! Никогда еще травы не раскидывали ковра нежнее! Я отметила цветком один укромный уголок, куда хочу свести тебя. Там куст, а внутри его отверстие, широкое, как большая постель. Оттуда слышно, как живет весь сад: деревья, воды, небо… Самое дыхание земли будет убаюкивать нас… О, пойдем, мы станем любить друг друга, растворяясь в любви окружающей нас природы»
Но не послушал аббат девушку. Та вернулась в свой парк, нарвала много цветов, устлав ими пол, постель, подоконник. Легла среди цветов, уснула и не проснулась.
Аббат Серж, узнав об этом, потерял свой духовный стержень.
«Ему чудилось, что она еще здесь. Она протягивала ему руки, такая желанная, что могла бы заставить его нарушить все клятвы. И он бросился к ней на грудь, невзирая на святость места: он гладил ее руки, он осыпал ее дождем страстных поцелуев… Теперь он стоял на коленях перед нею, взывая к ее милосердию, прося у нее прощения за свою грубость. Он объяснял ей, что иногда в нем звучит чей-то посторонний, не его голос. Разве сам он обошелся бы с нею так дурно? О, нет, его устами говорил тогда чужой голос! Ведь сам он без трепета не смел прикоснуться ни к одному ее волоску, — значит, это не мог быть он… Но все же он прогнал ее, ведь церковь пуста! Куда ему бежать за ней, чтобы догнать ее, привести обратно, осушить ее слезы своими лобзаниями? Дождь пошел сильнее. Дороги превратились в озера грязи. Он представлял себе, как ливень хлещет Альбину, как спотыкается она, пробираясь по оврагам, как промокло ее платье, прилипшее к телу! Нет, нет, то был не он, то был другой, чей ревнивый голос довел свою жестокость вплоть до желания умертвить его любовь.
— О, господи! — закричал он в еще большем отчаянии. — Смилуйся, возврати мне ее!
Но Христа больше не было рядом… Тогда аббат Муре точно внезапно пробудился и смертельно побледнел. Он начинал понимать. Да, он не сумел сберечь возле себя Христа!»
P.S. В 1970 году во Франции был снят фильм «Проступок аббата Муре» по одноименному роману Эмиля Золя. Увы, на русский язык фильм не переводили.
Мои статьи про романы Эмиля Золя из серии "Ругон-Маккары" по рекомендованному к прочтению списку:
- О романе Э. Золя «Его превосходительство Эжен Ругон». я писал здесь;
- О романе Э. Золя «Мечта» я писал здесь;
- О романе Э. Золя «Завоевание Плассана» я писал здесь;
- О романе Э. Золя «Накипь» я писал здесь;
- О романе Э. Золя «Дамское счастье» я писал здесь;
Всего Вам самого доброго! Будьте счастливы!
Вам понравилась статья? Поставьте, пожалуйста 👍 и подписывайтесь на мой канал