Камчатская тетрадь
Хлеб
Человек, которому не довелось пережить нужду, никогда не поймёт того, кто эту чашу испил до дна. Как школьник проникнется мыслями Родиона, если из нужды у него – «папамама» новый телефон, скутер, приставку или ещё какую приблуду покупать не хотят?
Я жил на Камчатке в самый разгул 90-ых. И когда СССР приказал долго жить, да не у всех получилось, этот рыбный край почувствовал полной мерой, что значит – блокада. Отопление осуществлялось дизельными котельными, а это самое дизельное топливо в суете реформаций глобального характера доставить не удосужились, что не отменило приход зимы. Люди сплотились, и в целом сейчас я это время вспоминаю с ностальгией. Я даже обозначил его для себя как «Время Титанов», где тесными дружескими компаниями мы грелись возле этих самых титанов, что стояли на не менее тесных кухнях в деревянных домах барачного типа. Как оказалось, очень многое завозилось на Камчатку с материка, так называемое московское снабжение покрывало запросы жителей Камчатки едва ли на 90 процентов. Так что не только с дизтопливом проблемы были, но свет и тепло – главные столпы выживания в недружелюбном погодном окружении, а камчатская зима она именно такая, недружелюбная.
Свет включали на пару часов в сутки, и за это время следовало успеть приготовить еду. Все включали отопительные приборы, чайники, телевизоры и прочую технику, и автоматы вырубались от перегрузок. Так я понял, что дрова лишними не будут, что готовить надо быстро и сытно, что пуховые одеяла – сохраняют тепло дольше и надёжней, а шерстяные носки – самый настоящий шедевр. Люди уезжали целыми улицами, и дома, оставленные без присмотра, превращались в дрова и сгорали в жадных титановых топках.
Деньги обесценивались стремительно, но мелочь хождение имела, зарплаты задерживали, народ вспомнил про натуральный обмен и ввёл в обиход бартер. Хлебозавод работал через раз, разнообразием не баловал, но хлебные кирпичи помогали заполнять желудки. Продавцы не любили мелочь, но куда деваться, из копилок выгребалось всё.
Я и сейчас помню эти бруски хлеба, и уже никогда не забуду. Возможно, именно поэтому я так явно представляю ужас настоящей ленинградской блокады. Личным примером убедившись в том, каково это – жить в стране без связи со страной.
Но всё, и даже самое плохое, имеет свойство заканчиваться. И мы очень быстро нашли пути снабжения, появились первые коммерсанты, магазины наполнили товары со всего мира, а первый супермаркет открыли предприимчивые голландцы и назывался он Холкам. Полки заполнялись «ножками Буша», копчёной индюшатиной, лапшой кукси (знатоки поймут), газовыми плитами в одну конфорку, заморскими ликёрами, и всякой прочей всячиной от которой разбегались глаза. Зрелище становления капитализма на Руси завораживало неотвратимой грандиозностью процесса, когда рушились заводы, производства, дома, центры культуры, и им на смену приходило что-то другое.
Тому, кто это не видел, не понять, да и слава Отцу Небесному, не стоит частить с блокадами в наших землях, и так испытаний хватает. Мне повезло, я был молод, и не сильно рефлексировал по разрушенной стране, и так сложилось, что помню хорошее в советском периоде, и то хорошее, что пришло ему на замену я тоже помню. Я умею отделять ужас от счастья, радость от горя, надежду от беспросветности. Такой уж у меня характер.
И ещё я помню наши дружеские посиделки на тесных кухнях возле титанов, с вечным чаем и с чем-то покрепче, и с хлебом на столе. Ничего вкуснее того хлеба я не ел.
