- Чему ж дивишься, Катя? – улыбнулась Дарья.
А Катерина словам Дарьиным не так уж и удивилась… Больше – растерялась: это… за что же Дашке счастья – полными пригоршнями? Родит малого – Захар вообще на руках её станет носить…
И про пироги Дашкины забыла, хотя пироги у Дарьи всегда на славу получаются: и с капустою, и с вишнею, и с маком, – мягкие да пышные, как пух…
Всплеснула руками:
- Беедное дитё!.. Ещё и не родилось, а мне уже жаль его.
-Отчего же жаль, Катя?
Катерина вздохнула:
- Не разумеешь ты, сестрица… Того не разумеешь: коли узнает Захар про сына, что Глашка ему родила, – станет любить его… и гостинцы дарить. Тот сыном будет. А твой – при отце-то!.. – горькою сиротинушкою будет расти.
- Что ж ты говоришь, такое, Катя… Захар всею душою радуется, что маленький у нас будет.
-Радуется, – пока про Глашкиного не узнал. Только, знаешь, сестрица, – недаром говорят: шила в мешке не утаишь. Дойдёт до Захара, что сын у него уж есть. Тут же интерес потеряет к тому дитю, что ты ему родить собралась. Помни, Дашутка: не забыл Захар их с Глафирою любовь.
- Мы с Захаром венчаны. Я жена его, он мой муж.
-Венчаны… Да в сердце у него – Глафира. На тебе он женился лишь оттого, что отец ему велел. На вдове-то кто б ему, парню, позволил бы жениться… Только Глашка ему желаннее: спелая ягодка слаще.
И снова вспыхнула Дарья от бесстыдных Катерининых слов…
А сердечко ровно колючим инеем покрылось: вспомнились насмешливые Захаровы слова, что говорил он ей летним полднем, когда спустился за нею на берег:
-Глупая ты, Дашка… Не стыдно это… а – сладко. Ты просто не знаешь ещё… как это сладко. Вот…как вишня спелая… Хочешь… попробовать?
Не верилось сестрицыным словам…
Только…
Хоть и не один месяц миновал после свадьбы, а Дарья до сих пор по-девчоночьи стыдилась Захаровых ласк…
Захар ни разу не упрекнул её: ласкал осторожно и бережно…
Но сейчас обожгло – ровно молнией: а ежели права Катя… Может, скучает Захар по Глафире…
… Когда крестили мальчишечку, – Данилушкою нарекли.
А Глафира убаюкивала сына, улыбалась сквозь слёзы:
- Захарович ты мой… Расхороший Захарович мой…
И – точно: Данилушка, Данила Захарович, ровно умелым живописцем писаный с отца… Крошечное личико серьёзно… Те же тёмно-карие – Захаровы… – глаза. И бровки – тем же сильным и смелым разлётом. И лобик так же хмурит.
А ещё…
К сердцу прижимала Глафира сына…
В тайной и горькой вине шептала:
- Прости меня, сыночек родненький… Прости меня, Данилушка… Данила Захарович, неразумную да непутёвую маманюшку свою – прости…
Не одну ночушку без сна прометалась Глафира.
Не просыхала подушка от слёз.
Как оставила корзину с младенцем на крылечке, где жил с молодою женою Захар, шахтёр с «Парамоновской»… Едва ли два шага сделала – чуть не задохнулась: сердце зашлось…
Мальчишечка вроде и спал – Глаша прислушалась к его дыханию…
И вдруг тихо… будто в удивлении, заплакал…
Сполоханною птицей (южнорусское – испуганной птицей) метнулась назад, к крылечку…
Подхватила корзину…
До самого кургана летела – будто и земли не касалась.
Потом остановилась, перевела дыхание.
Тихонько застонала: грудь налилась, потяжелела, – требовала прикосновения детских губ…
Сама не понимала, – как случилось такое… Ровно в каком-то чаду… отчаянно безысходном, надумала: отнести корзину с крохой Захару и его жене…
Сейчас устало подумала: не вернулась бы… не забрала корзину, –тем же утром поднялась бы на высокий берег, глаза закрыла… и – бросилась бы в Донец.
…Зачастила в гости сестрица Катерина…
Попросила:
- Дай водицы, Дашутка: вон как жарко нынче.
-У меня узвар есть, Катя. Остыл в погребе. Налить? (Узвар – напиток из фруктов с мёдом, возможно – с добавлением трав. Особенность приготовления узвара в том, что его не варят, а взваривают: лишь доводят до лёгкого кипения, а потом настаивают).
Катерина обрадовалась:
- Налей. И сама выпей со мною.
Дарья достала с полки глиняные кружки.
А Катерина в окно взглянула:
- Кто-то в калитку вошёл. Выйди, – посмотри.
Дарья вышла.
Катерина скоренько налила в кружки узвару…
Достала из-за пазухи крошечную бутылочку, выплеснула в Дашину кружку светло-золотистый отвар.
Отвар этот Катерина сама приготовила.
Намедни зашла к Василисе Матвеевне, степновской знахарке. Обвела глазами пучки сухих трав, улыбнулась:
-Я, Василиса Матвеевна, страсть как интересуюсь разными травами. Может статься, – дар у меня: травницею быть… людей лечить. Рассказала бы ты мне…Рассказала бы, – какая травка от какой хвори. Скажем… Ежели девка не ко времени понесла (забеременела)... И надо избавиться, – какого отвару ей дать?
Василиса Матвеевна нахмурила брови:
- Я вот отцу твоему скажу, – чтоб вишняку наломал да дал тебе по тому месту, откель ноги растут (вишняк – гибкие вишнёвые прутья, применялись для телесного наказания). Догулялась?!
Катерина замахала руками:
- Что ты, что ты!.. Я девица скромная да строгая! Ни в жизнь не позволю никаких вольностей! Просто интересуюсь.
Василиса Матвеевна кивнула на дверь:
-Ступай вон с хаты.
Катерина – настырная в своей зависти: не всё же Дашке счастья – полными пригоршнями!.. Пусть узнает, что есть и горькая полынь.
Вспомнила про Лукерью с того краю Степновского…
Муж Лушин, Евсей, на заработки подался – на каменоломню.
Лукерья – баба развесёлая, смешливая.
Ну, и случилось…
Заскучала без Евсея. Как-то оглянулась на внимательный взгляд Панкрата, младшего сына степновского лавочника.
Панкрат – даром, что семнадцати нет, – парень смекалистый: ночью тихонько постучал в окошко Лушино…
Вышло, что забеременела Луша в мужнино отсутствие.
Случайно довелось Катерине услышать разговор Лукерьи с Василисою Матвеевной…
На днях дождалась Лушу у поселковой лавки:
- Дозволь спросить, Лукерья Макаровна.
Лукерья окинула Катерину чуть удивлённым взглядом:
- Про что спросить-то?
- А скажи мне: что за отвар ты пила – после того, как Панкрат в гости к тебе заходил?
Понятно, – опешила Лукерья:
- Чего буровишь-то, девка?
Катерина опустила глаза – спрятала усмешку. Вздохнула:
- Евсей-то, поди, не знает… кого ты терновкой-то угощала, когда он на заработках был… Может, уважишь просьбу мою, Луша?.. Ведь знаешь, из какой травы Василиса тебе отвар готовила…
- Тебе для чего это?
-Про то тебе, Лукерья Макаровна, не надо знать… И муж твой, Евсей Демидович, никогда не узнает… как гостил у тебя Панкрат. Ты лишь скажи, – про траву-то. И – забудь про мою просьбу. Ну, а чтоб не свербило у тебя (южнорусский диалект – не было зуда)… – одно скажу: не мне это. Подругу хочу выручить.
Тайком от мамани приготовила светло-золотистый отвар. Заносчиво усмехнулась: не податься ли, и правда, в знахарки…
Дарья вернулась в хату.
Катерина чуть удивилась:
- Никого?.. Значит, показалось мне, что кто-то вошёл. – Отхлебнула глоток узвара: – Спаси Христос, сестрица… Славный у тебя узвар. – Выпила до дна: – Ровно заново на свет родилась. – Подала кружку Дарье: – И ты выпей, – не так жарко будет…
Даша выпила.
Улыбнулась:
- Сказать тебе надобно, сестрица: есть у нас на «Парамоновской» шахтёр. Григорием кличут. Парень серьёзный, трудолюбивый… И собою – красивый да рослый.
-Ну? – равнодушно дёрнула плечами Катерина. – Мне-то что до вашего шахтёра?
- Приметил тебя Григорий. Признался Захару: всякий раз засматривается на тебя.
Катерина кокетливо приосанилась. Надменно и снисходительно бросила:
- Засматривается?.. Губа не дура у вашего шахтёра. Да мне-то он к чему?
-Замуж надобно выходить, Катя. Ты в тех годах, что пора уже. А Григорий – хороший парень. За ним будешь – ровно за каменною стеною. Лишь слово скажи, – к осени сватов зашлёт.
-Этого мне ещё недоставало!.. Да на меня, Дарья, знаешь, кто засматривается?.. Купец Ермаков из города – не чета шахтёру твоему… немытому.
- Почему ж – немытому?.. Шахтёры после смены первым делом на реку идут… А Петро Михайлович, наш управляющий, распорядился, чтоб у шахты баню построили. Уже достраивают: добротная будет баня.
- Не для моих рук это: без конца рубахи от угля отстирывать. У моей крёстной в городе живёт знакомая, Федосья-калашница (калашница – так в старину называли торговку калачами). Она и сказывала крёстной Прасковье Игнатьевне:расспрашивал обо мне Поликарп Демьянович. Вот от кого я сватов жду.
Не всё так было, – как выходило из заносчивых Катерининых слов…
Не Поликарп Демьянович на неё засматривался, а ей он приглянулся… И попросила она крёстную разузнать про купца Ермакова.
Вдовец?.. Ну, так что ж… Так ли это важно: парень или вдовец, – ежели у него три лавки в городе.
И решила Катерина: надобно почаще показываться Поликарпу Демьяновичу на глаза. Купец непременно рассмотрит её…
Поднялась:
- Нынче я, Дарья, к тебе на минуту заехала. Ещё с вечера узнала, что крёстный на зорьке в Меловатку собирается… Ну, и решила я с ним прокатиться, заодно сестрицу проведать на «Парамоновской»: чего ж не проведать, – ежели по пути. Дело у крёстного недолгое: мелу набрать, а там и назад. Подожду его у дороги.
К ночи – Захарушка не вернулся ещё – удивилась Дарья какому-то неясному недомоганию. Провела рукою по лбу, опустилась на скамейку: должно быть, от дневной жары...
А внизу живота вдруг потянуло тревожной болью.
Всегда выбегала навстречу Захару, – лишь услышит его торопливые шаги…
А теперь не было сил – подняться со скамейки.
Захар встревожился, обнял её за плечи:
- Здорова ли ты, Дарьюшка? Либо что болит у тебя? Скажи, душа моя!
Даша заплакала…
Захар взял её на руки, уложил в постель.
Сам во двор выбежал, запряг Огонька.
Александра Фёдоровна, парамоновская знахарка, долго осматривала Дарью. Строго спросила:
- Либо тяжёлое что подняла? Не надорвалась бы.
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10