На мельнице справились скоро: солнце лишь поднялось над вершиной дуба. Дуб этот верным богатырём издавна сторожил склон Лисьей Балки и дорогу, что вела отсюда в степь.
На обратном пути батя сам правил. Захар облокотился о мешок с мукой, в полудреме прикрыл глаза: сморил сладковатый запах донника и мягкое покачивание телеги.
Иван Парамонович нахмурился: всё ж смекнул, что домой Захар явился незадолго до зорюшки…
Сдержанно поинтересовался:
-Снова тебе ночи не было?
Захар встрепенулся. Виновато улыбнулся:
-Чего-то сморило, бать. Задремал… вот.
Батя делано удивился:
- Сморило!.. И что ж оно такое... сморило-то?
-Солнышко пригрело, бать… И донник… расцвёл уже, – чуешь, как пахнет?
- Донник, значит, виноват… – что тебя сатанюка снова в Вознесенку понёс…
- Какая Вознесенка, бать! На сеновале… спал я.
-Ещё чего расскажи мне!.. А то я не знаю, как на сеновале спится! Не знаю, что на сеновале выспишься – сил до следующей полуночи хватит. А тебя - солнце вон едва над балкой поднялось - снова в сон клонит. Мёдом тебе в Вознесенке помазано?
- Бать!..
- Своего ума досе (диалектное южнорусское - до сих пор)не нажил – с зимы восемнадцатый год уж пошёл! – так мать и отца слухай! В примаки тебя тянет? А про то не думаешь, что у Глашки таких примаков – что ни ночь, то новый? А ты думаешь, что без тебя там не обойдутся! Тебе сказано: минует Успенский пост – сватов засылаем! У нас с Тимофеем Пахомовичем всё уж сговорено!
- Бать, я ж не супротив. Если Дарья согласится пойти за меня…
-То-то и оно: если согласится! Узнает про твои ночёвки в Вознесенском – как раз и согласится!
-Бать!.. Ну, было… Давно прошло. Чего вспоминать.
-Давно, – кивнул батя. – Аж минувшей ночью.
-Свадьбу, бать, когда справлять будем?
-Свадьбу!.. Ты сначала посватайся! Ещё пусть Тимофей Пахомович и Анисия Карповна согласятся – дочушку свою за тебя отдать! Растили ягодку, – чтоб вот такому шалопуту досталось сорвать!
…Тимофей Пахомович вернулся из кузни к обеду. Выпил кружку нахолодавшего в погребе кислого молока. Улыбнулся:
- Спаси Христос, Анисьюшка! Прямо душу отвёл: жарко нынче.
Анисия Карповна промолчала.
Недовольно поджатые Анисьины губы и её упорное молчание встревожило Тимофея Пахомовича. Он заглянул ей в глаза:
- Вижу, Анисьюшка, – какая-то печаль у тебя на сердце. Что ж не поведаешь мне?
Анисия Карповна отвела взгляд:
- Что ж рассказывать-то… Раз ты решил… – по твоей отцовской воле и будет.
- Ты про что, голубонька моя?
- Не знаешь?.. Про сговор твой… с Иваном. Про сватовство.
- Что ж за беда, Анисия Карповна?.. Не станешь же дочушку вечно при себе держать! И у меня сердце сжимается – как подумаю, что придётся Дарьюшку замуж отдать… Да разве ж лучше, ежели в девках засидится!
- Не лучше. Ну, и нужды нет, Тимофей Пахомович, – абы за кого выдавать.
- Почему – абы за кого?.. Захар – достойный парень. И дело отцовское в руках: мастерство Иваново перенял – даром, что молод совсем, а бондарь – не хуже Ивана Парамоновича. Ещё зимой, на ярмарке в Видном, довелось мне услышать, как рыбаки – аж с Азова! – заказывали Ивану с сыном бочки дубовые. Опосля говорил Иван: умеет Захар древесину выбрать – бочки вечными получаются…
- Да что ты, мой свет, про бочки мне взялся толковать!..
- То и говорю: хорошего парня вырастили Иван с Пелагеей. Работящий, к старшим почтительный.
- Уж куда лучше-то!..С его почтением.
- Чем же Захар не пришёлся тебе по сердцу?
-А это как, – что путается он с Глашкою из Вознесенки?..
- Ты б меньше бабских сплетен слухала, Анисьюшка. Оно б лучше было.
-Что мне сплетни слухать!.. Давеча с кумой Акулиною вынесли молоко на базар… А Глашка с яйцами утиными стояла рядом, – у неё, у змеюки, ещё и утки несутся…
- Ну, стояла… и стояла. А уткам Глашкиным отчего ж не нестись? – спрятал усмешку Тимофей.
- Не про уток я!.. К слову пришлось! А Глашка – бесстыыдница!.. – на весь базар рассказывала, что примака в хату принимает… Молодого, красивого… да такого, что любит её… света белого за нею не видит.
-Что ж тут. Глафира – баба видная. Не вековать же ей вдовою.
- Видная?..
Кузнец понял, что здорово оплошал… Заторопился:
-Анисьюшка!.. Анисия Карповна! Ты одна мне и солнышка милее. Я лишь к тому…
- И я – к тому! Про Захара она говорила. Про него сказывала, – что света белого не видит он за нею. Отдадим за Захара Дарью – а он так и будет по Глашке сохнуть. Каково дочушке нашей придётся!
- С кем не случается, – пока парнем неженатым ходит… Это всё – до женитьбы. А потом Захар и не вспомнит про Глашку: не до неё будет.
- Не про такого жениха для Дарьи думалось мне.
-Понапрасну тревожишься, Анисьюшка. И парень славный, и семья хорошая: ещё деды наши знали друг друга… Думаешь, лучше будет – отдать Дарьюшку чужим людям… да чтоб раз в год видеться с нею?
Призадумалась Анисия Карповна, краем косынки слёзы вытерла…
А Тимофея-кузнеца иное тревожило…
Сыновья, погодки Степан и Матвей, рядом с батей работают в кузне. Степан недавно заметил:
-Сказывают, бать, – от горюч-камня жар посильнее бывает, – чем от дров дубовых да ясеневых. Попробовать бы жар этот – в кузне-то.
Тимофей Пахомович потемнел:
- Гришка баламутит?
-И Гришка рассказывал про горюч-камень… про то, какой от него толк. Ещё – Кондрат из Меловатки: он тоже на шахте нынче работает. Гришка и Кондрат говорили, – уголь из шахты, что в Лисьей Балке, доставляют на Литейный завод: завод такой на берегу Лугани построили. Пушки и ядра там отливают – для Черноморского флота. Вот, значит, какая сила жара от горюч-камня.
-Может, бать, попробуем, – как горит горюч-камень? – улыбнулся Матвей. – У нас, хоть и не завод… да жар такой нелишним будет.
- Пробовать будешь пироги маманины, – нахмурил брови Тимофей Пахомович. – А в кузне отродясь не жгли бесовский камень. Испокон веку дровами пользовались. И про шахту – чтоб больше я не слышал разговоров. В кузне дел хватит – и вам, и детям вашим.
Степан и Матвей переглянулись: шахта манила к себе – как манит в темноте горящий костёр…
…Как ушёл Захар, Глафира сдержала себя, – чтоб не броситься за ним… не остановить, не прижаться к нему… не обвиться хмелинкой… Лишь к окошку метнулась – как была, в исподней рубахе. Рубаху эту – тонкую-тонкую… белую-белую – для него одного надевала…
Смотрела, как оседлал он Огонька своего… как шагом вышел со двора… и проснувшимся до времени степным ветром полетел в предрассветную темень…
До зорюшки от горьких слёз промокла подушка.
Легко было бросатьЗахару насмешливые и колючие слова: иди к невесте своей… сохнуть-вянуть не буду… через день вернёшься ко мне…
А сейчас, сквозь слёзы, роняла отчаянную горесть:
- Не расслышал меня ты, Захарушка… Не расслышал, о чём говорила тебе, любый мой, единственный…
И день прошёл… и другой, – когда Глафира в затаённой надежде ждала, что он приедет.
И месяц прошёл – без него…
Будто и не стоял его конь во дворе у колодца.
Словно и не взлетала Глафира в своём запоздалом счастье – от таких желанных… и беззастенчивых Захаровых ласк…
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 4 Часть 5 Часть 6
Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10 Часть 11
Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15 Часть 16
Навигация по каналу «Полевые цветы»