Платок у Глафиры повязан до самых бровей.
Аграфена Кузьминична с видимым сожалением окинула её взглядом. Покачала головою:
-Думала я… всё ж надеялась: не придёшь…
Побледневшие Глафирины губы чуть дрогнули:
-Пришла… Давай отвар-то.
Знахарка отодвинула занавеску, достала с полки маленькую глиняную корчажку с крышкою:
-Пить будешь по глотку – на заре и после заката.
Глафира сунула Аграфене в руки узелок:
-Деньги здесь… Уток продала я. Ещё – серьги… и колечко. Носи на здоровье. Спаси Христос, – что помогла.
Дома развернула льняной рушничок, приоткрыла крышку.
Подивилась: отвар в корчажке вовсе не тёмный, как ожидала, а светло-золотистый…
Сердце застучало…
Глафира опустилась на скамейку у стола, прикрыла глаза.
По глотку… На заре и после заката, – велела знахарка Аграфена…
-Дождусь зорьки, – в каком-то обманчивом облегчении решила Глафира.
А в горестной полудреме…
Мальчишечка в белой рубашонке снова счастливо бежал ей навстречу…
И так же счастливо у Глафиры захватывало дух: глаза у мальчишки карие – Захаровы…
Мягкая предрассветная чернота чуть рассеялась, – будто разбавилась светлою синью.
А когда полусонная зорюшка ласково зарумянилась над Криничной балкою, Глафира налила Аграфениного отвару в глиняную кружку, склонилась к ней лицом.
Крепко зажмурилась… и сделала глоток.
В незнакомом, каком-то тревожном сладковато-приторном вкусе ровно горечь притаилась…
И Глафира затаила дыхание.
Перед глазами – кареглазый, похожий на Захара, мальчишка…
Только теперь он удивлённо замедлил шаги – а не бежал счастливо ей навстречу…
Глафира взяла со стола корчажку.
Подошла к окну…
Устало… как-то очень просто выплеснула светло-золотистый отвар в заросли подорожника и спорыша.
Равнодушно подумала: славная какая корчажка, крепкая… Надо вернуть её Аграфене Кузьминичне.
…Захару о неожиданной встрече с Глафирой Дарья не рассказала…
Что ж рассказывать-то, – коли главными словами в их недолгом разговоре было горестное Глафирино признание:
-Люб он мне…
В тайной девичьей ревности… в ожидании самого счастливого дня, на который уж назначено венчание, рассудила Дарья: и Захару не надо знать про Глафирины слова… и самой побыстрее забыть их… и никогда не вспоминать.
Захар и так – будто грустноватый… Либо просто уставший.
На днях верхом на Огоньке приезжал проведать невесту.
Посидел в хате, поговорил с батей и с братьями про дела в кузне да в бондарной мастерской (бондарная мастерская – та, где делают бочки и прочие хозяйственные ёмкости из дерева).
Дарья вышла проводить жениха до калитки.
Хорошо, – темнело уже…
Не заметил Захар, как вспыхнули от стыда Дарьины щёки – в тайном желании, чтоб он… как тогда, на берегу, нашёл её губы…
А Захар после сватовства был сдержанным и строгим.
Кивнул невесте, взлетел на Огонька.
Дарья смотрела ему вслед.
Захар не свернул на свою улицу – поехал в степь…
Вспоминал слова, сказанные им в ответ на батин гнев:
-Бать!.. Ну, было… Давно прошло. Чего вспоминать.
Не так батю… – сам себя уверял: давно… прошло. И – вспоминать нечего.
Давно?..
И вспоминал - незабудки синие в Глашкиных глазах… и как устало и счастливо опускала она тёмные ресницы.
Может, оттого не мог забыть Глафиру, что с нею... впервые случилось…
Только что-то ещё неясно тревожило сердце.
Будто не расслышал чего-то… в её колючих и насмешливых словах.
Спешился у Криничной балки, присел на склон.
Свежесть пожелтевших дубовых листьев смешивалась с горьковатым дыханием доцветающей полыни…
Над степью, в неярком лунном сиянии, разливалась тёмная синева.
Захар прислушался, поднял голову: над курганом летела журавлиная стая…
От людской молвы Глафира отмахивалась. Смеялась:
- О том, какая я… – лучше меня самой никто не знает.
А за смехом – затаённая обида…
Права была Глафира: через день-другой Захара неудержимо потянуло в Вознесенку.
Вывел Огонька за околицу, полетел напрямки, по степному бездорожью.
Глафиру увидел в огороде - она сгребала высохшую ботву.
Смотрел на неё с берега, из-за густо разросшегося ольшаника.
Ровно крапивой жгучей, хлестнули её слова:
- Сохнуть-вянуть не буду, не жди… сам прибежишь… а на твоём месте – другой…
За такими словами - где ж расслышать было обиду её горькую, отчаяние безысходное…
А раз не расслышал…
Не поднялся Захар к Глафириному огороду – уехал в Степновский.
В Покров в подмёрзших к рассвету лужицах перезванивались тонкие льдинки. На багрянец опавших вишнёвых листьев торжественной, первозданной белизною лёг иней.
Не смогла отмахнуться Глафира от вдруг вспыхнувшей в сердце надежды…
Сама себя обманывала… Лишь не успела придумать неотложного дела, для которого ей спозаранку надо было торопиться в Степновский.
У Свято-Преображенской поселковой церкви – праздничная толпа.
Родня и соседи шумно переговаривались, наперебой вспоминали минувшие свадьбы, чему-то смеялись.
Крёстная и дружка заботливо поправляли невестин свадебный венок.
Захар стоял чуть поодаль.
От быстрой ходьбы ли… от счастья, – что после стольких дней снова видит Захара… или от горечи и близких слёз Глафира задыхалась.
Подойти… сказать Захару – про кареглазого мальчишечку в белой рубашонке, что так счастливо бежит к ней почти в каждом в сне, даже – в короткой полудреме?..
Захар сам увидел её.
Быстро провёл рукою по лбу, нахмурился.
Подошёл к невесте, взял её за руку: пора идти в храм.
-Захарушка… – неслышно прошептала Глафира.
А он услышал… Оглянулся.
В карих глазах – строгое… чуть усталое: забудь.
Глафира заметила, как крепко… бережно-бережно сжал Захар Дарьину руку…
Надо бы уйти…
А Глафира - сквозь слёзы... - на Дарьином месте видела себя.
Всё ж вошла в храм, остановилась в притворе (притвор – так называют западную часть православной церкви перед входом в её среднюю часть).
Жених с невестою – в сиянии свечей.
Рядом с Захаром красивая и серьёзная Дарья казалась защищённою от всех бед.
Да и не будет у неё такой беды, – когда в полудреме увидишь кареглазого мальчишку, что так счастливо бежал к тебе… и вдруг удивлённо замедлил шаги, остановился...
Никогда Дарья не узнает вкуса светло-золотистого отвара - сладковато-приторного, с притаившейся горечью...
И казалось Глафире, что она кричит на всю церковь:
- Захар!.. Захарушка!.. У него… у мальчишечки… нашего, – твои глаза!..
Но её безотрадно-горького шёпота никто не слышал.
А дальше…
Случилось в церкви диво дивное.
Никто из поселковых и не помнил, чтоб было такое – во время венчания…
Батюшка Владимир уже возглашал молитву – последование обручения:
-Боже Вечный… разстоящаяся собравый в соединение, и союз любве положивый им неразрушимый…
Глафира шагнула через порог – в отчаянном желании коснуться чужого счастья…
А в церкви раздался изумлённый ропот… через мгновенье ставший беспорядочными, громкими и испуганными восклицаниями.
Шёлковая невестина фата быстро плавилась... и чернела крошечными каплями.
А подол подвенечного Дарьиного платья… горел – по самому краю.
Дарья растерянно застыла. Ещё не чувствовала боли…
Захар бросился на колени, ладонями сбивал пламя.
Во всеобщей суматохе, что царила в храме, кто-то догадался подать кувшин с водою…
Дарья подняла глаза…
Глафира смотрела прямо на неё.
Захар поднял невесту на руки, понёс к выходу из храма.
Глафиру, казалось, не заметил…
А она отшатнулась от его невидящего взгляда.
На месте, где стояла невеста, Степан, Дарьин брат, поднял растоптанную церковную свечу.
Ровно кто-то нарочно коснулся горящим пламенем невестиной фаты... а после незаметно бросил её на самый край подола подвенечного Дарьиного платья.
Венчание отложили – до другого дня…
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10 Часть 11