Анисия Карповна и Дарья белили печь в хате.
Строгая, скуповатая на похвалу мать скрывала улыбку: любую работу Дарьюшкины руки делают ладно да скоро. Вон как ровно и красиво ложится на печь меловая побелка.
Выбрала минутку:
- После Успенья сваты будут.
Щёки Дарьины – маков цвет:
-Ежели угодно батянечке, я супротивничать не буду.
Анисия Карповна сдержала досаду:
- Угодно… Тебе самой-то люб Захар?..
Дарья серьёзно взглянула на мать:
-Помнишь, маманюшка?.. В запрошлое лето батянечке в Белоглинку понадобилось – к Ермолаю, кузнецу тамошнему. А назад вертался, (южнорусский диалект – возвращался) – посередине реки гроза его застала. Дождь лил… гремело и сверкало так, будто светопреставление приблизилось… Помнишь, маманюшка, как молилась ты тогда, – чтоб отец благополучно к берегу пристал… домой вернулся… Говорила: не приведи, Господи, – ежели с Тимофеем что… Ни дня не проживу без него.
-К чему это ты, дочушка? – удивилась Анисия.
- Я, маманюшка, как и ты, – знаю, что не смогу жить без Захара.
Анисия Карповна нахмурилась:
- Мало Захар похож на твоего батянечку. Мы с отцом уж сколько лет – душа в душу… Сама ж видишь: он и ветру не даёт повенуть на меня (южнорусский диалект – повеять). А Захар… Слышно, – к Глафире, вдове из Вознесенки, ездит он. А ты замуж за него вознамерилась.
По-девчоночьи застенчивая и счастливая улыбка тронула Дарьины губы:
-По глазам его, маманюшка, увидела: люба я ему… И в словах расслышала…
Мать окинула Дарью суровым взглядом:
- Когда это сумела: и рассмотреть, и расслышать?
-Когда косили. Я на берег спустилась, – воды под дубами набрать.
-А он, бесстыдник, – за тобой, значит, – догадалась Анисия Карповна. – Не поторопилась ли ты – глазам… и словам его поверить? А коли он и Глафире те же слова говорит?
- Не говорит. Слова такие – лишь для одной находятся. И другой не говорятся.
Подивилась мать дочкиным словам… А вслух сказала:
- Много ты знаешь!
В Дарьином голосе – упрямая твёрдость:
- Про Захара знаю. За другого не пойду, маманюшка.
…Неподобающая случаю прохладная сдержанность и неприветливость Анисии Карповны озадачила сватов… Тимофей Пахомович и Иван Парамонович переглянулись в явном замешательстве.
А Дарья смело вскинула взгляд:
- Согласная я – выйти замуж за Захара Ивановича.
В карих глазах Захара – чуть приметная улыбка.
Анисия Карповна укоризненно покачала головою, негромко заметила дочери:
- Что ж ты – впереди отца-то. Не годится.
Тимофей Пахомович заторопился:
-Вижу, – у молодых всё уж слажено. Что ж мы, перечить будем... счастью их препятствовать, – ежели любы они друг дружке… Анисия Карповна! Зови сватов за стол: выпьем по чарке, как положено, да поговорим о свадьбе.
Свадьбу назначили на Покров.
У Агафьи, Глафириной соседки, – родня в Степновском. На днях Агафья проведала родню, узнала новости. Домой вернулась – целый вечер просидела у Глаши. Уж который раз рассказывала-пересказывала про богатое Дашкино приданое: простыни – с широкими прошивками… рушников расшитых, рубах, юбок – немерено. Отдельный сундук у Дашки – с кухонною утварью: чугунки-горшки, плошки, жаровни, миски, кружки, ложки, кувшины, глечики… (южнорусский диалект – высокий округлый кувшин с крышкой, мог быть с ручкой или без неё. Предназначался для хранения и подачи на стол различных напитков. По-другому глечик называли кринкой). А девки, подружки Дашкины, взахлёб рассказывали, какими нитками красными да каким узором расшивает Дарья подвенечную рубаху…
Еле выпроводила Глафира соседку: сослалась на усталость – дескать, работы днём много переделала…
А ушла Агафья – закрыла за нею дверь, опустилась в хате на скамейку, голову на стол уронила. Залилась горькими слезами…
Уже сменилась ночушка предрассветною синью… Уже умылась зоренька прохладною росою, на красу свою румяную глянула, как в зеркало, в Северский Донец.
Надумала Глафира пойти в Степновский – чтоб Дарью перевстренуть (южнорусский диалект – повстречать). Не на то, чтоб грозить, не на то, чтоб счастливую соперницу проклятиями осыпать.
Было о чём сказать Дарье, – чтоб знала…
На днях понадобилось Глафире подняться по лестнице на чердак: там у неё лук сушился. Вдруг в глазах потемнело… голова закружилась, – едва не упала.
Осторожно спустилась Глафира на землю, присела на низенькую скамеечку у колодца. А двор колыхался-кружился перед глазами.
Может, оттого, что в полдень ещё стояла жара… Либо – от сладковатого запаха тонких свечек белого и жёлтого донника, что покачивались сразу за хатой?..
Ночью проснулась Глафира в какой-то неясной тревоге… А ещё – вдруг захотелось квашеной капусты… и рассольцу бы налить в кружку.
И… обожгла догадка…
Убеждала себя Глафира: может, так чего… С устатку да с духоты полуденной.
Ещё не светало, как отправилась Глафира в Заярский.
В Вознесенке – своя знахарка. Вроде бы и сведуща Меланья в своём деле, да – беда: молчать не умеет. Назавтра не только в Вознесенке будут знать, с какой печалью приходила к Меланье Савельевне вдова Глафира…
В Заярском Аграфена Кузьминична суховато кивнула Глафире:
- В хату проходи.
В хате Глафира поставила на стол полное лукошко яиц и глечик сметаны. Аграфена Кузьминична подняла глаза:
- Либо захворала? Ко мне-то чего? Меланья Савельевна поближе будет.
Глафира поклонилась заярской знахарке:
- Прости… ради Христа, Аграфена Кузьминична… Дело у меня… такое, чтоб не знал никто.
- Догулялась?
От растерянности и обиды горькой Глафира покраснела. Сбивчиво объяснила:
- Здоровая я, Аграфена Кузьминична… С иным… горюшком я к тебе.
- Беременная?
- Думаю…Может, показалось мне…
Аграфена скупо усмехнулась:
- А то!.. Показалось. Юбку снимай… и рубаху подними. – Показала глазами на постель: – Ложись. Я тебе не гадалка – смотреть надобно.
Глафира прикрыла глаза. Чуть вздрагивала от Аграфениных прикосновений.
-Сжалась-то чего? Поди, не девка, – заметила знахарка. – Здорова. А беременность – второй месяц идёт. Одевайся.
Руки Глафирины дрожали… Быстро опустила рубаху, кое-как набросила юбку.
-Что ж делать мне теперь, Аграфена Кузьминична?
Аграфена окинула Глафиру насмешливым взглядом:
-А ты не знала, что тебе придётся делать? Хоть знаешь, – от кого?
- Знать нечего… Один он… был у меня.
- Так уж и один. Наслышаны. Ты и при муже не сильно верность супружескую хранила. А вдовою – сдерживаться стала?
-При Гордее не было у меня никого. Молва людская.
-Дыма без огня не бывает.
- Может, и не бывает, – горестно согласилась Глафира. – Только дым этот – оттого, что не люб мне был Гордей… И я ему нелюбою была.
-Что ж замуж-то шла, – коли не люб?
- Братья отдали. Мне и пятнадцати ещё не было… А чтоб обвенчал батюшка, – сказали, что семнадцатый мне пошёл. Гордей сиротою был… у дядьки жил. Вот и сговорились братья с дядькою его: чтоб по-родственному деньгами объединиться и заводишко кирпичный открыть. Гордею другая любой была. Только он послушным дядьке был… и благодарным: без родителей остался, когда ему и трёх годков не было. Дядька Петро и забрал его к себе, вырастил. А я так вообще не смыслила ничего. После свадьбы… просто боялась того, что случилось у нас с Гордеем в первую ночь. Бывало, уходила из дому. Вот и пошла молва. А Гордей, хоть и не любою была я ему, жалел меня. И знал, что ни с кем у меня нет того, что с ним было. Когда уходил на каменоломню, обнял меня: мол, как знать, Глашенька… Поживём в разлуке, – может статься, что полюбим друг друга. И – не вернулся Гордей.
-Рудознатцы питерские, сказывали, ночевали у тебя.
-Ночевали. Не в хате – в летней кухне. Они мне хату камышом перекрыли.
-За что ж милость такая?
- За то, что в обед борщ им варила, – пока они по склонам балки искали, где горюч-камень залегает. – Глафира чуть приметно усмехнулась воспоминаниям: – Их начальник, Владимир Андреевич, говорил, что никогда не пробовал борща вкуснее, чем у меня… Строгим был: следил, чтоб мужики с парнями ничем меня не обидели…
-От кого ж беременная-то?
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 5 Часть 6
Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10 Часть 11
Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15 Часть 16
Навигация по каналу «Полевые цветы»