Продолжим прогулку по моему "городу, которого нет".
И уж если я начал писать про культовые "места общественного питания" старого Ленинграда, то как тут не написать про такое замечательное явление, как ЛЕНИНГРАДСКИЕ РЮМОЧНЫЕ?
Рюмочная — чисто советское учреждение. Даже не просто советское — ленинградское. В Тбилиси — хинкальные, в Одессе — бодеги, в Москве — пивные бары. Хмурые ленинградские мужчины всегда выпивали в рюмочных
Лев Лурье
__________________
В СССР рюмочные открылись при Хрущёве на волне «оттепели», вроде как послабление народу. Дескать, пусть граждане культурно выпивают. Не в антисанитарных условиях, не в подворотнях, а в приличной обстановке. По слухам, инициатором открытия рюмочных была Фурцева. Сама не дура была выпить и поэтому понимала эти выпивательные чаяния трудящихся.
Посетители ленинградских рюмочных всё -таки отличались от обитателей пивных ларьков, хоть рюмочные - это были места не менее демократичные, чем пивные ларьки. Публика в рюмочных не фулиганила. Держала себя с достоинством. Ассортимент: в «розлив» – водка, портвейн, коньяк и (не всегда) так называемые марочные вина. Нехитрая закуска: конфеты с начинкой из помадки (самые дешёвые), конфеты «Маска» (уже подороже), бутерброды с колбасой, с сыром и, конечно, «сёстры Фёдоровы» (хлеб и три или четыре наши вкусные балтийские кильки на нём).
Первая порция (100 г) называлась «заход».
Вот, например, помню недалеко от моего дома на 5 углах, знаменитую рюмочную на Кузнечном переулке. Посетители: преподаватели и студенты из ИНЖЭКОНа (тогда он был Ленинградский Инженерно-экономический институт имени Пальмиро Тольятти), лиговская пьянь, интеллигенция из окрестных коммуналок.
Был такой случай - зашла классическая петербургская старушка - божий одуванчик, по манерам поведения - выпускница смольнинского института благородных девиц, с красивой брошкой - камеей, махнула не поморщившись стакан кагора, занюхала рукавом манто выпуска 1905 года и пошла с прямой спиной и красивой осанкой по своим делам. Может быть, во Владимирскую церковь, а может быть, в публичную библиотеку за материалами для рецензии на новую статью по лингвистике.
В рюмочной, как и у пивного ларька, все были равны. Профессор экономики мог спокойно и содержательно беседовать с забулдыгой о международном положении. Студенты в рюмочных постоянно пересекались с «преподами», хотя и все делали вид, что друг с другом незнакомы.
В Питере было два волшебных уголка, вошедших в фольклор навсегда: Сайгон на Невском (про которой я писал в своей прошлой статье) и Великая Рюмочная На Моховой.
Сайгон уже давно закрыли, а Рюмочную на Моховой воспел Александр Городницкий. У него есть песня "Ленинградская"
Мне кажется, что Городницкий этой своей песни стесняется, а зря! Есть "Песнь Великому городу" Глиэра, которой гордится поезд "Красная стрела", отбывающий и прибывающий под этот чудесный гимн. Но есть - гимн Городу Городницкого:
Мне трудно, вернувшись назад,
С твоим населением слиться,
Отчизна моя, Ленинград,
Российских провинций столица.
Как серы твои этажи,
Как света на улицах мало!
Подобна цветенью канала
Твоя нетекучая жизнь
На Невском реклама кино,
А в Зимнем по-прежнему Винчи.
Но пылью закрыто окно
В Европу, не нужную нынче.
Десятки различных примет
Приносят тревожные вести:
Дворцы и каналы на месте,
А прежнего города нет.
Но в плеске твоих мостовых
Милы мне и слякоть, и темень,
Пока на гранитах твоих
Любимые чудятся тени
И тянется хрупкая нить
Вдоль времени зыбких обочин,
И теплятся белые ночи,
Которые не погасить.
И вот - собственно главный Тост - за Великий Город:
И в рюмочной на Моховой
Среди алкашей утомленных
Мы выпьем за дым над Невой
Из стопок простых и граненых -
За шпилей твоих окоем,
За облик немеркнущий прошлый,
За то, что, покуда живешь ты,
И мы как-нибудь проживем.
И даже известные москвичи, которые понимали, что такое Ленинград и обладали большим горячим сердцем и большой горячей печенью, прекрасно знали про эту знаменитую рюмочную. Вот слова одного из них.
Приезжая в Питер, я каждый раз шел туда, в рюмочную в конце Моховой, и выпивал полтинник за Питер. И город распахивался мне! Это было, как руку ему пожать! Все, Рюмочной больше нет... Осталась обыкновенная банальная пельменная.
Я долго стоял над ступеньками Рюмочной, как над входом в склеп. Было чувство, что украли половину Питера. Что Город осиротел.
Нет, водки, конечно, можно выпить, где угодно. Но теперь - зачем?
Мы пошли в кафе, из окна которого было видно могилку Рюмочной На Моховой. И молча, не чокаясь, опрокинули за упокой ее души вот эту водку... Прощай, прощай... А новые хозяева подвальчика - подавитесь своими пельменями...
Вот так примерно выглядела эта рюмочная. "Примерно" - это потому, что снимок сделан не в 70-х, когда я туда захаживал, а уже попозже.
Но место тоже самое. Моховая улица 41
Ну а теперь, уж коли речь пошла о ленинградских рюмочных, хочется написать про нашего знаменитого земляка, великого русского драматурга
Александра Моисеевича Володина
Два года назад рядом с его домом открыли памятник.
Открытие памятника прошло с большой помпой. Даже сам Беглов, царствие ему медийное, выступил с речью.
Ну это уже после смерти Володина. В нашей любимой стране вообще очень мертвых любят. Вот только к живым относятся без всякого почтения, какими бы выдающимися людьми они ни были. Вот такая неприятная у нашей любимой Родины некрофилическая специфика.
Почитайте, как умирал Александр Моисеевич Володин в какой-то обшарпанной больничке —
В последнем месяце 2001 года Александр Володин оказался в одной из обычных городских больниц того времени. Вот крайне пронзительная цитата его друга, писателя И. Штемлера, когда тот навестил Володина в последний раз:
— Я собрал передачу и поехал к нему. Не знаю, как сейчас, но тогда это была жуткая больница. Заколоченный гардероб, в коридорах ни медсестры, никого. Двухместная палата. Лежит Саша, свернувшись, как ребёнок, калачиком, накрытый суконным одеялом, лицом к стене. Спит. Я огляделся. На тумбочке кефир, полбутылки, сухой хлеб, чёрствая булка. Мыши скребутся под полом. Вторая койка пуста: ржавые пружины, скрученный матрас. Разбудить Сашу или не стоит? Решил, что сон для больного человека тоже лечение. Слышу голоса, вышел в коридор, по диагонали — женская палата. Сидят три женщины, больные, беседуют. «Девочки, у вас есть соль?» — «Есть». Дали мне соли. «А вы знаете, кто лежит в палате напротив?» — «Старичка какого-то привезли ночью, на „скорой“». — «Это Александр Моисеевич Володин». Никакой реакции. «Вы видели, наверное, „Пять вечеров“, „Осенний марафон“». Начал перечислять картины, снятые по Володину. Они всплеснули руками: «Неужто такой человек и в такой больнице?!» — «Вы не присмотрите за ним? А завтра я, может быть, заберу его отсюда». — «Да, конечно». Я вернулся к Володину, ещё немножко посидел. Не просыпается. Ушёл. Утром позвонил с тем, чтобы решить вопрос о переводе в другую больницу, а он умер уже. Ночью! Это случилось 17 декабря 2001 года, Володину было 82
Двумя годами позже не стало и его жены. Похоронены оба на Комаровском кладбище, друг рядом с другом.
По сценариям Александра Володина, наибольшую часть своей жизни прожившего в Ленинграде и Петербурге, были сняты культовые советские фильмы "Осенний марафон" и "Пять вечеров". Ну эти фильмы точно смотрел каждый! Хотя творческое наследие Александра Володина этими фильмами не ограничивается.
Помимо большого количества литературных произведений он являлся автором сценариев и к таким фильмам, как
- — Звонят, откройте дверь
- — Похождения зубного врача
- — Старшая сестра
- — Происшествие, которого никто не заметил ( автор сценария и режиссёр)
- — Фокусник
- — Дочки-матери
- — Портрет с дождём
- — Смятение чувств
- — Осенние колокола
- — С любимыми не расставайтесь
- — Назначение
- — Дульсинея Тобосская
- — Слёзы капали (совместно с Георгием Данелией)
- — Графоман
- — Сирано де Бержерак
- — Мать Иисуса
- — Униженные и оскорблённые
- — Настя (совместно с Георгием Данелия)
- — Два голоса (сценарий Евгения Богата, режиссёр — Александр Белинский) — по мотивам пьесы Володина «Идеалистка»
___________
Александр Володин был необычайно скромным человеком, как бы даже и "не от мира сего".
Когда Володин узнал, что Никита Михалков решил снимать «Пять вечеров», он молил: «Не позорьте себя, не позорьте меня!»
Вспоминается такая байка. Когда Никита Михалков предложил Володину снять фильм по «Пяти вечерам», тот ответил: «Да это старая пьеса, Никита, простите, не знаю вашего имени-отчества». Михалков рассмеялся: «Сергеевич». И Володин тоже засмеялся: «Надо же, отчество, как у Хрущева». Оказывается, Володин не знал, кто отец Никиты Михалкова.
О рефлективной натуре драматурга свидетельствует и такой факт: на премьере «Пяти вечеров» в БДТ автор перед входом раздавал знакомым контрамарки, приговаривая: «Не стоит смотреть, это случайная, маленькая пьеса, не получилось…»
Эта критическая самооценка самого себя - не признак слабости. Это признак его силы и чисто Петербургской скромности, интеллигентности и вечных сомнений в самом себе, которые и есть признак величия (чисто мое мнение, если что).
Володин —
У меня есть только жалость ко всему, что подавлено, унижено. И неприязнь к тому роскошному, что все время показывают по ТВ. Я с теми, кому тяжело, кто мучается. Я так люблю таких простых людей. Мне с ними легко.
«Я всегда себя чувствую человеком из очереди, одним из тысяч и тысяч. Этому меня научила война».
В годы Великой Отечественной войны он был связистом 440-го гаубичного артиллерийского полка и сапёром, участвовал в боях на Западном, позже на Белорусском фронте, дважды был ранен.
«…Осколок снаряда остался близко от сердца». Единственную награду — медаль «За отвагу» — Александр потерял. «После войны я был как-то надломлен, — признавался Володин. — Душа моя увяла. И театр разлюбил. Первое, что сделал после войны, рванулся в Малый театр. Светящиеся ярусы, в зале полно штабных генералов, богатых, раздобревших…»
«И вдруг я почувствовал, что это не театр, что это неискусство притворяется театром. А театр был убит войной. Послевоенное время оказалось не счастьем, а чем-то тусклым, опасным и уродливым. И я вопреки всему написал себе заклинание: „Стыдно быть несчастливым“»
____________________
Ему стыдно замашек новых русских победителей, он отбивается от журналистов:
«Я ведь уходящий объект, как снег в марте. Того и глядишь растаю. Как хорошо однажды понять, что ты человек прошлого. Знакомые думают, что они знают тебя, а на самом деле они помнят тебя».
Володин -
Сейчас я ощущаю, что народное сознание уродливо стало. Это преступная, непорядочная готовность служить кому-то, за это получать от другого что-то, и так снизу доверху — от милиции к бандитам, от бандитов к богатым, от олигархов к Кремлю. Кстати, я очень не люблю Ельцина»
Когда Михаил Ромм предложил ему сочинить совместно сценарий, Володин попросту сбежал.
Володин -
«…Мысль о том, чтобы стать соавтором Ромма, была для меня кощунственной. Зачем я ему нужен? Что могу дать? Чем могу помочь?.. Я сказал ему об этом как мог и, терзаясь, уехал в Ленинград».
___________
Ну как тут удержаться и не привести хоть несколько ярких афоризмов Володина из «Записок нетрезвого человека» (1999), — последней, прощальной книги, не имевшей отношения к театру и кино.
Вот о наших интеллектуалах:
«У интеллигенции вместо идей и страстей — сплетни. Называется “информация”».
Об обществе в целом:
«Спрос рождает предложение. Выросла порода людей, которые и сами уже подготовлены к зависимости. Рабство последних у предпоследних (по положению), рабство нижележащих у среднесидящих, рабство среднесидящих перед вышестоящими, рабство вышестоящих перед еще более высокостоящими».
А вот — глубоко духовное, даже религиозное:
«Грех не случается, а совершается. В результате всего предыдущего, всей жизни твоей»,
«Все глупое, что было некогда сделано, — пустяки, казалось, потом идут с тобой за руку всю жизнь, убивают, не убивая до конца».
А вот это стихи Александра Володина, которые очень многое о нем самом говорят:
Простите, простите, простите меня!
И я вас прощаю, и я вас прощаю.
Я зла не держу, это вам обещаю,
но только вы тоже простите меня!
Забудьте, забудьте, забудьте меня!
И я вас забуду, и я вас забуду.
Я вам обещаю, вас помнить не буду,
но только вы тоже забудьте меня!
Как будто мы жители разных планет.
На вашей планете я не проживаю.
Я вас уважаю, я вас уважаю,
но я на другой проживаю. Привет!
Но, по счастью, Александр Моисеевич не забыт и герои его книг и сценариев проживают с нами на одной планете, в одной с нами стране и в одном с нами городе.
____________
С 1966 по 2001 год писатель жил в самом сердце Петроградской стороны, по улице Большая Пушкарская, дом 44, аккурат на перекрестке улиц Пушкарской и Ленина. В 2004 году была открыта мемориальная доска на стене дома
Володин был человек пьющий и не делал из этого тайны. Свою книгу воспоминаний он даже назвал «Записки нетрезвого человека».
Впрочем, в те времена многие выпивали, а у него была причина: он чувствовал свою вину. Не за что-то конкретное, а вообще – за жизнь, которая прошла не так, за близких, с которыми не сложилось, за дальних, которые поступали подло, и вообще за несовершенство мира, который так и не стал тем идеально прекрасным, каким когда-то, в детстве, обещал быть.
Люди, преуспевшие в литературной профессии в советское время прилично зарабатывали и могли устроиться вполне комфортно, но только не Володин. Он был человек случайных встреч, вокзалов, рюмочных и разливочных («я рестораны эти терпеть не могу») – тех, прежних, где за стойкой можно было быстро махнуть сто грамм и закусить бутербродом с килечкой. Он дружил с буфетчицами, разговаривал со случайными попутчиками, мог просидеть всю ночь в компании незнакомых людей. Выпивал, конечно.
«Небезопасное тяготение к спиртному у меня, как и у многих ровесников, отчасти появилось еще на фронте, с так называемых фронтовых ста грамм, тем более что, как правило, их доставляли нам на то количество личного состава, которое было до потерь, так что могло получиться вплоть до пятисот на рядового».
___________
Послушайте вот эту прелестную песню Вероники Долиной, которая так и называется - "Когда Александр Моисеевич Володин"
Когда Александр Моисеич Володин,
Слегка подшофе и как птица свободен -
Являлся февральскою ночью тебе -
Не так уж все было ужасно в судьбе.
Когда он ладошкой своей трудовою
Слегка проводил где то над головою
И что-то чертил тебе прямо на лбу -
Не стоило больше пенять на судьбу.
Он звал за собой , опрокинуть рюмашку,
Девчонку фабричную, жизнь нараспашку.
Да я и сама оборву телефон -
Пока еще длится, как фон, марафон...
Жил-был Александр Моисеич. Как птица.
За нас, идиотов, умел заступиться.
И, если февраль настает на Земле -
Пусть полная рюмка встает на столе.
_________________________________
Ну и возвращаясь к теме рюмочных
Рядом с домом Володина на Петроградской была рюмочная.
Каждое утро он обязательно выпивал 100 г в этой рюмочной у дома. Его знали все буфетчицы и как ему подавали... И какое он шоу из этого делал, великолепное, с присказкой: «Закусочкой будет ваша улыбка».
Володин о своём "хобби":
«Давно уже известно, что у каждого должно быть хобби – какое-нибудь увлечение помимо профессии. <...> И я стал скорее искать, какое бы хобби завести мне… я придумывал хобби одно другого интереснее, но ни одно не получилось. А потом я понял почему. Потому что у меня уже было хобби. Вот так тихо и незаметно было. Не лучше, чем у других, и не хуже. Оно появилось само по себе, и довольно давно уже это хобби, тогда и названия ещё такого не было. И ни у кого, кроме меня, ещё не было хобби, а у меня уже было. Это хобби – с кем-нибудь выпить. Лучше всего – с незнакомыми людьми. Не родственники, не начальники, не подчинённые, просто повстречались несколько человек на одном и том же земном шаре».
Александр Володин о своей любимой рюмочной:
«И с утра я иду в свою рюмочную (теперь она называется "Стаканчики") и выпиваю сто грамм. Там работают разливальщицы, которых я всех люблю, каждую по-своему. Я называю этих девочек завлекалочками, потому что они завлекают хотя бы с ними пообщаться. Они умные, некоторые с высшим образованием, с необыкновенным кругозором, с мгновенной реакцией. Даже усталые, они умеют улыбаться тем, кто пришёл к ним. Иные советуют клиентам не пить, это вредит здоровью. Некоторые радуются, когда я прихожу, и я чувствую их любовь к себе».
Есть такая история, как однажды Виктор Набутов (знаменитый футболист и комментатор) пришел в эту рюмочную, и разливальщицы кинулись к нему за автографами: "Набутов! Набутов!". Увидев Володина, Набутов сказал: "Девочки, вот у кого надо брать автограф". Они говорят: "А, этот! Ну какой же он знаменитый! Он тут каждый день торчит появляется".
Вот цитата из книги "Записки нетрезвого человека"
"Не могу напиться с неприятными людьми. Сколько ни пью - не напиваюсь. Они уже напились - а я никак. И чем больше пью, тем больше их понимаю. И чем больше понимаю, тем противней. Никогда не пейте с неприятными людьми"
Случилось так, что в 70 -х годах мне приходилось по несколько раз в неделю бывать на Петроградке.
Многие коренные ленинградцы, которые жили хоть какой-то духовной жизнью, прекрасно знали, кто такой Володин и в какой рюмочной он ежедневно бывает. И я тоже это знал.
Ну а так как я в те времена был совсем не прочь культурно посетить рюмочную, то я обязательно туда заходил. Даже не столько чтобы хлопнуть полташку и закусить бутербродиком со вкусной балтийской килечкой (хотя и это, чего уж греха таить, тоже), сколько для того, чтобы увидеть, а может быть, даже и поговорить с этим замечательным человеком.
Бывал он там постоянно где-то около 10 утра. И несколько раз мне довелось присесть рядом с ним за столик. Естественно, с разговорами я к нему не приставал, прекрасно понимая, кто такой он и кто такой я.
Но если рядом с ним просто скромно и терпеливо сидеть и ждать, когда у него откроются чакры (а они у него обычно открывались, для это вообще-то нормальные люди и пьют, а совсем не из-за особой любви ко вкусу изысканного напитка под названием "водка"), то можно было дождаться, когда он внимательно посмотрит на тебя и начнет говорить - "А знаете, молодой человек...".
Но молодой человек практически ничего из того, что далее говорил ему Александр Моисеевич, естественно, не знал. Но зато молодому человеку было очень интересно слушать Александра Моисеевича и молодой человек внимал ему с почтенным благоговением.
Володин действительно был мудрейший и благороднейший человек, помимо того что он был великолепный рассказчик. Но молодой человек был тогда не только молодой, но и глупый, потому что если бы он был умный, то после этого общения бежал бы бегом домой и записывал бы всё, что он услышал. Но молодой человек не бежал не записывал, а шёл потом по своим неинтересным делам... О чём сейчас этот уже немолодой человек крайне сожалеет. Хотя кое-что из этих разговоров, конечно, он до сих пор помнит. И будет помнить до конца своей немолодой жизни...
=======================
Давайте же в память об этом замечательном человеке и драматурге посмотрим несколько отрывков из фильмов по его сценариям и его произведениям.
Ну а раз уж у нас сегодня такая алкогольная тематика - давайте про пребывание в злачных заведениях общественного питания и про употребление этого самого рокового напитка, о котором меня лично предупреждал Антон Павлович, как только мы с ним опрокидывали по первой рюмке. Так и говорил - "Учти, Сашка... 👇
"Пять вечеров". Сцена в вокзальном ресторане.
Ну и моя любимая песня из этого фильма. Куда ж без песни?
"Осенний марафон". "Тостующий пьет до дна!". "
"Андрэй! Я алкач?"
"Не надо было водку с портвейном мешать, а он - коктейль-коктейль.."
__________________
И давайте еще один отрывочек. "Звонят, откройте дверь!".
Само собой, тут никакого алкоголя нет, потому что фильм чистый светлый и наивный. Ну, давайте именно за эту чистоту его чисто безалкогольно и посмотрим. Потому что сам Володин - это про чистоту и наивность, а совсем не про алкоголь.
======================
Ну а сейчас я хочу привести небольшой очерк известного Петербургского историка Льва Лурье о ленинградских рюмочных.
"Рыцари круглого столика"
Очерк Льва Лурье
Двигаться перебежками
Достоевский писал про Петербург: "Это город полусумасшедших. Редко где найдется столько мрачных, резких и странных влияний на душу человека, как в Петербурге. Чего стоят одни климатические влияния!"
Зима начинается у нас в ноябре, заканчивается в конце апреля. Пронизывающий ветер с залива, слякоть; на тротуарах — смесь грязи, соли и снега. Огромные продуваемые площади, прямые проспекты: от метели не спрятаться. Чтобы уцелеть, надо или толкаться в общественном транспорте, или стоять в пробках у мостов через многочисленные водные протоки — от Большой Невы до Черной речки.
По улице можно двигаться только перебежками — от теплого вестибюля метро до книжной лавки или магазина оловянных солдатиков.
Рюмочная — где можно хлопнуть, заесть горячим и ни с кем из присутствующих не вступать в обременительный контакт — как колодец в пустыне, почтовая станция на тракте.
Цены — копеечные, тишина, порядок. Все молча, с чувством собственного достоинства. Махнул — побежал дальше, к дому, в гости, в филармонию.
Рождение жанра
Старая Россия рюмочных не знала. Их функции отчасти выполняли трактиры с горячительными напитками, пивные, ренсковые погреба. В Петербурге пропустить наскоро рюмку под пирожок можно было в ресторане "Доминик" и кондитерской Федорова.
Но всяк сверчок знал свой шесток. Выпивать из горлышка "сороковку", у выхода из ренсковых погребков, отбивая на ходу сургучную пробку, могли крестьяне-сезонники; в пивных сиживали станочники с Выборгской стороны; в "чистой половине" трактиров — под графинчик и селянку слушали "музыкальную машину" торговцы Апраксина рынка. "Пролетарии умственного труда" — репортеры, студенты-репетиторы, мелкие чиновники трактирами пренебрегали: пусть плохонький, но ресторан.
Все это многообразие исчезло в 1914 году с введением сухого закона и вновь появилось аж в 1925-м, когда уже советским людям разрешили потреблять алкоголь невозбранно и открыто.
Ленинградские питейные заведения эпохи нэпа выглядели пародией на своих дореволюционных предшественников. Здесь кутили как в последний раз растратчики, мелкие торговцы, налетчики, вперемежку с инженерами из "бывших".
Вадим Шефнер вспоминал: "А рабочий класс сиживал в пивных (впрочем, водку там тоже наливали). Пивных самого разного разбора в городе хватало с избытком; в частушке нэповских лет горделиво сообщалось: "Петроград теперь иной, в каждом доме по пивной!""
Пивные делились на обычные и "культурные". Как пелось в тогдашней назидательной песне:
Слышен звон серебра из кармана,
Эти деньги на пьянство пойдут.
А вдали показалась пивная, —
Гражданин, не причаливай тут!
...Слышно хлопанье пробок от пива,
От табачного дыма туман, —
А в культурной пивной так красиво:
С бубенцами играет баян!
Сталинские пятилетки, казалось, вообще похоронили идею выпивки и закуски. Создается пищевая индустрия, хорошая или плохая — другой вопрос, но общественное питание отрицает избранность.
Правда, в 1930-е годы Сталин изрекает две максимы, оставляющие и ресторанам, и разливухам лазейки: "Жить стало лучше, жить стало веселее" и "Кадры решают все".
Высшим кастам советского общества полагается нечто недоступное простым смертным: "Форд" или "Эмка", квартира "сталинка", Сочи и — ресторан. Здесь орденоносцы, командармы, летчики, академики, народные артисты потребляют блюда из знаменитой "микояновской" "Книги о вкусной и здоровой пище".
Но рабочий класс, как писал Владимир Маяковский, "жажду заливал не квасом", и в его жизни помимо социалистического соревнования должны быть какие-то удовольствия. К концу 1930-х появляются буфеты, закусочные, заведения "Советское шампанское", павильоны "Пиво-Воды" и, наконец, рюмочные. Суть всего этого многообразия одна — приучить население выпивать "культурно" — под закуску и под начальственным приглядом.
Ленинградская специфика
Расцвет жанра приходится в Ленинграде на послевоенное время.
Вспоминает писатель Валерий Попов:
"На углу Маяковской и Некрасова была такая страшная рюмочная, набитая инвалидами безногими. Оттуда веяло какой-то сырой овчиной, несчастьем, криками, драками. Такое ощущение, что народ сознательно спаивали, этих обрубков, этих костылей, бывших офицеров, солдат, сержантов. Не нашли способ как-то пригреть и занять, и это был один из выходов. Рюмочные становились таким местом встреч, общения, знакомства, заведения связей, ну и, конечно, не только для законопослушных граждан, но и для криминального элемента. Во всех этих заведениях вспоминали, как штурмовали Кенигсберг. И пили".
Как писал великий драматург и автор "Записок нетрезвого человека" Александр Володин:
Убитые остались там,
А мы, пока еще живые,
Все допиваем фронтовые,
Навек законные сто грамм.
На бутерброде, полагавшемся к 100 граммам, лежали четыре кильки, столько же, сколько исполнительниц в модном вокальном квартете, поэтому называлась эта традиционная закуска "сестры Федоровы". Посетители отогревались, языки развязывались.
В 1950-х чуть ли не половина политических дел возбуждалась из-за вольномыслия в рюмочных. Никаких кружков, восторженных воспоминаний о старом режиме или Льве Троцком.
"Уткин Н.В, 1894 года рождения, 10 июня 1953 года в нетрезвом состоянии в буфете станции Павловск ругал руководителей правительства и коммунистов, говорил о скором конце советской власти, хвалил Берию" — пять лет лагерей: время либеральное, оттепель.
Важная характеристика послевоенных рюмочных — всесословность. Рестораны для подавляющего большинства населения все еще недоступны. И все — от офицеров до студентов, от откинувшихся со шконки уголовников до фрезеровщиков 6-го разряда — стоят за круглыми столиками со столешницами из искусственного мрамора.
Пейзаж начинает меняться где-то к середине хрущевского царствования.
Поколение Бродского и Довлатова открывает для себя ресторанные возможности: оказывается, если не бояться грозного швейцара — цены на "Крыше" в "Европейской" или в "Кавказском" не так уж сокрушительны.
Появляются аналоги рюмочных для ленинградского среднего класса. Это заведения с буфетной стойкой, без официантов, где не заставляют снимать пальто (такие как "Щель" в гостинице "Астория"). Здесь черно от шинелей морских офицеров и каракулевых шубок их прелестных дам. Как вспоминает завсегдатай: "На прилавке всегда 3-5 сортов лучшего коньяка, шампанское всех видов, и даже "Мускатное", красная и черная икра, рыбка красная и белая: белуга, севрюга, кета, лосось и выпить там 100х100 (коньяк+шампанское — в просторечии "Бурый медведь") или 150 коньяка перед обедом было блаженством".
Рюмочная оставалась прибежищем квалифицированных "умственных" рабочих, определявших социальное лицо города: серьезные, зарабатывающие мужчины. Рыбалка, походы на стадион Кирова, отпуск в заводском профилактории или на садовом участке. Эти заведения для посетителей, окончивших рабочую смену, играли ту же роль, что в Англии пабы. Благо на каждый из 15 районов города в среднем имелось 103 заведения, где наливали спиртное (они могли называться бутербродными, закусочными, буфетами).
Ну а молчаливое большинство, которое посетители рюмочных презирали, норовило "сообразить на троих" и выпить в парадняке из граненого стакана, украденного в автомате "Газированная вода". На севере всегда много и тяжело пьют. Недаром Достоевский думал написать роман о Петербурге под названием "Пьяненькие".
Рюмочные при капитализме
В 1990-е годы советские обыкновения много и чаще всего несмешно пародировали. Ностальгия укутывалась иронией. Все эти петербургские псевдосоветские рестораны "Зов Ильича", "На здоровье" радовали разве что скупавших военные ушанки и матрешки с Горбачевым — Ельциным — Путиным иностранцев. Ближе к сути подошла сеть пивных "Толстый фраер", основанная Александром Розенбаумом, здесь и еда, доступная студентам, и музыка ностальгическая, и скумбрию к водке подают.
Рюмочные не перестраивались, они никуда не исчезали. Они остались как Ростральные колонны, "Зенит" и белые ночи, не меняя функции.
Давно замечено — все дорогое лучше в Москве, дешевое — в Петербурге. У нас нет изысков Аркадия Новикова, зато душевно посидеть за пару сотен рублей, не отравившись, можно на каждом углу. В Первопрестольной общепит какой-то континентальный, как климат. Или очень хорошо, или опасно, неопрятно, гнусно. А в Питере за свои 100-200 не отравишься и не получишь по морде.
Рюмочных в отличие от Москвы в Петербурге много — штук 50. Дело и в традициях, и в покупательной способности — 100 грамм с бутербродом стоят 100 рублей.
Классические рюмочные — учреждения, где пьют стоя, поставив стакан и закуску на полочку, идущую вдоль стен, или на круглые высокие столики. Пьют водку, коньяком и портвейном пренебрегают. Закусывают бутербродами.
Строгая женщина, часто татарка, знающая завсегдатаев и их обыкновения наизусть, быстро пресекает всякое поползновение на нарушение порядка. Да и сами посетители встречают любое повышение голоса со стороны подвыпивших клиентов недовольными взглядами, а могут и выкинуть на улицу. Впрочем, если постоянный посетитель заслужил своим поведением одобрение — ему будет открыт кредит. Можно будет заплатить "хозяйке" и товаром — рыбой, грибами...
Единственное усовершенствование, произошедшее в последние годы в рюмочных,— появление горячей закуски — яичницы, сосисок, иногда супа. Но сути это не меняет. Расчет — на быструю сменяемость контингента. Засиживаться не принято. Если приятели не хотят расставаться — идут в соседнее заведение, благо оно, как правило, недалеко.
Средний возраст посетителей близок к пенсионному, почти все эти люди воспитаны на простом и суровом жанре рюмочной. Все, кто пил много, вымерли, не пережили 1990-е. Остались закаленные ветераны, знающие свою норму и привыкшие к "культурной" выпивке.
В деревне или на службе всякий человек — знакомый или знакомый знакомого. Городская жизнь безлична: персонаж из толпы — не сосед и не Ванин шурин, просто какой-то прохожий. "Человек человеку бревно",— писал, кажется, Ремизов. Рюмочная — заведение для одиночек, здесь царит отчуждение. Здесь человек чувствует себя одиноко и спокойно: тут — рефлексируют. Это касается прежде всего заведений центральных, проходных, где постоянные посетители редкость.
Не то — распивочные, спрятанные в глубине старых кварталов. Постиндустриальная экономика оторвала рюмочную от завода и привязала к местности. Не случайно самые известные рюмочные расположены в старых районах — в Коломне, на Лиговке, в Песках, у Сенной площади. Тут кроме рюмочных существуют и другие традиционные заведения, кафе и закусочные, где можно выпить коньячка, закусить миногами, съесть солянку и домашнюю котлету и все это максимум рублей за 500, не выходя из бюджета.
Теперь здесь ежедневно встречаются не приятели по цеху, а те, кто ходил в одну школу, жил в одном дворе и лечится в одной поликлинике. Пенсионеры, инженеры, доценты, водители, кузовщики, учителя физики и физкультуры. Люди, не слишком довольные окружающей жизнью. По политическим убеждениям в основном коммунисты, встречаются "яблочники".
Есть даже одна рюмочная (адрес по понятным причинам не называю), где во время "снежной революции" участникам митингов накатывали со скидкой, а ораторов хозяева угощали за счет заведения.
Рюмочные не поддаются стилизации. Было несколько попыток создать нечто в этом жанре для более молодой и платежеспособной публики. Все они провалились. Молодежь пьет значительно меньше отцов и дедов, к водке душой не прикипела. Местные хипстеры предпочитают накатить "шорт" в модном баре, где-нибудь на Думской или на Фонтанке. А настоящие ценители жанра в новые заведения не потянулись: дорого.
Рюмочные пока живы, но медленно вымирают вместе со своими клиентами — как толстые журналы или игра в домино во дворе.
_______
(Очерк десятилетней давности, поэтому цены, естественно, уже не такие. Сейчас: "100 грамм с бутербродом стоят 100 рублей" - уже неактуально)
______
Ну а на сегодня наше путешествие по моим памятным местам Ленинграда, пожалуй, и закончим. Если буду жив - здоров и если вы будете не против, то потом можем продолжить. Потому что памятных мест еще много.
Спасибо за внимание и терпение
До встречи!
Удачи!
Пока!
_________________
(* - все фотографии из открытых источников)
