В комментариях к моему последнему посту про Виктора Пелевина меня много спрашивали, почему в вечном негласном противостоянии между Виктором Пелевиным и Владимиром Сорокиным я — окончательно и бесповоротно team Пелевин, хотя просвещенная общественность по традиции ставит Сорокина неизмеримо выше.
Я тогда отделалась округлыми объяснениями в том духе, что вот, мол, Сорокин про стиль и язык, а Пелевин — про мысль, и второе мне интереснее, чем первое. Все это правда, но, скажем так, не вся правда.
И сегодня подоспел отличный, как выражаются мои студенты-экономисты, кейс, высвечивающий причины моего равнодушия к творчеству Сорокина и к Сорокину как мыслителю.
Вчера в Высшей школе экономики прошла закрытая встреча с Владимиром Георгиевичем. Сама я туда не пошла (свято придерживаюсь правила держаться подальше от писателей, поближе к их текстам), но сегодня с утра с интересом обнаружила в отчете моей коллеги Майи Кучерской, модерировавшей эту встречу, следующую цитату из речи писателя: «Женщина, которая пишет метафизические тексты, должна проститься с собственной женственностью. Или — или». И испытала огромную радость от того, что меня вчера не было — я бы начала позорно хихикать, полностью десакрализируя происходящее.
Конечно, это фраза, вырванная из контекста — совсем скоро подоспеет полная расшифровка и запись встречи, тогда и будем уже судить. Но вообще-то Майя Александровна человек потрясающей академической аккуратности — не могу себе представить, чтобы она исказила цитату или дала ее без соответствующего концептуального обрамления. Поэтому некоторые основания полагать, что Сорокин действительно сказал то, что сказал, у нас есть.
Казалось бы, ну что такого — тем более, что ничего нового мы, в общем, не узнали, у него и рассказ на эту тему есть, в котором женщина, желающая стать писателем, зашивает себе вагину и фактически перестает быть женщиной. И тем не менее, мне в этом высказывании кажется неприятным примерно все.
Во-первых, я прямо бешусь от формулировки «женщина должна» — мне кажется, ее нужно по возможности забыть, как страшный сон, и уж точно никогда, никогда не произносить вслух.
Во-вторых, само слово «женственность». Тех, кого интересует история термина и его влияние (сугубо негативное, чтоб не сказать карательное) на судьбу множества женщин в послевоенной Америке, позволю себе отослать к программной книге Бетти Фридан «Загадка женственности».
Всем же прочим просто хочу напомнить, что обычно «женственность» противопоставляется интеллектуальности и вообще любой деятельности, выходящей за рамки традиционного и предельно консервативного круга так называемых «женских профессий» или «женских обязанностей». То есть слово это, на мой взгляд, может употребляться, конечно (все слова могут употребляться), но лучше бы использовать его в контексте историческом или ироническом. И уж точно не по соседству со словом «должна».
Ну, и, наконец, в-третьих, всё высказывание в целом звучит катастрофически неуместно — особенно с учетом того, что прозвучало оно в аудитории, по меньшей мере наполовину состоящей из женщин, многие из которых либо уже пишут прозу (возможно и «метафизическую»), либо планируют ее писать в будущем.
«Как Наташа Ростова, не снисходит быть умным», — меланхолично прокомментировала эту реплику знакомая, также находившаяся в той аудитории, и это высказывание практически полностью описывает мои эмоции по данному поводу. Ляпнуть такое может либо человек, ну, допустим, несколько ограниченный, либо тот, которому настолько наплевать на слушателя, что он не утруждает себя попытками хоть как-то под него адаптироваться.
Метафизический мудрец, с предельной прямотой и серьезностью вещающий напрямую в вечность, поверх голов жалких людишек с их мелкими проблемами — вот кем предстает Владимир Сорокин в этой ситуации.
Конечно, есть небольшая вероятность, что это был остроумный троллинг. Но, увы, те короткие фрагменты беседы, которые я подсмотрела у ребят в сториз, а также многолетний опыт наблюдения за Владимиром Георгиевичем в публичном пространстве, в общем, исключают такую возможность. Боюсь, все это было сказано совершенно всерьез, без попытки начать дискуссию, с характерным для писателя вальяжно-отстраненным видом.
Но при чем тут, казалось бы, Пелевин, спросит читатель, и будет прав.
А вот при чем. В общественном сознании именно за Пелевиным закреплена должность штатного, если так можно выразиться, мизогина и борца с мировым феминизмом. И Пелевин, конечно же, вполне мог бы сморозить что-то в таком духе — не в личном общении (кто когда видел живого Пелевина), но в любом из своих романов. Разница же в том, что у Пелевина эта фраза была бы обрамлена огромными, за версту видными ироническими кавычками — так, что никто бы не усомнился в степени серьезности (или, вернее, неуловимой несерьезности) автора.
Сорокин же, для многих у нас почему-то облаченный в ризы «прогрессивного» и «либерального» писателя, бросает такое через губу живым людям и абсолютно всерьез, без малейшей иронии. А чотакова, он же не с нами разговаривает, а с вечностью.
Именно эта серьезность, монологичность и ощущение огромной собственной значимости отвращает меня и в творчестве Сорокина. И именно ее я ни в малой мере не нахожу у Пелевина, изменчивого, ироничного и легкого, несмотря на некоторую тяжеловесность его философских построений.
Конечно, списывать со счетов писателя за одну неудачную фразу, оброненную в устном разговоре, как-то слишком по-американски — мы себе такого позволить пока, слава богу, не можем. Но для меня вся эта история — очень яркое свидетельство того, что, как бы так помягче выразиться, этот конкретный король эээ… не очень хорошо одет.
Как Вы относитесь к творчеству Владимира Сорокина? Оставляйте комментарии.
