Тяжёлая входная дверь открылась радостно и сразу. В светлой просторной прихожей Матвей поставил огромные пакеты с покупками на пол и закрыл за собой и женой дверь.
Пакеты были полные: тут хрустящий французский батон деловито высовывался над всеми остальными покупками; помидоры с огурцами ждали своего часа, чтобы побыть вместе в одной салатнице; заваленные греческим йогуртом спагетти, думали о горячей ванне; дорогой сорт сыра смотрел сквозь плёнку на зелень; упругий кочан салата "Айсберг" подпирал бок буженины, и ещё баночки, бутылочки...
Алёна замешкалась, посмотрела на мужа и улыбнулась.
- Устала.
- Давай пальто, иди, я унесу всё на кухню. Дети, мы дома! - громко сказал Матвей и задвинул туфли жены под скамью.
- Чё купили? - копаясь в пакете, спросил сын и, не обнаружив в одном пакете ничего интересного для себя, перешёл ко второму, - ничё не купили. А крылышек нет, ма? Я просил.
- Мы не заезжали с отцом в кафе, - ответила мать из ванной комнаты.
- А яйцо? Мам, я просила шоколадное яйцо, - надула губы дочь.
- Мадина, прости, я забыла, устала сегодня... голова разбо..
- Ничего попросить нельзя! - дочь не дослушала и хлопнула дверью, очутившись в своей комнате.
Матвей сдвинул брови и, открыв дверь в комнату к дочери, строго сказал:
- Это что за поведение? Разве можно на маму кричать?
- Можно! Она не купила мне яйцо! - щёки дочери начали пылать, быстро меняя цвет.
- Мадина, так нельзя, это же мама!
Дочь топнула ногой и отвернулась от отца.
Матвею только и осталось, что растерянно повернуться и закрыть дверь к дочери. Алёна же, не говоря ни слова, прошла на кухню.
***
Вечерний город готовился окунуться в ночную жизнь. Матвей смотрел сквозь неплотно задёрнутую штору, лежа в кровати, и не мог заснуть.
- Не спится? - тихо спросила жена, не двигаясь.
- Нет, откуда ты знаешь?
- Чувствую. Ты дышишь иначе, когда спишь.
- Алён. Что-то мы делаем не так. Как-то не так воспитываем детей. Разбаловали. Вседозволенность. Всё самое лучшее у них есть. У каждого своя комната, брендовые вещи, покупаем всё, что захотят. Дерзят, спорят, я себе такое не позволял в их возрасте, да и сейчас.
- И я, - тихо согласилась Алёна. - Может, работаем много и мало им уделяем времени, а всеми этими благами пытаемся заменить себя? Мы с родителями в походы ходили, картошку копали. А я сейчас без сил вечером прихожу, только бы до кровати доползти.
- А я до сих пор помню "лисичкин" хлеб, который отец с охоты приносил. До сих пор.
- Что за "лисичкин" хлеб?
- Да, с охоты отец всегда два куска серого хлеба приносил, такого вкусного, свежего. Говорил, что от лисички. Время тогда тяжёлое было, девяностые. На заводе, где работали отец с матерью, не платили толком. Жили на макаронах. Спасало то, что отец был охотником и, бывало, приносил дичь. Впрочем, с дичью тоже было туго, и мясо я ел очень редко.
За столом отец всегда норовил съесть меньше, подкладывая мне и брату. Но, я отказывался, видя, как отец худеет, слабеет. А вот в этот хлеб от лисы верил, наивно, по-детски. Только лет двадцать спустя отец, смеясь, рассказал, что этот хлеб ему давала с собой на охоту жена лесника, угощала. Они часто вдвоём ходили: лесник на обход, отец на охоту.
- А ведь, Матвей, ты как отец твой поступаешь. Тот же "лисичкин" хлеб своим детям даёшь каждый день в виде одежды, пиццы... просто возможностей больше стало, а так ничего и не изменилось, родители всегда хотят, чтобы их дети жили лучше, так было и будет, а вот отношения к родителям - это другое, тут нам работать и работать надо, а сейчас засыпай...
