Это один из самых «мирных» мини-музеев города. Петербургский музей «XX лет после Войны» посвящен повседневной культуре Ленинграда 1945–1965 годов. Слово «война» служит точкой отсчета и не должно смущать посетителей, которых сюда приводят ностальгия, интерес к антропологии или экзотике. Каждый рожденный в СССР наверняка узнает среди экспонатов музея фарфоровую статуэтку бабушки или сервиз как у «дедушки на фото». И в этой близости узнаваемых массовых вещей своеобразное очарование и притягательность экспозиции.
Текст: Мария Башмакова, фото: Андрей Семашко
Верхние пролеты лестницы доходного дома на 4-й линии Васильевского острова, если присмотреться, отличаются от первых трех: ступени не гранитные, а бетонные, потолок ниже, перила без изысков. Это дом-памятник в стиле эклектика. В 80-метровой квартире на последнем этаже была коммуналка. А сейчас там расположен музей. Экспозиция здесь небольшая: «комната ленинградской учительницы» и зал с тематическими витринами: «детство», «женский мир», «мужской мир». Фарфоровые скульптурки, значки, письменные принадлежности, флаконы духов, броши, театральные программки, игрушки – все то, что представляло материальный мир человека первого послевоенного двадцатилетия. Особый упор в музее сделан на «праздничную» сторону жизни – фарфор и духи.
Одну из четырех комнат этой квартиры занимала создательница музея Ольга Сапанжа, в другой жила ее бабушка, которой отчасти и посвящен музей. Ольга Сапанжа – доктор культурологии, профессор кафедры художественного образования и декоративного искусства РГПУ им. А.И. Герцена. Ведет курсы по музейной педагогике в Российском государственном педагогическом университете им. А.И. Герцена. В 2013 году она смогла выкупить две соседские комнаты, и тогда родилась мысль о создании настоящего музея, который она называет «камерным». Через год музей открылся. А заполнили экспозицию коллекцией матери Ольги – Натальи Александровны Баландиной. Она культуролог и коллекционер.
– Пространство тела, дома и города – это составляющие повседневной культуры, – переводит на научный язык Ольга Сапанжа круг интересов своего музея. – Мы сосредоточены на первых двух уровнях и рассказываем о повседневной культуре Ленинграда. Стараемся как можно больше говорить о ленинградских предприятиях и ленинградцах. Так появилось название «XX лет после Войны», хотя оно вводит в заблуждение, поскольку ассоциируется с войной. А до 1965-го о войне и не говорили. Все, что мы знаем о Победе 9 мая, сформировано после 1965 года. До 1965-го День Победы был рабочим. Тут есть и психологический момент: человек после катастрофы старается о ней не думать. Но были и государственные запреты, например разгром музея блокады в Ленинграде. То есть «ХХ лет после Войны» – период, когда война не ушла и не могла уйти из пространства повседневности, она была центральной темой жизни. Потому люди хотели создать вокруг себя пространство комфорта, насколько это было возможно в то время.
ОЛЕНИ ИЗ ДЕТСТВА
Музей позволил Наталье Баландиной почувствовать себя не просто коллекционером, а хранителем и просветителем. Пространство обыденного интересно многим. Многие вещи, представленные в музее, она помнит с детства. Итальянский плюшевый ковер с оленями в 1950-х висел в детстве у ее кровати. Люди старшего поколения могли застать аналогичные ковры с лебедями, медведями или волками. Наталья Александровна вспоминает, что, повзрослев, воевала с матерью, настаивая, что «мещанских оленей» надо истребить. Мама поступила мудро: ковер скатала и убрала, и теперь он украшает музей.
Наталья Александровна родилась в 1953 году в Абакане. Мать преподавала историю в вузе, была кандидатом наук, отца командировали в Абакан из Ленинграда. Он умер, когда Наталья Александровна была ребенком. Она запомнила детство как счастливую пору: с фронта все родные вернулись, в семье был достаток. Наталья Александровна приехала поступать в институт в Ленинград, позже туда переехала и ее мама.
– Музей создавался именно как «память детства». Все началось с фарфоровых статуэток лет 25 назад, – говорит Наталья Баландина. – Фарфор дома всегда был. Я его всегда очень любила. И сами собой стали прибавляться новые статуэтки. Особенно любимы были статуэтки женщин-работниц, которые поднимали СССР после войны: каменщица, сварщица, асфальтоукладчица. Я стала задумываться: вот асфальтоукладчица пришла домой, сняла робу. Что она может себе позволить? Шляпку, перчатки, чулки, шарфики. Так стала складываться женская коллекция. Потом появился «детский» фарфор. Тема детей в фарфоре была широко представлена, видимо, реализовывалась идея зарождения новой жизни. А «мир мужчины» был очень аскетичным. Если для женщин выпускалось много товаров, чтобы поддержать женщину-работницу, то для мужчин – мало. Потому и наша мужская коллекция скудная. Мне нравится собирание, поскольку это воспоминание о моем детстве и юности и возможность донести информацию до сегодняшнего дня.
«ЛАНДЫШ СЕРЕБРИСТЫЙ»
Духи как символ возвращения к мирной жизни – сюжет семейной истории создательниц музея. Отец Ольги, будущий супруг Натальи Баландиной, родился 31 декабря 1954 года семимесячным. Прогнозы были мрачными. По семейной легенде, врачи предложили родителям барокамеру, чтобы выходить младенца, шансы на благополучный исход у ребенка были невелики. В то время родных в палату не пускали, но ради 1 января сделали исключение. К бабушке Ольги пустили мужа, и он подарил ей духи «Ландыш серебристый». Бабушку, да и всех женщин в палате, этот успокоительный новогодний подарок восхитил и придал сил. Ребенка, понятное дело, выходили.
Наталья Баландина вспоминает: ее мать косметикой практически не пользовалась, а вот парфюмерию покупала. Была у нее и знаменитая «Красная Москва», которой она пользовалась всю свою долгую жизнь. Весь парфюм был недешев, рассказывает Ольга. Флаконы духов тогда не выбрасывали, как и упаковку. В конце 1960-х упростился дизайн – и духи из разряда элитных уступили место французским. В 1970-е советские духи становятся ширпотребом. Притертую стеклянную крышечку заменяет пластмассовая, а духи из дорогого подарка «опрощаются» – теряют статус дорогого и желанного подарка – как это случилось с «Красной Москвой», флакон которых стоит на трюмо в музее. Производители обещали, что аромат будет держаться три дня. Держался.
КОМНАТА УЧИТЕЛЬНИЦЫ
В музее оборудована условная «комната учительницы» конца 1940-х – начала 1950-х годов. Прототипом учительницы стала мать Натальи Баландиной – Ада Викторовна. Это жилище первого поколения послевоенных горожан, которые приехали из деревни с сундуком. Там на комоде живут фарфоровые балерины, былинные кони и птички. Украшает комнату учительницы истории фото бабушки Ольги, которая и в самом деле была педагогом, правда не школьным, а вузовским. В комнате воссоздан типовой быт, который можно было увидеть в комнате одинокой женщины и в Ленинграде, и в Абакане.
Книжные шкафы 1958 года и книги – семейные, с ними выросла Наталья Александровна. Все издания советские, дореволюционных быть и не могло. Сундук в углу принадлежал бабушке Натальи Александровны, там хранилось ее приданое. Вообще-то сундуков за невестой давали три, но уж что уцелело, то и попало в музей. Комод служил матери Натальи Александровны с 1938-го. А кровать с никелированной спинкой и панцирной сеткой – модная в свое время вещь – появилась в доме в 1960-х. За круглым столом и обедали, и работали, на нем и гладили. Если бы это было комнатой интеллигента « из бывших», говорит Ольга, не было бы мещанского подзора и ковра с оленями, горки подушек. Скорее всего, интерьер был бы более изысканным. И фарфор – не массовым, а из старых коллекций, как и книги, изданные до революции.
В комнате на столе стоит чернильница-тигр с дарственной надписью от некоей Эллы. А на фарфоровой статуэтке девочки-лыжницы написано: «В день рождения Андрюше от бабушки» – видимо, бабушка посчитала, что внуку надо подарить именно девочку с лыжами. Было принято делать дарственные надписи на вещах: указывать, от кого и кому подарок вручается и по какому поводу. И это примета послевоенного двадцатилетия.
Есть у учительницы и швейная машинка, что было для советской женщины не инструментом для изящного досуга, а необходимостью. Все, что можно было тогда купить, это отрез ткани. Шитье у портнихи было задачей труднодоступной.
ФАРФОР – В МАССЫ
– Человек, переживший войну, хочет обрести дом, обустроить пространство, – говорит Ольга Сапанжа. – Именно в послевоенное двадцатилетие формируется пространство, которое мы понимаем как советское. В 1920–1930-е годы быт человека был еще неустойчив. У человека все имущество зачастую помещалось в сундуке. А после Великой Отечественной войны формируется первое поколение новых горожан. Возникает «интерьер деталей», поскольку после войны вещей не хватает. И человек хочет «обуютить» свой дом фарфоровыми статуэтками и хрусталем. В 1960-х, когда формируется пространство типового малогабаритного жилья, фарфор отправляется на помойку. С одной стороны, советский быт – это «комната бабушки» с никелированной кроватью, плюшевым ковром, вышитыми салфетками, этажеркой и геранью. То, что принято клеймить как «мещанство». Яркий пример – семь слоников из фарфора. А с другой – минимализм, в чем-то даже предвосхитивший стиль «Икеи». То есть одновременно сосуществовали два модуса: «мещанское советское» и «обновленное советское». Все это формируется после войны.
До войны фарфор был элитным товаром, его производили на экспорт, он был достаточно дорог, а после войны появился массовый тиражный фарфор, который вошел в каждый дом. Например, балет в фарфоре – это реализованный в послевоенное двадцатилетие эксперимент по созданию советской культуры – иллюзии того, что каждый советский человек приобщен к высокой культуре. Балет всегда был элитарным искусством. Но с 1956 года советский балет начинает активно гастролировать по всему миру. И об этом постоянно говорят по телевидению, по радио, в газетах. В журнале «Советская женщина» печатают заметки балерины Ольги Лепешинской – впечатления о гастролях в Японии в 1957 году. С 1955-го балет часто показывают по телевидению. Каждый советский человек, даже не побывав в театре, знал: есть такие балерины – Галина Уланова, Майя Плисецкая. Советские фарфористы подхватывают балетную тему – так рождаются образы известных балерин и множество образов балерин безымянных, которые массово тиражировались. Человек мог купить духи «Красный мак», дешевую статуэтку Тао Хоа, выпускавшуюся на Дмитровском фарфоровом заводе, – и он уже «приобщался» к миру высокого искусства.
Буквально каждый советский гражданин, причем не только представитель так называемой «советской интеллигенции», выписывал журнал «Огонек», а там писали про балет, гастроли и славу за границей Галины Улановой, Ольги Лепешинской, а позже – Майи Плисецкой. Что про мир? Космос и балет! Если космическая тема отражалась в бытовых вещах (зажигалки, надписи на блокнотах, елочные игрушки), то балет как изящное в изящном ожил в фарфоре.
ВЗРОСЛЕЯ С ПУШКИНЫМ
– В 1950–1960-е годы мелкая фарфоровая пластика становится важным элементом интерьера типового советского жилья, – рассказывает Ольга Сапанжа. – В интерьере советской квартиры или комнаты в коммунальной квартире значительное место занимают частные подробности – подзоры и подушки, вышивки и салфетки. В 1950-е функции придания пространству дома черт индивидуальности взял на себя фарфор. Вполне понятно, что для того, чтобы фарфор стал частью интерьера рядового советского человека, он должен был быть доступен по цене, а сюжеты – понятны обывателю. Дешевизна обеспечивалась за счет массовых тиражей, а понятность – за счет формирования канонического свода тем и сюжетов. Среди этих тем – вожди, герои, дети, сюжеты русских сказок, дружба народов. В первые послевоенные годы фарфоровые скульптурные группы еще стилистически тяготеют к «большому стилю». После 1953 года единственным вождем, представленным в фарфоре, остается Ленин. Если первое место в пантеоне вождей безоговорочно принадлежало Ленину, самой значительной фигурой «творца» был, безусловно, Пушкин. Каноническим стал образ Пушкина-отрока: в 1949 году Софья Велихова создает на ЛФЗ статуэтку «Юный Пушкин», которая наряду с юным Лениным стала одним из самых тиражируемых произведений мелкой пластики.
Ольга подытоживает: в послевоенное двадцатилетие формировался феномен советского человека как «самого читающего» или интересующегося высокой культурой. И балетом он интересуется, и фарфорового Пушкина на стол поставил. Ленин учился – и ты учись. Очень хороший подарок ребенку. Если Ленин – «наше все» идеологическое, то Пушкин – «наше все» культурное. Ребенок рос вместе с юными Александром Сергеевичем и Владимиром Ильичом.
В 1960-е годы начинается переезд в отдельную квартиру, там по-новому формируется пространство. Уже тогда фарфоровые статуэтки начинают казаться мещанством. Плюшевые ковры и занавески, вязаные салфетки осуждаются. Заводы начинают выпускать вещи более лаконичных форм. И адрес этих вещей – малогабаритная квартира. Отныне это новое пространство задает эстетические координаты – никакой перегруженности деталями, только декоративные акценты. Так, вереницы слоников, ряды фарфоровых статуэток, горки подушек, подзоры и салфеточки заменяются одним кувшином лаконичной формы и асимметричной росписи. «Современный стиль» открывает новую страницу, в которой появляется дизайн и уходит пусть чрезмерная, но индивидуальность.
В ПОИСКАХ ЭКЗОТИКИ
На витринах «женского» стеллажа разложены пудреницы (в коллекции Натальи Баландиной их более ста), щипчики для завивки ресниц, краска для осветления волос, шкатулки, броши, статуэтки… Среди них семейство фарфоровых слоников – невероятно популярные скульптурки до 1960-х. Всю семерку слоников удалось собрать благодаря дарительнице, до этого в коллекции было всего два. Приносят посетители и дорогие вещи, и удивительные приспособления – примеры народной смекалки. Например, мужчина принес конструкцию из оргстекла с дырой посередине. В конце 1950-х он окончил институт, устроился на работу, а галстук – один! Стирать нужно часто. Если галстук постирать и просто повесить, он скукожится. Потому он стирал свой галстук и натягивал на эту основу из оргстекла. Так он не садился и не мялся.
Приходят в музей люди пожилые – вспомнить юность и детство. Молодежь ищет экзотики, как и иностранцы. «Это я видел у тети Маши!» – может сказать каждый посетитель музея, успевший родиться в СССР. Именно такие духи, статуэтка или часы были в каждой семье. Ни один современный ребенок до 12 лет не умеет пользоваться дисковым телефоном. Мысль, что надо снять трубку, не приходит в голову. Для них это «угол прабабушки». Пожилые люди восхищаются и умиляются, глядя на вещи своей молодости.
Ольга называет свой музей «ядром советского» и не склонна идеализировать то время. Быт был очень тяжелым. Скажем, у жителей коммуналки, где располагается музей, не было ванной, нет в парадной и выхода на чердак. Женщины стирали на кухне в тазу. Чтобы попасть на чердак, надо было спуститься во двор, подняться на пятый этаж по лестнице соседней парадной и только тогда на чердаке развесить белье. На кухне возможности сушить белье не было.
Так что изящные вещицы отвлекали людей от тяжелого быта. Ольга подчеркивает: важно, что на многих предметах была городская символика. Например, на пудренице – изображение Медного всадника. Это наполняло пространство ощущением красоты и пониманием величия города.
Эпоха суровой жизни и больших надежд замерла в деталях: панбархатном платье для особых случаев, статусных духах, сумочках на выход. И изящные вещицы навсегда останутся не обломками утраченного рая, а проекцией мечты о мире, красоте и уюте.
