Дойдя до стана, Матвей остановился на краю костровой поляны и удивленно воззрился на открывшуюся его глазам картину: Игнат стоял, прижав ладонь к щеке, а напротив него стояла Любава. Глаза ее гневно сверкали, губы сжаты в тонкую линию, кулачки сжаты до побелевших костяшек. Она заговорила, цедя слова сквозь зубы от едва сдерживаемого гнева:
- Больше никогда…слышишь? Никогда не хватай меня…иначе…иначе….
Она отвернулась резко, порывисто и пошла прочь. А Игнат так и стоял, прижав руку к наливающейся краснотой щеке. Матвей подошел к нему, развернул к себе, положив руку на плечо:
- Чего это у вас?
Игнат убрал руку от щеки, опустил глаза и забубнил:
- Да хотел с ней пошутить, хвать ее за руку и в щеку чмокнул…а она вот, - он вскинул на Матвея глаза.
Матвей же, видя виноватые глаза друга, сказал:
- Ты ведь знаешь, как она без родителей осталась… Не надо ее хватать, Игнат.
Развернулся и пошел к своему кострищу. На тайгу тихо опускался вечер.
На лавке у костра он нашел крынку с молоком да краюху хлеба – плотного, тяжелого. Как мама ухитрялась выпекать хлеб в тайге, без печи? Оттого он и получался таким…
Матвей скинул с плеча винтовку, повесил ее на сук, присел на лавку, снял с крынки тряпицу, заботливо обвязанную веревочкой, обтер запотевшие бока и сделал пару добрых глотков, высоко задрав подбородок. Опустив голову, он увидел стоящую перед ним Любаву. Она смотрела на него испытующе:
- Щи поспели, Матвей. Пойдешь снедать?
- Присядь, Любава. Спросить тебя хочу…
Она нерешительно подошла и присела на краешек лавки, будто готова была убежать в любой момент.
Матвей глядел на нее – красивая все же. Очень красивая.
- А я знаю, о чем ты спросить хочешь, - тихо проговорила Любава.
Сказала и подняла на Матвея полные слез льдисто-синие глаза. Он смутился, опустил взгляд, но потом все же взглянул Любаве в глаза и спросил:
- За что ты Игната пощечиной наградила?
Любава покраснела густо, на длинных пушистых ресницах задрожали готовые сорваться слезы. Но ответила решительно:
- А чего он меня хватает, будто я девка дворовая?
Потом снова опустила глаза и продолжила едва слышно:
- Он меня когда схватил, я как будто в ту ночь провалилась…и….и ударила…
Слезы все же закапали, пятная вышитый подол. Матвей погладил ее по пепельным волосам, отметив про себя, какие они мягкие и шелковые:
- Не плачь, Любава. Ты ведь уже здесь, и никто тебя из наших обидеть не хочет. Не дело так сразу по мордам бить. Игнат – он хороший парень, добрый. И сам за тебя кого хошь обидит.
Это была чистая правда. Деревенские друг за дружку горой стояли всегда. И если кто девчонку обидел, несдобровать тому было…
Любава вытерла глаза ладошками, встала, оправила подол и сказала повеселевшим голосом:
- Так снедать-то пойдешь? Стынут щи…
Щи оказались на диво вкусными, наваристыми и сытными. Мелко-мелко порезанная квашеная капуста, разварное мясо, укроп, чесночок, добрая жменя жгучего перца и ложка густой сметаны…. Матвей ел, обжигаясь и заедая хлебом, щедро намазанным горчицей и присыпанным крупной солью. Ел и никак не мог наесться – так было вкусно. Рядом так же усердно работали ложками несколько парней да малая ребятня. Ели да нахваливали Любаву, а та смотрела на них с улыбкой, подперев подбородок кулачком.
Со спины подошел отец, хлопнул Матвея по плечу:
- А ну, подвинься-ка, сын. Тоже хочу Любавиных щей отведать. А то едите так, что аж за ушами трещит, - он усмехнулся по-доброму и подмигнул Любаве, которая уже выставляла перед ним на стол из грубо оструганных досок парящую тарелку. Вынул из-за голенища ложку, обтер ее чистой тряпицей да и зачерпнул щей со дна, погуще. Попробовал, крякнул довольно и принялся за еду. Ел он обстоятельно, без спешки, подолгу дуя на ложку и тщательно пережевывая. Один из старшаков, глядя на Матвея с отцом, щедро намазал краюху горчицей и впился в нее зубами. Подошедший Игнат хотел было предупредить, да не успел. Старшак покраснел вдруг, глаза его расширились. Он судорожно хватанул ложку горячих щей, еще одну… Лоб его покрылся бисеринками пота, ноздри раздувались так, будто он пробежал версту, никак не меньше.
Ребятня за столом аж есть перестала. Все смотрели на отчаянного старшака сначала с удивлением, а затем и со смехом – очень уж потешно он выглядел. Матвей же поглядывал с любопытством, не отрываясь, впрочем, от еды. А отцу, казалось, и вовсе дела не было.
Переведя дух, старшак сказал сдавленно, ни к кому не обращаясь:
- Это что ж за горчица такая…ядреная….Дядь Матвей, ты чего в нее добавляешь такое?
Отец оторвался от щей, поднял на старшака ехидно блестящие глаза, и ответил с хитрецой:
- То секрет давний, таёжный. Не всякому его говорить можно. Так что ешь…помалу.
И снова принялся за еду. Игнат же из-за спины старшака сказал с усмешкой:
- Нешто ты дядь Матвееву горчицу не знаешь? Про нее ж вся деревня знает. Староста даже вон у него горчички просит к холодцу да пельменям. Эх ты…
Матвей поперхнулся, услышав такое заявление от Игната, который сам совсем недавно в их доме точно так же отведал горчицы и пару минут не мог вдохнуть. Но говорить ничего не стал…
Вы прочли фрагмент второй книги "Говорящий с травами". Приобрести первую книгу можно здесь https://ridero.ru/books/govoryashii_s_travami/
