Слова не сразу нашёл…
- Вот что…Ты б меньше слушала… меньше слушала бы сплетни кумушек твоих… да соседок. Оно лучше было бы.
Дарья безотрадно покачала головою:
- Не слушала сплетни. Сама видела.
-И что ты видела?
- Как дождался ты её… у женской гимназии.
- Всё?
-Что ж ещё, Алексей Родионович… Уеду я… В дом её приведёшь.
- В своём ли ты уме, Дарья?.. Что ж ты из меня такого… бесстыдника-то делаешь!.. Это… чтобы я… при жене венчанной – другую в дом привёл?
- Коли люба тебе…
-Люба?..
- Что ж… Молодая, красивая…
Демидов помолчал.
Над полночью колыхался дождь – первый этой весною…
Казалось, – своею юной, безудержною силой освобождал уставшую за зиму степь от тяжести повлажневшего снега…
В голосе Алексея – безысходная горечь:
-Столько лет живём мы с тобою, Дарья…
-Живём… Столько лет. Спаси Христос, Алёша… Защитил ты меня тогда – от позора. Меня защитил… а сам – с нелюбою… Всю жизнь.
-Дочушка у нас с тобою выросла… уж и замуж отдали Наталью нашу. А ты так и не поняла, что всю жизнь… Так и не поняла ты, Дарья… что любою мне лишь ты одна была…
- Алёша!..
-Я любил тебя – когда ты ещё девчонкой была. Перед самим собою стыдно было: мала совсем…
- Алёша!..
- Видел, что… и я тебе нравлюсь. Думал, – вырастешь…
-Алёшенька! – Дарья не сдержалась, залилась слезами…
-А подросла ты – Степану понравилась… Он старше меня, ну, и время жениться пришло. Что ж мне было: брату рОдному поперёк дороги становиться. Надеялся: выйдешь за Степана… – пройдёт любовь моя. А оно… вон как получилось-то: всё ж довелось братухе… поперёк встать…
- Из-за меня всё… Алёшенька!.. Как же я… любила тебя!..
- Знаю. И то знаю… Что из-за случившегося любовь твоя надломилась – деревцем… яблонькою хрупкой. Видел я, как тяжело тебе было, когда мы с тобою на каменоломню ушли. Под тяжестью этой… непосильной для тебя, и любовь… росою утренней высохла. Так и жили мы с тобою.
- Алёша!..
- Ежели и виноват я перед тобою, то… лишь в мыслях. Встретил взгляд её… девчонки этой, классной дамы… На сердце будто живою водою… – как в сказке, знаешь? – плеснули. Без любви твоей извёлся за эти годы.
-Что ж… полюбил ты её?
- Нет. Лишь потянуло к ней, – как в жажду к роднику тянет.
- А она?..
- Она… Ещё девчонкой… гимназисткой была… Обожглась. А росла без матери-отца. В горечи этой… и показалось ей, что полюбила меня. Сама не понимала, что… скорее, отца видит во мне. - Демидов, давно и привычно суровый, отчаянно, как виноватый мальчишка, признался: – Я ни разу не поцеловал её. Ровно останавливало что-то… И она не позволяла, – не держи на неё зла, Даша…
Дарья даже дыхание затаила – оттого, что Дашею назвал… Все эти годы сухо и строго величал Дарьею Петровной – словно чужую…
- Нет у меня зла на неё… Обида женская была. А гневаться на неё – за что ж… если я одна кругом виновата. Мне ли судить её – за то, что полюбила она тебя… Что ж в этом дивного, что полюбила тебя – такого… Я и сама… люблю тебя – всю жизнь.
- Не жалеешь, что за Степана не вышла? Он любил тебя. С годами привыкла бы… может, и полюбила бы его.
-Жалела. О том жалела, что из-за меня ты счастья не видел… Жалела… А если бы сейчас всё вернулось, – снова ушла бы на берег. Хоть в дождь… хоть в метель, – ушла бы. Тебя бы ждала… как тогда ждала.
- И я ждал, Даша… Все эти годы ждал: может, слово скажешь… – что не разлюбила…
… Сергею пора было возвращаться в цех.
Он держал Наташины руки, что-то негромко говорил ей, – кажется, уже не про паровоз…
Колганов закурил новую, сквозь густой дым взглянул на Захара. С сомнением переспросил:
- Жена, говоришь?.. Не путаешь, Захар Матвеевич? Не невеста ли? Чтоб вот так… – это лишь перед свадьбою бывает.
Захар тоже закурил. С пониманием дела заметил:
- Выходит, Владимир Васильевич, и так случается.
Наташа подняла глаза на Сергея:
- Уедешь, значит… скоро.
-Скоро. Что ж, – не испугалась паровоза-то? – улыбнулся Сергей.
- Чёрный… и большущий, – вздохнула Наташа. – Только молчит сейчас… – не пыхтит грозно…
Сергей проводил её.
Смотрел, как поднялась она по тропинке, что с берега Луганки вела в город.
Слышал, как стучали её каблучки по дороге, мощёной камнем.
Словно забыл, что в цех пора…
Помнил ночушку первую… и – единственную.
Слёзы её помнил…
Как вишнёвым соком заалели пятна на её рубашке.
Помнил, как задыхался от трепетной нежности её, от ромашкового запаха распущенных волос.
Помнил…
А временами не верилось, что было это…
Обвенчались – в угоду родителям.
И обещал он ей… – что нечасто будут видеться.
Видел, как благодарна она ему – за то, что ложится отдельно, на диване…
И… такою неожиданностью – счастьем?.. – её письмо в кармане рабочего пиджака.
А счастье лишь мелькнуло птицею быстрокрылой…
Пожалела Наталья о своём признании.
Ещё до зорюшки торопливо сожгла письмо. Значит, рада была, что он не заметил, не прочитал его…
До выхода паровоза за ворота завода оставались считанные дни.
А Наташа и минуты считала – в затаённой тревоге.
Сергею часто приходилось оставаться на заводе в ночную смену: торопились успеть к назначенному сроку…
Для обоих эти ночи становились каким-то горьким облегчением.
Потому что Сергей по-прежнему ложился на диване…
А Наташа зябко укрывалась пуховым одеялом… И не могла согреться.
По-прежнему оба долго не спали – прислушивались к дыханию друг друга.
По берегу Луганки цвели дикие яблони, когда новый паровоз отправлялся в путь.
И путь-то – для такого большущего и сильного паровоза – недалёкий предстоял: чуть больше ста километров. Сергей с улыбкою взглянул на Наташу:
- Не забыла ещё уроки математики в гимназии?.. Реши задачу: сколько времени понадобится паровозу, чтоб преодолеть расстояние в сто пятьдесят километров, ежели он будет ехать со скоростью пятьдесят пять километров в час?
А Наташа прятала глаза, – чтоб не заметил Сергей её слёз…
Что считать, – целая вечность пройдёт.
И за эту вечность…
Наташа провожала Сергея.
Уже под гудок паровоза непостижимо расслышала в самом родном голосе горькую надежду:
- Может… слово скажешь?
И Сергей расслышал:
- Я буду ждать тебя.
По склонам балок бело-розовыми облаками мелькали цветущие яблони.
Машинист Евграф Петрович рассказывал о дороге, о станциях, где будут остановки…
А Сергей вспоминал самый счастливый день, – когда читал Наташино письмо…
И сейчас зачем-то опустил руку в карман – будто счастье могло повториться.
Затаил дыхание…
Показалось?..
Пальцы почувствовали сложенный тетрадный лист.
Открыть письмо решился лишь на станции, когда Евграф Петрович ненадолго вышел.
Перечитывал слова, написанные почерком старательной гимназистки… И слышал взволнованный, самый родной на свете голос.
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
Часть 11 Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15
Навигация по каналу «Полевые цветы»