Наташа обняла батянечку, поцеловала мать и убежала: у калитки дожидались подружки, чтоб идти в гимназию.
Алексей Родионович посмотрел вслед дочери. В какой-то задумчивости прошёлся по комнате.
За завтраком взглянул на жену:
- Тебе, Дарья Петровна, следует поговорить с Натальей.
- О чём же?
- О том, что она слишком часто встречается с этим мальчишкою – из мужской гимназии. Ни к чему их встречи.
Дарья Петровна налила в чашку молока, подвинула мужу блюдо с пирогом:
- Говорила я ей, – чтоб больше про учёбу думала, коль собралась на учительницу учиться.
- И это ни к чему: на учительницу учиться. Полагаю, Дарья Петровна, ты не желаешь видеть нашу дочь старою девой. Тайны в этом нет: ежели учительница… либо классная дама, – следовательно, старая дева. Какая нужда Наталье идти в учительницы? Я в состоянии обеспечить единственной дочери достойную жизнь. При этом – позаботиться о её замужестве.
- Не рано ли, Алексей Родионович, вести разговор о Наташином замужестве?
-Не рано. Речь не про то, чтоб завтра отдать её замуж. В сентябре Наталье исполнится шестнадцать: самое время. В Покров и свадьбу сыграем.
-За кого же ты намерен выдать Наташу замуж?
- Был у меня на днях разговор с купцом Сердюковым. Александр Михайлович нынешнею осенью собирается женить сына.
-Серёжа… Сергей жених уже, – грустновато усмехнулась Дарья Петровна. – Давно ли мальчишкою был.
-Сергей тремя годами старше Натальи. Хорошим помощником отцу вырос: Торговую школу окончил – должно быть, поболе самого Александра Михайловича сведущ в купеческих делах. Сердюков рассудил правильно: надобно женить сына. Неженатым ходить – ни к чему хорошему не приведёт. Одно баловство: тут тебе друзья, гулянки с выпивками… девицы разные. А женится, – пойдут заботы о доме, о жене, о детях. И про то, чтоб достойно продолжить отцовское дело, будет думать.
- Наташа и Сергей едва знакомы. Ещё в детстве виделись. Можно ли говорить о сватовстве…
Алексей Родионович поднял глаза на жену. Сквозь давнюю боль – сдержанная строгость:
- Можно.
Дарья Петровна вспыхнула…
Что ж сказать, – кроме того, что… лучше, что правильно, коли дети послушны родительской воле…
… В Алексея Демидова Дашенька влюбилась, когда ей едва десять лет исполнилось. А Алёше уж пятнадцатый шёл. И он тоже при встречах оглядывался на синеглазую ладную девчонку…
От его взгляда сердечко Дарьюшкино взлетало – в такую высь, что захватывало дух… Она ещё не понимала толком, что Алёшка любуется ею, – просто хотелось побыстрее вырасти, и… чтоб он тоже влюбился в неё. Дашенька знала, что красива: ни у кого из подружек нет таких синих-синих глаз и бровок - тёмных стрелочек… А коса светлая – почти до пояса… Если распустить, – чтоб маманюшка не увидела… – то ещё красивее получается… и сердечко ещё сильнее и чаще стучит.
И… как хорошо быть такою красивой, – для него, для Алёшки Демидова…
Скорее бы вырасти: Алексей непременно захочет жениться на ней…
Дарьюшка росла… и чувствовала, что становится ещё красивее: потемнели глаза… и потяжелели волосы. И рубаху на груди как-то… волнующе подняли упругие бугорки.
Алексей оглядывался… и отчего-то хмурил брови.
А когда Дарьюшке Панкратовой исполнилось шестнадцать, Степан Демидов, Алёшкин брат, – они с ним погодки – заслал к ней сватов.
И батюшка сказал, что Дарья выйдет замуж за Степана.
Свет померк у Дарьюшки перед глазами… И упала она батюшке в ноги, залилась слезами:
- Не люб мне Степан…
Отец гневно свёл брови:
- Тебя кто про то спрашивает – люб или не люб? Чего ещё придумала, бесстыдница! – Грозно взглянул на мать: – Вот, – полюбуйся, какою покорною да послушною отцу твоя красавица выросла! Слово отцовское для неё – ровно звук пустой! Лучше отца про всё знает! – Распорядился: – С завтрашнего дня готовься к свадьбе. Пересмотреть приданое – чтоб всё, как положено! Покрова ждать не станем: к Рождеству Пресвятой Богородицы и обвенчаются.
В горьком девичьем отчаянии по-разному думалось Дарье …
То хотелось ей с обрывистого берега броситься в Донец…
Тут же пугалась греховных мыслей… и отваживалась на то, чтоб тайком в монастырь уйти.
А батюшка ровно догадывался, о чём мысли её… И строго-настрого велел мамане с Дарьи глаз не спускать.
Из города звана была модистка – сшить для невесты подвенечное платье.
Мастерица оказалась умелою: платье выходило несказанной красоты. Только Дарья ничего не замечала, ничего не видела… Не отвечала на расспросы модистки Елизаветы Григорьевны: хорош ли ворот? Не тесен ли рукав?.. Не подобрать ли вот здесь?..
Так и не запомнила платье-то своё подвенечное…
Братья, Степан и Алексей, с самого детства были дружны…
И нынче Степан благодарил Алёшку взглядом – за то, что помогал готовиться к свадьбе. Родственники и соседи дивились:
- Молодец каков – Алёшка-то! С таким-то братом не пропадёшь: во всём довериться можно.
А в день венчания расплакалась сонная зорюшка колючим мелким дождём… И в туман спряталась.
Дарья сама не помнила, как оказалась в конце огорода, как вышла за плетеную калитку…
И тропинку на берег не приметила, и подол подвенечного платья не приподняла: спустилась к реке по мокрым зарослям крапивы и доцветающего осота.
Кинулись – неслыханное… сроду-веку небывалое дело: невеста пропала.
Ясно: весть вмиг долетела на тот конец посёлка, до Демидовых…
Встретились взглядами братья, Степан и Алексей…
Алёшка отчего-то жарко вспыхнул.
Тоже не помнил, как на берегу оказался.
Постоял за Дарьиной спиною – взлетели ладони его над узкими девичьими плечами… да так и замерли….
Потом поднял Дарью – до самых огородов на руках её нёс. Встал с нею перед родителями, на брата взглянул. А в твёрдом голосе плеснулась полынная горечь:
- Моя вина.
Больше ничего не сказал.
Да и что говорить-то: всё и так понятно.
От самого себя скрывал Алёшка – до последнего.
Знал, что Степану нравится Дарья.
А увидел её на берегу – с вымокшими под дождём волосами, что ещё тяжелее стали… в платье подвенечном, исхлёстанном мокрою травою...
Известно, что ждало Дарью – невесту, которая, считай, из-под венца сбежала…
Потому и вырвалось у Алексея – из самого сердца:
- Моя вина.
После слов этих – разве можно было остаться в батином доме…
Да и Дарью – как отцу отдать.
В тот же день – в чём стояли – ушли на Луганку: там недавно каменоломню открыли.
Василиса Матвеевна, крёстная Дарьина, смекнула, куда отправились Дарьюшка и Алёшка, младший Демидовых… Пожалела крестницу с парнем: хорошего им теперь не дождаться… Так хоть какую-никакую одежонку собрать… да из вещей кое-что. Тайком навестила их в Верхнекаменке, где Алексей с Дарьей поселились в старой летней кухне Фёдора Антиповича, управляющего каменоломней, – по его великой милости…
Василиса Матвеевна перекрестилась и слёз не сдержала: обвенчались молодые…
До революции в первый класс женской гимназии девочки могли поступить в 9-12 лет. Учёба продолжалась семь лет. Особо отличившиеся в учёбе могли продолжить обучение в восьмом, педагогическом, классе. После окончания педагогического класса девушки могли работать домашними учительницами, а также учительницами в церковно-приходских и земских школах, классными дамами в гимназии.
В обычные городские гимназии могли поступить девочки разных сословий. Обычная гимназия не являлась Институтом благородных девиц.
Учебный год, как правило, начинался первого августа и продолжался до первого июля.
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 5 Часть 6
Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10 Часть 11