Алёшка молча рассматривал колосок мятлика. Понимал, что ему надо сказать Александре… сказать Саше какие-то очень важные слова – такие, чтоб она знала: ничего у тётки Василисы не выйдет, и не видать им с её зятем дома, что построил Сашин отец…
И нужные слова нашлись. Алёшка обрадовался: как раз то, что надо!
Когда в Перевальный приезжает Владимир Тимофеевич, Алёшкин крёстный, они с отцом всегда вспоминают, как однажды шахтёры хорошенько проучили поселкового старосту Власия Кузьмича. Дело было ещё на той шахте, где батя раньше работал. Алёшка с братьями очень любят слушать, как шахтёры на конях ночью прилетели в Курганный и не дали Власию Кузьмичу с Аникушкой поджечь лавку дедушки Михея Демьяновича…
Вот и тётку Василису надо так же проучить.
А Сашино сердце тревожно стучало: теперь Алёшка Савельев всё знал про неё… Никогда прежде она никому не рассказывала того, о чём сейчас рассказала Алёшке. Потому и тревожно было… А ещё – будто всколыхнулась в душе какая-то неясная и робкая надежда…
Алёшка проводил глазами орла, что кружил над курганом, – с каждым кругом набирал высоту, поднимался в привычную, только ему ведомую синь…
Потом серьёзно взглянул на Александру:
-Надо бате моему рассказать… и всем шахтёрам – про твою тётку Василису. Отец и крёстный всегда говорят: шахтёры своих не бросают. А лампонос – это тоже шахтёр. И пусть тётка Василиса знает: мы тебя в обиду не дадим.
-Узнают… узнают про то, что я девчонка, – не бывать мне лампоносом…
-На шахте и девчонке найдётся работа.
-Я лампоносом уже привыкла. Поначалу тяжело мне было… и страшно…
-Страшно?.. – Алёшка недоверчиво усмехнулся: – Вот уж никогда бы не подумал, что тебе может быть страшно.
- Это мальчишки ничего не боятся, – объяснила Саша. – Ну, и мне приходилось… не бояться: что за мальчишка, если ему в шахте страшно. Тут бы все и догадались про меня. А потом я привыкла – и к темноте, и к тому, что мы в такую глубину спускаемся. Я, Алёшка, хочу лампоносом работать, – чтоб шахтёрам светло было в шахте.
-Что ж, – и дальше будешь мальчишкою притворяться?
Саша растерянно перебросила за спину тяжёлую светло-русую косу: притворяться мальчишкою – это и было самым трудным… Прятать косу под фуражку, когда так хотелось повязать голову лёгким платочком, говорить нарочно грубоватым голосом, случайно не сбиться в разговоре, не выдать себя: вместо – я сам не сказать бы – я сама…
-Узнает десятник Савельев – не разрешит мне в шахту спускаться.
- Может, и разрешит. Я бате расскажу про тебя. И попрошу, чтоб ты по-прежнему лампоносом работала.
Десятник Савельев и все шахтёры уже знали, что это Сашка-лампонос нашёл заброшенный запасной выход – по нему ребята и вышли на поверхность… А дома Захар Михеевич всё равно долго расспрашивал Алёшку – и про Сашку, и про запасной выход, что, оказывается, ведёт на склон Криничной балки. Головою покачивал:
- Вот так Сашка! На вид – слабоватый мальчонка, а каким молодцом оказался! Я уже договорился с управляющим: завтра отвезём в Бережки, Сашкиной матери, мешок муки да жбан масла подсолнечного. Да спросим – не надобно ли ещё чего-нибудь.
Маманюшка обрадовалась:
- Вот и славно, Захар Михеевич! А я ещё сальца положу. Да одежонку соберу – штаны с рубахами: хоть и ношеные, а всё равно крепкие. Матвей с Егорушкою уж выросли из них, а мальчишке-лампоносу сгодится. И впору придётся: росточком-то он не больно удался.
Алёшка перевёл взгляд с матери на отца, решился:
-Сашка… молодец. Только… вот так вышло, что не мальчишка он. В общем, это девчонку так зовут: Сашка. Александра, значит. И матери у неё нет. Одна она живёт.
Отец с матерью переглянулись.
- Рассказывай, – велел батя.
Алёха и рассказал… Долго рассказывал, – чтоб ничего не забыть: про монастырский приют, про тётку Василису, про дом в Бережках, что строил отец Александры…
-Хороша же тётка, – раз девчонку тайком в приют подбросила. А коль монашки-то вырастили её да выучили всему, что девчонка уметь должна, – теперь и забрать можно: готовая помощница в доме не лишняя, – заметила Глафира Демидовна. – Василису эту я знаю: она из Бережков на базар в Перевальный приходит. Не столько покупает, сколько небылицы всякие рассказывает, ровно ей одной всё про всех известно. Бывает, такое языком буровит, что стыдно слушать. Встречу её – при всех пристыжу, чтоб неповадно было сироту обижать. Шустрая какая: сиротский дом к рукам прибрать захотела.
Отец хмурил брови, молчал. А в Алёшкином голосе – неприкрытая тревога:
- Бать! Как же теперь-то – с Александрой?
-На днях заеду к её тётке. Придётся втолковать ей, что шахтёрскую дочку обижать не годится. Ежели что, – пусть знает Василиса: за девчонку есть кому вступиться.
-Бать!.. Она, Александра… хоть и девчонка, а и дальше хочет лампоносом работать.
-Посмотрим. Девчонке лучше бы на поверхности.
-Бать! Она лампоносом хочет. Ты ж сам говорил: Сашка, мол, выучился всему… справляется. Не хуже любого лампоноса.
Отец скрыл улыбку:
- Так я ж, Алексей Захарович, говорил про Сашку-лампоноса, а не про Александру. А Александра меняет дело. – Положил руку на Алёшкино плечо, серьёзно пообещал: – Что-нибудь придумаем.
… Василиса встретила десятника Савельева неприветливо… И – будто настороженно. Перебила Захара Михеевича на полуслове:
- Выходит, уж наябедничала негодная девчонка – на тётку родную! Чужим людям! Я её кормлю-пою! Одеваю-обуваю! Ровно дочь родную! Чего ж ей ещё-то, неблагодарной!
Захар Михеевич достал кисет, свернул самокрутку:
- Чего ж ты –такая родная-то! – в монастырский приют девчонку отвезла?
Василиса – руки в боки. Разгневанным взглядом окинула Савельева:
- А ты кто такой, – чтоб я перед тобою ответ держала? Шахтёрами в шахте командуй! А нынче ты не в шахте, а в моём доме! И это – моя воля, как девчонкою своею распорядиться!
- Девчонка, Василиса, не твоя. Александра – дочка погибшего шахтёра. По твоей милости – в монастырском приюте выросла.
- А ты что за заступничек выискался? Либо в работницы её присмотрел? Будет с тебя и одного – дармового-то! – работника!
-Какого… работника? – не понял Захар Михеевич.
А Василиса уже прикусила язык. Отвела глаза:
-Так это… К слову пришлось. – За словом Василиса никогда в карман не лезла – и тут быстро нашлась: – Небось, жена твоя в госпожах ходит: в хате да по хозяйству не ворочает одна-то, – коль сам в шахтных десятниках состоишь.
-Про хату мою да про жену – не твоё это дело, Василиса. А девчонку не обижай, – ежели забрала её из приюта. И про дом знай: это её, родительское, наследство. Коли мать её осталась должна тебе деньги, – скажи, сколько. Мы с нашими шахтёрами соберём, – заплатим тебе долг. Дом-то сиротский здесь при чём?
-Сами с Сашкой разберёмся – по-родственному. А ты, шахтёр, иди с моей хаты: некогда мне, дел много нынче.
-Про слова мои помни, Василиса. Ежели что, – снова в гости жди: Перевальный от Бережков недалече.
Савельев вышел.
За Бережками, там, где дорога по-над балкою уходила в степь, навстречу Захарову коню шагнула женщина в низко – до самых бровей – повязанном платке. Негромко сказала:
-Здорово дневали, Захар Михеевич.
Захар свёл брови, всмотрелся: нет, не припомнил, кто такая… Всё ж улыбнулся:
-У тебя, красавица, никак, дело ко мне?
-Угадал, – кивнула женщина. – Поговорить с тобою нам надобно.
Захар спешился:
-Ну, коли надобно, – отчего ж не поговорить.
-Ты, смотрю, у Василисы был.
- Был.
- Значит, узнал…
-Про девчонку-то?
- Про… мальчишку.
-Да уж известно нам, что она мальчишкою нарочно переоделась, – чтоб её в лампоносы приняли.
-Не всё тебе известно, Захар Михеевич. – Усмехнулась, вскинула глаза: – На днях случилось мне быть в Перевальном.
- Ну?..
-Видела ребят твоих – двойняшек. В огороде за речкою картошку подбивали.
-И – что ж?
-Выросли… оба.
-Выросли.
- Один – вылитый ты.
-Оба они на меня похожи, – нахмурился Захар.
-Ясно: сроднились за эти годы… Смотри лишь: надумала Василиса забрать у вас мальчишку.
-Василиса?.. Чего несёшь! – оторопел Савельев.
-Знаю, что говорю.
-Что знаешь?
-То и знаю. Повитуха я здешняя. Роды у Дарьи принимала. Накануне в шахте отчего-то гремучий газ взорвался. Петро, муж Дарьин, погиб в ту ночь. Рожать Дарье ещё не время было, да уж случилось, не остановишь… Мальчишечка родился… – Повитуха кивнула на Захаровы руки, – да ты помнишь, поди… меньше твоей ладони был…
Захар провёл рукою по глазам, потёр лоб:
-Я… помню?..
-А то – нет… Умерла Дарья, не справилась с родовою горячкой. В одночасье осиротели дети: девчушке – года два… и мальчишечка новорождённый. А из родни – лишь Василиса. Это она нынче говорит, что родня… А тогда – наотрез отказалась от детей: на что мне обуза… лишние рты! Девчонку тут же собрала, и в ночь – в монастырский приют. Даже не попросила монахинь, чтоб приютили, – просто оставила у стенки. Боялась: не возьмут девчонку, – мол, родня есть… Вот и оставила. А мальчишка – надеялась Василиса, что не выживет. А я – что за повитуха была… Молодая, лишь училась, – по бабьим делам. Чтоб недоношенный ребёночек, – такое впервые случилось у меня. Кинулась я в Перевальный, к Акулине Анисимовне… Тут мне и сказали, что она у Глафиры Савельевой роды принимает… Мы с Василисою уложили мальчонку в корзинку… И – к вам на крылечко. Дальше ты всё сам знаешь.
Продолжение следует…
Глава 1 Глава 2 Глава 3 Глава 4 Глава 5
Глава 6 Глава 7 Глава 8 Глава 9 Глава 11
Первая часть повести Третья часть повести
Четвёртая часть повести Пятая часть повести
Шестая часть повести Седьмая часть повести
Навигация по каналу «Полевые цветы» (2018-2024 год)