В середине пути шахтёры молча переглянулись – уже было видно: случилось то, чего они все боялись в душе. У самого основания запасного выхода, там, где начинался подъём на поверхность, тяжёлой громадой темнела ещё одна обвалившаяся глыба…
Захар опустился на земляную ступеньку, уронил голову на грудь.
Посмотришь на кровлю – с виду крепкая да надёжная… А работа шахтёрская… и руки шахтёрские, значит, крепче: от ударов кирками да обушками по угольному пласту даёт кровля трещину – сначала незаметную, а с каждым днём трещина всё больше становится, пока в какой-то миг не откалывается глыба породы. Самое страшное – на обрушении в одном месте беда не останавливается, будто первая отколовшаяся глыба тянет за собою всю кровлю. И предсказать нельзя – куда добежала трещина, и в каком месте через минуту либо через час кровля рухнет снова…
Откатчик Павел Филимонович присел рядом, вслух сказал о том, что больно билось в Захаровых висках:
-Уж сколько говорено: крепить лучше надо. Добро – доселе не шибко большие куски породы обрушивались: всех дел – успей отскочить. И то: Еремея Васютина по спине вдарило – до сих пор отлёживается Еремей. Крепить надо лучше. А у нас как: то кругляков дубовых не хватило, то крепильщики не там, где надо, крепь поставили: тёмный народ… неучёный. Хоть и смекалистые у нас мужики, да дело-то новое.
Захар и сам не раз думал об этом: надо бы в шахту толкового горного инженера. Мужики на него, на десятника, надеются, на его шахтёрский опыт. А десятник – что… Как уголёк рубить, знает. По шахтному хозяйству привычно управляется. Только одно дело – видеть, что крепь плохая… И другое – знать, как надо крепить кровлю, чтоб не было обрушений: без инженерных знаний, без грамотных расчётов не обойтись.
Инженер на шахте имеется, – как же… Бертель. Из иностранцев он. Из Голландии, что ли, приехал. Мужики его на здешний лад зовут: Вертель. Да и больше подходит инженеру такое имя: больно ушлый голландец, если касается того, чтоб незаметно и быстренько продать на сторону дубовые брёвна, что доставили на шахту для крепи. Глазом моргнуть не успеешь, а брёвен – как и не было… А шахтным делом Бертель-Вертель этот не увлекается. И по-русски почти не говорит. На каждодневные просьбы Захара Михеевича – спуститься в шахту и осмотреть крепь или ворот, что на водоотливе стоит, инженер скучливо-досадливо отмахивается:
- Угля больше давай!
Это – всё, что выучил Бертель по-русски…
- Правильно ты говоришь, Павел Филимонович, – согласился Василий с откатчиком. – Негодную крепь ставят. Да не об этом сейчас думать надобно: ребятня, лампоносы наши, там, в шахте. Их вызволять надо.
-Вот и думай… – тяжело вздохнул Кондрат Иванович. – К подъёмному стволу они не подойдут: ход завален. Говоришь, Захар Михеевич, Алёха твой знает запасной выход. Положим, – выйдут они к нему… в темноте-то. Так и тут – вон какая глыба виднеется…Не подступиться к выходу.
Захар вспомнил: как-то дед Парамон Гурьевич, один из первых здешних шахтёров, рассказывал, что нынешняя шахта в одном месте соединяется со старой. Старая шахта – после обрушения, вызванного сильным подтоплением – была заброшена. Но дед говорил, что там был выход на поверхность:
- Вы, мужики, про него помните: неизвестно, как поведёт себя шахта. Может статься, что пригодится вам этот выход.
Ясно: не до того было, чтоб заняться поисками заброшенного выхода… Да и лет пятнадцать прошло с тех пор, как дед Парамон с первыми здешними шахтёрами прокладывали запасной выход на поверхность: поди, давно завален путь к нему… да и ступеньки земляные обрушились.
Павел Филимонович кивнул:
- Чего сидим, мужики. Подниматься надо – за подмогой. Рубить породу – либо здесь, у запасного выхода, либо ту, что перегородила выработку за подъёмным стволом и отрезала ребятам путь к подъёму.
Кондрат Иванович призадумался:
-А станем рубить, – не рухнет ли где-то ещё… От силы ударов по глыбе: это ж не чурбан дубовый расколоть… Как пить дать – снова рухнет: при такой-то крепи! А где ребятня наша, – про то нам неизвестно… То ли польза будет – оттого, что рубить начнём… То ли беда непоправимая случится: а ежели накроет ребят новою обвалившейся глыбой…
Захар Михеевич поднялся:
-С дедом Парамоном Гурьевичем увидеться надо. Дед знает, куда поднимается запасной выход из старой шахты. Может, по нему удастся спуститься, – чтоб ребят отыскать.
Парамон Гурьевич с женою Лукерьей Ильиничною уехали в Нижнюю Рогозовку – сватов проведать…
…А я так думаю, ребята, – горделиво заметил Стёпка, – оттого, что мы лампоносы, мы и идём сейчас в темноте, – будто при свете! Мы ж – народ бывалый, привыкший. Так и выйдем – к запасному выходу. И на поверхность поднимемся. А то маманюшка с сеструшками уж места себе не находят.
-Идём мы потому, что за Сашкой идём. Сашка дорогу знает, – резонно заметил Алёха Савельев.
-Откуда ж он её знает? – недоверчиво спросил Тимоха.
- Вышло так – вот и знает. После об этом.
- Знает… А что ж идём-то – так долго!
Алёха рукавом косоворотки вытер лоб:
-А того, Тимошка, долго идём – что это шахта. А ты думал, – как огород перебежать и к речке спуститься?
Дивились лампоносы: огонёк в Сашкиной лампе так и не угас. Временами трепетал чуть приметно, а потом, казалось, набирался силушки, вспыхивал неярким пламенем… Перед таким крошечным огоньком чернота шахтная не сильно расступалась, но всё равно – идти с зажжённою лампой было веселее и будто надёжнее.
Сашка ускорил шаги, приподнял лампу. Оглянулся:
- Пришли, ребята! Воон там – видите?.. Чуть светлеет.
Алёшка поднял глаза… Вспомнились Сашкины слова:
-Там, за глыбой, – далеко… но всё равно видно… надо лишь, чтоб глаза привыкли, тут и различишь свет. Чернота словно рассеивается. Вроде бы темно, но – светлее. Серее – по сравнению с чернотою.
Так и было.
Надо же, – как точно девчонка подметила: чернота словно рассеивается…
Стёпка бессильно опустился на груду обломков породы. Медленным взглядом измерил расстояние – от первой полубвалившейся земляной ступеньки до рассеивающейся черноты…
- И это нам идти – аж туда?..
- Аж куда? – усмехнулся Федька. – Да ты, Стёпка, либо не знаешь глубину шахты?.. От твоей хаты до Гремучей балки – в десять раз дальше. А ты ж туда за земляникою ходишь – запросто!
-То ж за земляникой… И там криница по пути – пей водицы, сколько душа желает… А тут – в гору подниматься… Ступеньки-то – вон какие крутые! И – темно. Воон где аж свет! И пить хочется – сил нет.
У Алёхи тоже в горле пересохло: хоть бы глоток водицы! Но он распорядился:
-Ребята! Некогда разговаривать: подниматься надо. Там, наверху, уже не знают, что про нас думать-гадать. По ступенькам тоже поднимаемся гуськом, друг за дружкою. Тут уже не заплутаем: иди себе в гору, к свету… Одно лишь неизвестно: куда выходит этот подъём. Заодно и посмотрим.
Вскоре на подъёме заметно посветлело – темнота оставалась позади, в глубине старой выработки. Даже Стёпка приободрился:
-Ребята! А ведь чабрецом запахло – слышите?..
- Не иначе, как на склон Криничной балки выходим: только там такой пахучий чабрец растёт! – догадался Иван.
-А вода-то какая там! Вот уж напьёмся! – радовался Стёпка.
Алёха Савельев тревожно оглядывался: Сашка… в общем, девчонка, отставала от ребят… Сначала – ступеньки на две-на три, потом – больше. Алёшка вернулся:
- Что?..
А что спрашивать: девчонка…
Она рукою махнула:
- Иди. Я догоню. – Усмехнулась: – Ребята вон уж выходят! Ты тоже иди, Алёшка.
- Никуда я не пойду. Вместе выйдем.
Ребята, лишь шагнули на поверхность, тут же убежали к кринице…
Девчонка опустилась на траву. Почерневшей от копоти ладошкой устало вытерла лоб. Алёшка видел, как хочется ей сбросить фуражку… Негромко сказал:
-Сними – фуражку-то. Я всё равно… знаю.
В серых глазах заметался испуг.
Глубина угольных шахт на Донбассе в начале девятнадцатого века была от десяти до сорока саженей. Это примерно двадцать – восемьдесят метров. С годами шахты углублялись. Сейчас донбасские шахты – одни из самых глубоких в мире: нередко их глубина – больше километра.
Продолжение следует…
Глава 1 Глава 2 Глава 3 Глава 4 Глава 5
Глава 6 Глава 7 Глава 9 Глава 10 Глава 11
Первая часть повести Третья часть повести
Четвёртая часть повести Пятая часть повести
Шестая часть повести Седьмая часть повести
Навигация по каналу «Полевые цветы» (2018-2024 год)