Что ж, Карабаха больше не будет. Он прекратит своё существование с 1 января 2024 года. Сегодня Президент непризнанной республики Самвел Шахраманян подписал указ об этом. Не хочу быть политизированной и снова писать прописные истины про «Родину или смерть». Чтобы опять не заблокировали)
Ведь есть еще любовь. Поэтому лучше напишу о любви.
Несостоявшейся. Терпкой, как гранатовое вино. Любовь же пока не запрещена?
Нашла эту историю в письмах в старых блокнотах… Она произошла со мной много-много лет назад. Когда я ещё была юна и романтична. В ней Нагорный Карабах не назван прямо. Но это все о нем.
Юля Васильчикова wrote: Женька, почему не пишешь? Я шлю, шлю... То ли ты в Москве, то ли еще где.. Что у вас там стряслось? Что? Может так быть, чтобы человек понравился. Сразу и навсегда. И ничего больше. Можно, я лучше тебе про него напишу? Про него и про странную страну на востоке, где горы соседствуют с вечностью и побеждают ее. Там нет времени. Там всегда становится сейчас. Он - одноногий. Герой войны, которая продолжалась в этой стране больше десяти лет, полковник. И каждый день поднимает над своим полком (не он сам, а его солдаты, конечно) российский флаг. Ему 47 лет. Он учился в Москве, с отличием закончил академию им. Фрунзе. Он не сказал при мне и десятка слов, это вообще не свойственно для восточных мужчин, не хвалился, не понтился, просто сидел и слушал. И смотрел. Хотела бы я сказать, что тоже культурно молчала. Не могу. Мы с ним познакомились еще год назад. Я приехала сюда в командировку как военная журналистка. Я его не запомнила. мы были в его полку и нас угощали домашним гранатовым вином, и я сказала, что вино зашибись и я хотела бы такое точно увезти в Москву. Но, видно, не судьба! Гранаты здесь растут в одном-единственном месте, через скалы, на границе со страной, с которой ведёт войну их страна. Там же и вино делают, это далеко от полка, 12 часов трясучки по горам, а в полку больше запаса вина не было. - Привезем, - обещали мне, может он и обещал. Ага, так я и поверила! Но в день вылета, в семь утра, в номере у меня была сумка с бутылками. Ее доставили в гостиницу. и я даже не помню кто - он ли сам, его солдаты ли? Потом я о нем забыла. Вернее, и до этого не помнила. Вино было выпито. В текст он у меня не ложился, поэтому героем ни одной статьи так и не стал. Когда в этом году мы снова полетели туда, один московский журналист, который его тоже знал, позвонил ему и сказал, что я опять буду. И он примчался в первый же вечер в гостиницу с букетом роз в виде ковра, и бутылкой коньяка 40-летней выдержки, и... А я спросила язвительно: "А где же ваше знаменитое гранатовое вино?" Был час ночи. В холле гостиницы сидела классная кампания москвичей, артистов и журналистов, они травили анекдоты и с ними мне было гораздо веселее, чем с каким-то молчаливым полковником, невысоким, худым, хромым, в камуфляже. Я сказала про вино, и он развернулся и ушел. А когда пришел снова, в его руках было две упаковки. И все восхитились: "Вот это настоящий полковник!"
На следующий день он опять позвонил нашему общему знакомому, и тот конспиративно сообщил, что я собираюсь на рынок в центре их городка, где продают серебро, антиквариат, картины. Он сказал, что подъедет туда тоже. Я чертыхнулась, потому что отлично знаю как мужчины сопровождают в таких местах женщин. Либо ноют без устали, либо начинают показывать какие они крутые и как могут разом тебе все скупить. Включая саму тебя тоже. Оптом и в розницу. Он шел шага на три позади меня в течении двух часов, пока я шла по рынку, и все это время молчал. Я даже выбрать ничего не могла, так мне было неуютно. Не подойти, не прицениться, не за руку взять. К тому же все время молчать, какой же надо иметь характер! Наконец, я нашла одно кольцо - белое золото, а в центре - виноградная гроздь из мелких аметистов. Продавец долго уговаривал его купить. Я сомневалась. Полковник молчал, потом сказал: "Давай пройдешь еще немного, если твое, оно тебя дождется". Я рассмеялась: "Ну да я если мое, то это судьба. А если нет, то и сожалеть не стоит" И ушла... Он нагнал меня вскоре и протянул то, выбранное кольцо: "“Тебе продавец подарил. как первой сегодняшней покупательнице". - Продавец? - Продавец! - Тогда продавцу большое спасибо...
Вечером он зашел за мной в ресторан. Я попросила: "Можно я возьму с собой друзей?" Он сказал мне, что можно. И я потащила за собой всю русскую делегацию. Он был ну совсем не похож на остальных. Как будто бы у него не было национальности. И у меня не было. И просто так, для удобства мы оба говорили на русском языке. И прикидывались, что он - военный, ну а я - журналистка. Тебе еще интересно? я cразу предупреждаю, секса не будет. Юля Васильчикова wrote: У тебя что уже много так было -- что и ты человеку нравишься, и он тебе? Как это -- "как всегда"... По-моему, у тебя как раз это не так часто бывает. И сюжет это - не для статьи, а для романа и жизни. И тот, и другая -- все об этом. Что, собственно, невозможно? Он женат? Идиот? Это Фидель? Ему 15? Он при смерти? Дал обет безбрачия? Тебе не нравится, как он выдавливает зубную пасту на щетку? (Это из какого-то французского фильма -- проклятая паста разбила героине несколько браков). Женька, это же не Путин????
- Он был ни на кого не похож. Представляешь, его даже звали Тимур. Хромой Тимур, что с персидского переводится как Тамер ланг - Тамерлан, повелитель мира. Наш московский народ недоверчиво отнесся к его появлению - видели мы полковников и покруче. Но есть в человеке что-то, даже когда он молчал, чувствовалась такая сила и, я не знаю, одновременно, беззащитная честность и слабость, что ли. У него в глазах была боль. Но я не смотрела совсем в его глаза. Только уже потом, в Москве, разглядела фотографии и ахнула. После того как я раскрутила его на ресторан для всей русской делегации, вечером, уже в более узком составе мы поехали в ущелье, это настоящее каменное ущелье за городом, когда-то там шла война и еще остались выкопанные траншеи. Он сказал - не люблю это место. Я не стала спрашивать почему. Мы сидели на дне ущелья в маленьком кафе, в деревянном домике, через окно которого был виден водопад и речушка, берущая свои воды от далекого озера. Еще там была клетка и в ней ревел взаперти медведь. Не бурый и не белый. Серый. Такие водятся только здесь. Он сказал, что ждал этого вечера весь год и в этом была его жизнь, и что никогда ничего такого у него не было. И что это его лучший день за последний год жизни. - Вы же учились в Москве, - парировала я. - Наверняка там тоже было весело. И много друзей. - Меня уважали только тогда когда я шел в форме. А так я для ваших - лицо непонятной национальности. Друзей у меня там не было. - Но ведь теперь у вас есть мы. Приезжайте, вместе с женой и сыном, - я пыталась выяснить его семейное положение. - Как, кстати, его зовут? Он уже наверное взрослый? - Его зовут Армен. Ему два года. Мне - 47, а ему 2. Он у меня единственный. Он показался мне вдруг таким уставшим. И ничего не ответил про жену. А когда я сказала, что полечу в места, где он непосредственно воевал, он предложил, чтобы меня там встретили его друзья. А я сказала, что не надо. Мне и так помогут. Он наотрез отказался идти к нам в гостиницу на официальный ужин. "Не люблю правительственных чиновников". - Можно я вам еще позвоню? - Почему бы нет? И был третий вечер, когда я вернулась. Вся наша московская кампания - поэты, актеры, журналисты, полным почти составом – собрались нелегально ехать с ночевкой в горы. А организаторы нас туда не пускали, потому что рано утром намечена была встреча с президентом страны, которая поддерживала страну Тимура. А вдруг что-то случится и мы не сможем вовремя вернуться, и получится не по протоколу?. Часов в семь Тимур опять позвонил - снова не мне, а нашему общему другу, и сказал, что он уже здесь. Около гостиницы стоял гвалт. Поэты никак не могли собраться, чтобы тайно удрать на озеро. Кто-то отходил попить, кто-то пописать, за сигаретами, никак не могли выяснить - где там ночевать и сколько денег нам надо на такси. Подошел Тимур, впервые в штатском, которое ему совсем не шло, я нагло попросила - вы можете отправить нас всех в горы?. Он переспросил: ты этого хочешь? я ведь не могу с вами поехать. у меня полк. - Да, очень хочу! - Я все решу. И он решил. Достал бесплатно машину, сопровождающих солдат, нашел базу отдыха и там нас уже ждали, и готовили шашлык. Он делал все это так спокойно и уверенно, не обращая внимания на меня, а я сидела в машине и ждала, когда же кончатся приготовления к поездке, меня все порядком уже достало и я замерзла, и вдруг ко мне подбежала одна наша девочка из поэтов и прошептала: "Неужели ты не видишь, что это он ради тебя так старается. Что он в тебя влюблен?" Я понимала, что с ним надо обязательно поговорить о чем-то, поблагодарить - но как? И вот когда из его «Лексуса» надо было пересаживаться в машину, едущую в горы, тогда я подошла к нашим ребятам и сказала, что никуда не еду и остаюсь с Тимуром. И мы снова поехали в ущелье. Я, он, молодая поэтесса и прожженная тетка-прозаик. Я рассказывала, что полгода назад уже приезжала сюда, проездом, на банкет, посвященный их победе. - Почему ты мне не позвонила, когда была здесь, ведь мы уже были тогда знакомы? - повернулся он. - Ну, как-то не срослось, - пыталась я отшутиться. Не могла же я опять сказать, что совсем его не помнила.
- Вы уедете - а я опять останусь. И все будет как всегда. Я сказала, что я обязательно вернусь, не могла же я теперь его забыть. Я не знаю, в какой момент во мне выключилась журналистка, мне стало так стыдно за свой московский снобизм. Я вдруг очувствовала странную близость к этому человеку, не близость лица или тела, это что-то другое, как будто бы я всегда его знала, ну еще с прошлой реинкарнации. Много веков назад он вот также сидел напротив меня, и вот также горел свет над столом, и подавали скворчащий шашлык из баранины. Или это были не эти мы? Другие, счастливые, с руками и ногами, не погибшие на разных войнах, не встретившиеся после перемирия, и еще не знающие, что нас ждет через миллионы лет. Пусть времени не останется совсем. И мы все будем существовать только здесь и сейчас. В этом самом мгновении, в этом самом счастливом дне. На дне ущелья.
Он признался, что потерял ногу на войне, совсем молодым, 20 лет назад. Подорвался на мине. Он думал, что никогда больше не научится ходить, потому что заново учиться ходить гораздо сложнее, чем в первый раз. А я рассказала про безногого Руслана из Астрахани, солдата, прошедшего вторую Чечню, про которого я когда-то писала, и про его верную жену Катю, которая искала его, раненый обрубок, несколько месяцев бегая по всем военным госпиталям, а он не хотел, чтобы она его таким видела, как бабу на чайник, и поэтому он решил навсегда исчезнуть из ее жизни, но Катька была упрямая и беременная - поэтому его нашла. Я сказала, что Руслан ленивый и не хочет пользоваться протезами, а Катя его заставляет. Тимур ответил, что да, к протезу трудно привыкать. Если не приглядываться, между прочим, хромота его была почти незаметна, скользяща, она ему даже шла - как идут шрамы мужчинам в форме. Было три часа ночи. Свет горел только над нашим столиком. И времени не было. Мы возвращались обратно к гостинице на его лексусе со скоростью тридцать километров в час, и все местные гаишники, завидев эту странную картину - лексус, ползущий по пустому Кавказскому городу! - тормозили нас. Но не проверяли документы, потому что Тимура многие знают в лицо. А по радио играла "Белль» на французском языке.
Юля Васильчикова, wrote: Что-то со второй главы я перестала понимать -- это пишет авторша и лирическая героиня, или это пишет Женя. Что-то в этой жизни я вижу все больше литературы... Ничего не имею против -- описано прекрасно и чудесный сюжет, мне просто надо знать, как к этому относится. Серьезно? Или как всегда. А это почти что и все. Я ушла в гостиницу. Утром перед отъездом он примчался на пять минут из своей части. Привез только золотой образок для моего ребёнка - богородицу с младенцем. В розовой, как домик Барби, коробочке. Я поцеловала его в щеку. Она была небритая. Я попросила его всегда ходить в камуфляже. Потому что тот ему идет. А он опять сказал, что я должна вернуться. Я ответила, что попробую... Вчера он последний раз позвонил через нашего общего друга и сказал, что снова никак не мог пробиться - не получалось соединения. "Как у тебя дела?" "Спасибо, прекрасно!" "Вы только помните обо мне - через пять тысяч километров". Зачем звонить? У нас нет общих тем для разговора. Он говорит с акцентом. Почти незаметным, когда мы у него на родине, будто бы это тоже часть гор и пейзажа, но абсолютно режущим слух здесь, в Москве. Юля Васильчикова wrote: А вдруг ты ее дождалась, судьбу? И уже не надо ни о чем думать. Женька, в тебе просыпается человек. (Если все, что я прочитала, не литература). Потому что раньше -- я как-то говорила -- ты в жизни и ты в текстах была совсем как небо и земля. Венец природы сквозь строки, на которую хочется молится, и циничная дама
наяву. Ну, утрированно... Не пиши эту историю. Давай лучше я ее напишу. Когда-нибудь. А ты ее проживи. Дальше.
… Мы так больше никогда и не увиделись. На следующий день после прилёта я попала в международный скандал. Так вышло, что у меня поставили незавизированное интервью с тогдашним президентом Армении. Никто не виноват. Цепочка случайностей. Текст лежал в общем доступе, а на календаре был День независимости Армении, решили, что он готов и мне никто не позвонил, что он идёт. В нем президент намекал, что готов помириться с Азербайджаном и сдать Карабах.
На пару дней наша газета стала новостью номер 1 в Ереване. Нам звонили мировые СМИ, связанные с этой темой, и требовали комментариев. Президент Армении вообще отрёкся, что меня видел. Хотя другие журналисты готовы были подтвердить, да и наше общее с ним фото было. Я тихо рыдала в кабинете у своего редактора, потому что уже понимала, что стала персоной нон-грата в Армении и больше никогда туда не попаду…
Так, собственно, оно и вышло. Так что я даже не знаю, жив ли Тимур и где он теперь. Знаю только, что он стал генералом.
