Уже поздней осенью с позиций под Станицей Луганской ко мне в детский дом приехал крёстный. Я никогда не видел его в камуфляжной форме, но узнал его сразу, ещё издалека. Крёстный сказал, что пока надо побыть в детдоме, – потому что они с нашими шахтёрами воюют на позициях, а все дома на нашей улице разбиты ударами украинских «Градов». Крёстный дал мне большой пакет – там были яблоки, а ещё мои любимые маленькие баранки, мягкие булочки и конфеты:
- Пацанов угостишь. И девочек. – Крёстный положил ладонь на мою голову: – Я тебя скоро заберу. – Улыбнулся: – Будем дом ремонтировать.
Крёстного я больше не увидел: он погиб в бою под нашим луганским городом Счастье...
Все эти годы мы, детдомовские пацаны, следили за ситуацией на наших позициях. Мы росли, а война не заканчивалась, сумасбродно куражилась в нашей степи, от края до края израненной глубокими окопами, разрывала самое чистое донбасское – луганское и донецкое – небо, в необъяснимой, безумной ярости опустошала уютные и красивые города и посёлки, на месте добротных домов оставляла груды камней, битого шифера и стекла.
Мы с моим другом Максимом Левашовым в то лето перешли в седьмой класс. Отец Максима погиб в первые дни войны, в бою за блокпост под Краснодоном. А мать его была медсестрой. Укры обстреливали госпиталь из реактивной системы залпового огня. Мать Максима дежурила в эту ночь. И погибла от осколочных ранений. Максим тоже, как и я, один остался…
Как-то вечером, в начале июня, мы с пацанами курили за детдомовской кочегаркой. Там густо разросся шиповник, поэтому сюда никто, кроме нас, не заглядывал: старшие пацаны курили в самом конце двора, за старыми беседками. Вообще-то, нам от них, от старших пацанов, не раз доставалось – по первое число – за курение. Будто они сами не курили с тринадцати лет… Мы научились быть осторожными, за кочегаркой собирались незаметно, переговаривались вполголоса. В эти дни на позициях под Славяносербском, на линии боевого соприкосновения, возобновились бои: украинскими вооружёнными силами снова был нарушен режим тишины. Для обстрелов наших позиций они задействовали РСЗО. Ксения Алексеевна, детдомовский физрук, рассказывала, что под Славяносербском сейчас идут самые кровопролитные бои, – с зимы, с тех известных сражений в ДНР, в окрестностях Авдеевки… Сейчас я толкнул плечом Левашова:
- И что?.. Долго мы с тобой будем здесь метелить суп с фрикадельками и запивать малиновым чаем блинчики с творогом ?
Максим чиркнул зажигалкой, кивнул, – понял меня и согласился:
-Угу. И в отличников играть.
Хорошо, когда не надо лишних слов… Этой ночью, ближе к рассвету, мы с Максимом сбежали из детдома – на позиции под Славяносербск. Один из бойцов шахтёрского подразделения обнаружил нас на берегу Северского Донца. Не разбираясь в порывах наших с Максимом душ, угрюмо и молча надавал нам подзатыльников и отвёл к командиру, синеглазому артиллеристу с позывным Проходчик. Командир устало взглянул на бойца:
- Накостылял им? Не мало? Может, добавить?
Боец – он был чуть старше наших детдомовских одиннадцатиклассников – подумал и решил:
- Хватит с них. Отвезти в Луганск?
Проходчик кивнул. Я оглянулся на него – он смотрел нам вслед. Встретил мой дерзкий и отчаянный взгляд, провёл ладонью по лбу и глазам…
А осенью мы с Максимом снова сбежали на позиции. Недалеко от Славяносербска, на правом берегу Северского Донца, взорвалась противопехотная осколочная мина всу. Меня спасло то, что за два шага от притаившейся мины я поскользнулся на мокрой траве и скатился в ложбинку…
Потом я тащил Максима на позиции к нашим. Максим не приходил в сознание, а моя ветровка потяжелела от его крови…
Нашёл нас уже знакомый командир с позывным Проходчик. Я обрадовался ему, как родному: сам позывной – Проходчик – делал его родным нам, пацанам из шахтёрских посёлков…
Мой лучший друг, мой брат по детскому дому умер в больнице. А мне Проходчик сказал:
- Поедешь к моим, в Краснодон. Там у меня жена, Анюта, Анна Васильевна.
Мою маму тоже Анютой звали… Командир чуть приметно улыбался:
- Таких командиров, как моя Анна Васильевна, ещё поискать. До войны она на шахте работала, машинистом спуска-подъёма. У неё ты точно не побегаешь. За три дня шёлковым станешь… по струнке ходить будешь. А ещё у нас с нею Машка есть, дочка. Твоя ровесница, кажется. И шалопайка такая же… Тоже на позиции рвётся, но дисциплину знает, – в медучилище после девятого готовится поступать.
Я угрюмо, исподлобья, взглянул на командира. Мне было всё равно, куда теперь идти… раз не было Максима. Всё же ответил Проходчику:
- Меня из детдома не отпустят.
Проходчик задумался. Кивнул:
- Не отпустят. Значит, по выходным Анюта будет забирать тебя домой.
Так и было. Перед выходными в детдом приезжала Анна Васильевна, и мы уезжали в Краснодон. Проходчик был прав: его Анюта могла с успехом заменить нескольких боевых командиров. При этом она вовсе не ругалась, даже голос не повышала. Просто сводила красивые тёмные брови, и без слов становилось понятно, что надо почистить кроссовки, вымыть руки, садиться за стол… Вполне ясно было, что после обеда надо убрать со стола и помыть посуду. Лёгкая ладонь Анны Васильевны на секунду опускалась на мою голову, а серые глаза её вдруг туманились…
Синеглазая, как отец, Машка, представленная командиром такой же шалопайкой, как и я, сначала вызвала у меня презрение: обычная девчонка… на отличницу похожая. Ей до шалопайки, – как мне до отличника. А в один из выходных мне довелось увидеть, как она дерётся с долговязым рыжим Илюшкой Нестеровым, – его наглая веснушчатая рожа была мне уже знакома. Разумеется, я собрался отшвырнуть Илюху от Машки… а она измерила меня взглядом:
- Не лезь. Я сама разберусь.
Через пару-тройку минут Нестеров шмякнулся в лужу. Мы с Машкой направились к дому. Я полюбопытствовал:
- Ты за что его?
Машка сбила ребром ладони высохший колючий осот:
- А много на себя берёт. У нас математичка новая. Андрей Александрович ещё с сентября на позициях, в шахтёрском батальоне. А вместо него теперь Полина Владимировна. Она ещё студентка, на пятом учится. На заочное перевелась, чтоб преподавать у нас математику. А Нестер с компанией выпендриваются, не дают ей уроки вести. – Машка снова ударила рукой по сухим бледно-розовым цветам: – Нет, Полина… ну, в смысле, – Полина Владимировна и сама справилась бы с этими упырями, но ей же нельзя: она учительница… педагог. А мне можно.
После этого случая моё отношение к Машке изменилось… Хотя сильно смущали её синие – отцовские – глаза под неожиданно тёмными, с изломом посередине бровями, – как у матери. Я сам не замечал, как бессовестно пялюсь на чуть приметные упругие холмики под её футболкой. Маша чуть краснела, одёргивала футболку… и старалась перехватить мой взгляд, – лучше уж, чтоб я смотрел ей в глаза, чем на грудь.
По выходным, когда я приезжал в Краснодон, мы с Машей быстро справлялись с домашними делами – Анна Васильевна руководила бригадой местных женщин, которые шили тёплую форму для наших шахтёрских батальонов, и мы брали на себя всю работу по дому и во дворе. И разговаривали, – обо всём. Нам с Машкой обоим хотелось разговаривать бесконечно: бывает, так хочется припасть губами к счастливо встретившейся посреди степи кринице. Мне надо было рассказать Машке про отца… про маму, Катюшку и крёстного. Не просто сказать, что они погибли, – хотелось долго-долго рассказывать, как мы с отцом ходили в «Детский мир» – выбирать мне школьную форму… Про горноспасательные машины Маше было всё понятно. И про Катюшкины куклы, про фотографии, где отец держал на руках Катюшку и где на столе стояла миска с мамиными пирогами. Про моего крёстного Маша тоже всё поняла. До сих пор я ни с кем об этом не говорил… А Маша рассказала мне, что у неё был брат, Иван:
- Иван да Марья, – мы с ним двойняшками были. Нас назвали в честь бабули и деда: мамину мать Марией звали, а батиного отца – Иваном. Дед ещё в четырнадцатом погиб, помнишь, – тогда за Луганский аэропорт бои шли. А Ванька… – Машин голос прервался, но слёзы она сдержала, лишь ладошкой что-то смахнула с ресниц: – Иван прошлой весной погиб. Снаряд от всу-шного «Града» недалеко от нашей школы разорвался… У нас перемена была. Мы побежали в подвал, а Ксюху Касаткину из 9-го Б осколком в шею ранило. Ксюшка упала. Ванька оглянулся, назад вернулся. Он сильный был, Ксюшку на руки поднял… А его – другим осколком, в затылок.
Продолжение следует…
Навигация по каналу «Полевые цветы»
