Работая с расстройствами пищевого поведения, прежде всего важно понять, какое место отношения с едой занимают в жизни человека. Или — чьё место.
Это могут быть отношения, в которых еда успокаивает. Это может быть история, окрашенная тайным, запретным удовольствием. Как символично, что «свидания» с едой часто происходят под покровом ночи или просто подальше от чужих глаз. За наслаждение приходится расплачиваться стыдом, за «запретную связь» — самонаказанием. Еда может быть тем, для кого «дверь всегда закрыта», но от кого невозможно избавиться — даже ценой собственного здоровья, собственной жизни. Как часто случаи тяжелой анорексии и булимии становятся «немым криком», свидетельством раннего дефицита любви и профицита ненависти, безразличия, даже насилия в семье. Иной раз отношения с едой — это отношения с тем, «кто в зеркале», с нарциссическим двойником, перфекционистские требования которого удовлетворить невозможно (ведь нет предела совершенству).
Почему же отношения с едой складываются у всех по-разному, и что стоит за расстройствами пищевого поведения?
Психоаналитик Дональд Винникотт говорил, что начало кормления — это начало объектных отношений. Модели, которые станут ведущими в психике взрослого, закладываются именно в период младенчества. Вселенная новорожденного — мать. Она заботится о нем, понимает без слов, кормит и, конечно, любит. Поэтому испытывая голод, младенец стремится не только удовлетворить потребность в пище, но и получить подтверждение безусловной любви. Мало что меняется с годами, и каждый из нас имеет свою модель пищевого поведения.
Расстройства пищевого поведения связаны с «оральной стадией» — самой первой стадией психического развития — и в психоаналитическом смысле довольно часто являются попыткой отреагировать или компенсировать нехватку заботы и любви.
Зигмунд Фрейд, говоря о психологических защитах, связанных с ранним периодом развития, описывал простой механизм: нам хотелось бы проглотить что-то приятное и полезное, но выплюнуть неприятное и враждебное организму. На этой основе формируются и более сложные психологические процессы. Все они так или иначе связаны с принятием, «перевариванием» и усвоением опыта.
Далеко не весь опыт приятен, полезен и безопасен. Горькую таблетку мы стараемся проглотить целиком, не разжевывая. Горький, болезненный опыт мы также можем «проглотить», не разбирая деталей. Говоря психоаналитическим языком — инкорпорировать. Так травма становится психологической проблемой: будучи «проглоченной», но не прожитой, она не «переваривается» — присваивается, но не усваивается.
Если пищевое поведение перерастает в расстройство, мы можем увидеть, как именно травма была инкорпорирована — можем найти ее следы в истории человека.
Так анорексия становится знаком «отказа» («я не хочу ни присваивать, ни усваивать — это слишком болезненно, слишком опасно»), булимия — знаком «отбрасывания» («я нуждаюсь в этом, но не могу позволить себе ни присвоить, ни усвоить»). Компульсивное переедание символизирует повторение без результата («я присваиваю это снова и снова, но оно не усваивается»), а расстройства ЖКТ — проблему психической переработки («я не могу/не хочу это переваривать, чтобы усвоить»).
Мы все так или иначе компенсируем ранние травмы и дефициты в любовных или дружеских отношениях, в профессиональной деятельности, в привычках и хобби, но иногда — в зависимостях, среди которых может быть и пищевая. Когда особенности пищевого поведения занимают в жизни человека слишком много места, можно сказать, что пища берет на себя объектную роль — замещает собой переживания, мысли, отношения.
В каком-то смысле любое расстройство пищевого поведения говорит о зависимых отношениях с едой. Например, желание жестко придерживаться той или иной диеты, структурировать сочетание продуктов, элементов, калорий — это, с одной стороны, наведение порядка, но с другой, в более навязчивых формах — идентификация с внутренним агрессором и зависимое подчинение его требованиям.
Как справиться с РПП?
Чтобы справиться с расстройством, нужно многое вернуть на свои места, навести порядок именно в психической жизни. Но даже осознав наконец причины неблагоприятной модели пищевого поведения, человек не может изменить одним усилием воли. Почему так происходит?
Во-первых, на это требуется время. А во-вторых, симптом дает ложное чувство упорядоченности (именно его можно спутать с успокоением во время компульсивного приема пищи). Симптом будто бы защищает от тревог, хоть временно и очень ненадежно.
Расстройство пищевого поведения становится бегством от реальности в отношения с едой. И как во всех иных способах ухода от реальности, от этого сложно отказаться. Перспектива заменить мгновенную компульсивную разрядку на психическую работу с болезненными чувствами, но ведущую и в итоге к новому взгляду на себя, кажется заманчивой далеко не всем. Но нужно помнить, что обратное движение — движение к себе — возможно. Главное найти смелость начать.
Работа с психологом при расстройствах пищевого поведения предполагает больше времени, потому что здесь мы имеем дело с событиями, случившимися в довербальный период — задолго до того, как ребенок научился говорить — этот ранний травматичный опыт непросто облечь в слова. От специалиста потребуется много терпения и внимания к деталям, прежде чем человек сможет действительно рассказать о своих чувствах.
