Глава 24. Лайза
Двейн Рейни. 9 Марта
— Доктор Пинкофф, добрый день. Мы договаривались о встрече, — сказал Рейни, входя мимо роскошного бюста секретарши.
Белая тонкая блузка мягко обтекала его, показывая все детали кружевного шедевра от Ла Перла и совершенные формы внутри оного. Ничего больше Рейни не заметил, за что себя мельком упрекнул.
Накануне он позвонил в контору и попросил ещё день отгула, потом провёл обширный поиск в сети. Он чувствовал себя виноватым перед Карлом, но ничего не мог с собой поделать. Всё, что он смог обнаружить, оказалось в двух часах езды, в Пенсильвании. Он сделал несколько звонков, и ранее утро нашло его в дороге.
Доктор Пинкофф шестнадцать лет назад был красив и представителен. Теперь же он олицетворял величие. Главный врач госпиталя имел всё ещё тёмные волосы с элегантной проседью и вполне подтянутую фигуру. Он явно тщательно следил за собой. Выглядел он как… голливудский главный врач госпиталя.
— Да, входите пожалуйста, — тон официален и чуть отстранен. — Хотя я совершенно не представляю, чем могу быть полезен федеральному бюро. И потом, как вам объяснили, у меня назначено важное совещание через полчаса.
— Я очень надеюсь не задержать вас дольше.
— Кофе? Чай? Напитки?
— Кофе, спасибо, — сказал Рейни.
Доктор сказал несколько слов в динамик и вскоре секретарша вкатила столик с фарфоровым набором.
Теперь у Рейни был шанс увидеть всё остальное. Очаровательная шатенка с короткой стрижкой и фигурой для подиума. Белая блузка, чёрная юбка, алые туфли на каблуках-стилетах. Она явно заметила повышенное внимание визитёра, чарующе улыбнулась.
— Итак? — в голосе доктора звучало осторожное раздражение.
— Я думаю, вам хочется обсудить этот вопрос наедине, — невинно заметил Рейни, продолжая наслаждаться видом.
— Элис, — доктор жестом отправил её вон.
— Конечно, доктор, — сказала она глубоким голосом, который срезонировал у Рейни где-то в самом низу живота.
Он непроизвольно чуть подался вперёд, пока она склонилась над ним вручая чашечку с фантастическим напитком. Вторую она поставила перед шефом, пользуясь возможностью продемонстрировать свою походку. Она не торопилась.
— Итак? — повторил доктор, когда они остались одни, — о чем хочет знать ФБР?
— Главным образом о ваших отношениях с медсестрой Кэмпбелл.
— Что?! — чашечка жалобно звякнула по блюдцу, расплескав содержимое по дорогой полировке. С доктора слетела значительная часть его величия. — О Боже мой! Вы серьёзно?! Это всё было сто лет назад!
— Всего шестнадцать.
— Тем не менее! Зачем?! Почему?! Какой смысл всё это ворошить сейчас?! — в тоне доктора вдруг отчётливо зазвучал искренний стыд.
— Я хочу знать больше о мисс Кэмпбелл. И мы практически не знаем близких ей людей, которые могли бы о ней хоть что-то рассказать.
— Зачем? Всё давно ушло! Эта история…
— Возникли новые обстоятельства. Мы хотим в них разобраться.
— О! Нет! — в восклицании доктора звучала искренняя паника. — О! Нет!
Он вдруг спохватился, подбежал к двери в прихожую, приоткрыл и закрыл плотнее. Потом подбежал к Рейни и спросил шёпотом, полным ужаса:
— Вы же не собираетесь открывать дело снова?! Вы не представляете, сколько мне стоило успокоить все волны и разрядить ситуацию!
— Доктор, мы не собираемся трясти вашу обитель, нам просто нужна информация. Те люди, которые её знали, которые были близки… — ответил Рейни откинувшись в кресле и глядя на доктора снизу вверх.
— Я… никогда… мы никогда не были близки! — шёпотом кричал доктор, умоляюще согнувшись и потрясая ладонями перед лицом Рейни, — В смысле… У нас не было отношений! Это было… Это было…
Доктор поднял плечи, растопырил пальцы и устремил взгляд в пространство, видимо в прошлое. И не мог понять.
— Если вы меня спросите сейчас, как это получилось, я вам не смогу ответить, — он шлёпнул руками в грудь, — я не помню! Я не понимаю, что на меня тогда нашло! — Он даже ударил себя ладонью по лбу. — Просто не понимаю. Как безумие! Она была страшна как… толста как… — доктор даже не мог подобрать подходящие слова.
— И всё-таки…
— И всё-таки… — голос доктора упал и погрустнел.
Он пошёл к своему креслу, но вернулся с полдороги и продолжил заискивающе приложив руки к груди.
— Вы меня поймите… Как мужчина мужчину. Иногда вдруг возникает желание, и его никак не побороть. Это странно, иррационально, но это происходит! Спросите, как это случилось? И я не отвечу! Но это случилось. Словно помимо моей воли!
— Гипноз? Приворотное зелье? — улыбнулся Рейни.
Доктор раскрыл рот и застыл в озарении.
— А может и правда?
— То есть вы не помните ничего, что могло…
— Нет! Нет! Я ничего не помню! — Доктор обхватил голову руками и энергично забегал из угла в угол. — А всё, что я помню, мне хочется скорее забыть, как страшный сон! Человек не может изменить своё прошлое, и я… мне стыдно, что этот эпизод в нём был! И я ничего! Ничего! НИЧЕГО не помню! И не хочу!
Он снова подбежал к Рейни:
— И я умоляю, скажите, что вы не будете открывать дело заново!
* * *
Через три часа Рейни сидел в крошечной серой комнате для посетителей в тюрьме округа. Старый металлический стол привинчен к полу, два стула тоже на коротких цепях, чтобы не стать предметами, летящими в голову.
Перед ним сидела Анжела Доджер, пятьдесят шесть, в прошлом работница того самого отеля, где проживала саудовская принцесса, которая недосчиталась бриллиантов и изумрудов на пару миллионов. Следствие вышло на воров достаточно быстро, хоть они рассредоточились и попытались спрятаться. Но это как паутина — потянешь за одну нить, и вытягиваются остальные. Анжелу арестовали по показаниям её подельников, которым хотелось скостить срок. Но драгоценностей у неё тогда не нашли, она отделалась маленьким сроком.
Она молчала и жевала жвачку. Мешки под глазами и цвет её кожи показывали, что исправительная колония имеет достаточно хорошие нелегальные поставки алкоголя и сигарет. И наверное других субстанций, кроме пожалуй шампуня. Волосы Доджер напоминали старую паклю.
— А что мне будет, если я расскажу? — спросила Доджер сиплым голосом.
— А что ты хочешь? — спросил Двейн.
— Ну скостить… понятно…
— Много не получится, — Рейни не мог обещать, так как Анджела «мотала» уже третий срок, причём теперь за содействие вооруженному грабежу. — Смертельный исход, другие правила.
— Ну и вали отсюда, — Доджер откинулась на стуле.
Но Рейни чарующе улыбнулся:
— Роскошные изумрудные серьги и колье, — сказал он вкрадчиво. — Это же была твоя доля? Кто их купил? Разве тебе не обидно, что он сейчас на свободе, а драгоценности снова носит принцесса, у которой и так всего завались?
— Как носит? Их нашли? — удивилась Анжела, — Нет, не может быть… Я искала!
Вся её показная невозмутимость слетела.
— Искала где? Где ты их прятала?
— Искала… — глаза Анджелы забегали, — где надо...
— То есть это не канал, а тайник? Кто-то взял?
Тогда следствие обыскало все места обитания и тайники банды, но долю Анжелы так и не нашли.
— Скости срок. Ну хоть полгода!
— Я постараюсь. Но обещать не могу. Говори.
— Ничего не было! Никакого канала, никакого тайника! — воскликнула Доджер в досаде. Видно было, что она уже не хотела держать этой тайны. — Мы тогда разбегались как крысы, все в разные стороны. За мной уже ехали по пятам, а у меня в кармане этот пакет, чтоб его! Я уже готова была его выбросить в окно, в мусор! В стоковую дырку! Куда угодно, чтобы только с рук долой! Я в торговый центр на парковку, они за мной, а тут блин машина с приоткрытым окном. Я туда и бросила. И убежала. Номер только запомнила, хотела найти потом. А тут меня и арестовали.
— Какая марка машины? Какой номер?
— Тойота королла, серая, старая, — Доджер назвала номер. — Мне тогда небольшой срок дали, а когда вернулась, я искала машину. Нашла, друг помог. Не спрашивай кто. Но хозяин ничего не знал. Купил машину недавно у дилера, кто был прежний владелец не знал. Дилера уже не нашли, уехал. Концы в воду. Говоришь, камни нашли? — Анжела грязно выругалась, — А кто хоть нашел?
— Медсестра одна, это была её машина.
— А как зовут?
— Не важно. Её уже нет в живых.
— Ну это точно не моя работа.
— Я знаю, — сказал Рейни и поднялся, — Спасибо за информацию.
— Ну хоть сколько-то можно мне скостить за неё? — спросила Анджела.
— Я поговорю с твоим куратором.
*
Глава 25. Шмуэль
Маркус Левин. 11 Марта
— Бэ, — сказал Шмуэль дребезжащим голоском, — это всё вавилонская башня! Человеческая жажда величия заканчивается руинами. Мудрость появляется тогда, когда человечество эти руины созерцает.
Шмуэль похоже стал ещё меньше ростом, ещё больше похудел и сморщился, хотя это казалось уже невозможно. Одетый как всегда в выцветшую и застиранную рубашку, коричневые брюки с подтяжками, старые тапки и огромные очки, он однако был при этом чисто выбрит. Голова покрыта редким серым пухом и пятнами, а в ушах виднелись пластиковые вставки слуховых аппаратов.
— Здание строится годами и веками, — продолжил он, — чтобы потом быть разваленным одним махом! Наука, медицина, техника, всё это как кирпичики складывается одно к другому чтобы разлететься в один миг! — Он помолчал немного и продолжил, — самый великий Рим однажды падает к ногам варваров, а великая образованная Германия к ногам недоучек-бюргеров! Суета сует! Все суета!
— Не так уж всё трагично, — улыбнулся Маркус.
— Конечно трагично! — воскликнул Шмуэль потрясая кулачком в коричневых пятнах и артритных шишках. — Конечно трагично! А самое печальное то, что это повторяется. Каждые несколько поколений!
Он с трудом поднялся, опираясь на ролятор, и с ещё большим трудом начал двигаться в сторону кухни. Маркус вскочил, желая поддержать, но Шмуэль отмахнулся от него:
— Мальчик, сядь и успокойся! Я всё делаю сам. Ты же знаешь. И везде хожу сам. Пока по крайней мере. Если мне будут помогать, я просто умру раньше. Не то, чтобы я был против, но торопить тоже не имеет смысла… — его речь раздавалась уже на кухне.
Зажурчала вода, загремел чайник. Маркус сел улыбаясь. Он сидел на рояльном табурете, потому что заставить себя сесть на диван или стул он не мог. В квартире витал запах медикаментов, влажной протухшей ветоши и мочи. Как впрочем во многих квартирах, где живут одинокие старики. И всё было именно таким, каким он видел это… Когда? Неужели уже прошёл целый год? Как летит время!
Ветхие обои с потёками, почти полностью закрытые фотографиями и картинами в потемневших рамах, старое пианино, на котором давно никто не играл, всё покрытое статуэтками, сувенирами и фотографиями, давно не работающий телевизор, старый радиоприемник… Одни огромные старинные часы работали, наполняя дом мерным гулким тиканьем. Всё было таким до боли знакомым, как будто время здесь остановилось. И вечный стареющий Шмуэль. Нет, не стареющий, а бесконечно старый. Сколько ему? Девяносто пять...
— Вы говорите мудрость, — сказал Маркус громко, чтобы хозяин услышал его с кухни, — однако мудрость это когда после падения Рима падение Германии уже не происходит.
— Ты прав, мой мальчик, — сказал Шмуэль появляясь на пороге кухни и толкая перед собой ролятор, — с одной стороны. А с другой стороны, мудрость это источник, из которого можно пить, а можно не пить. И большинство предпочитает этого не делать, так как это тоже работа и притом тяжёлая. Человеку нетрудно привести осла к реке, но даже десять не заставят его напиться, как говорят.
Шмуэль опустился на скрипучий стул перед раскрытой на столе книгой.
— Я понял только одно, мудрость человечества это то, что принадлежит очень немногим. А человечеству в целом она оказывается не нужна!
— Разве не нужна? Ведь медицина, например, наука…
— Это просто знания, информация! Это ничто, если нет доброты, гуманизма, сострадания, наконец! — воскликнул Шмуэль. — Человечество изобретает новые виды оружия, и скоро даже обезьяны начнут им пользоваться. И тогда не будет человечества.
Он покачал головой и задумался.
— Нужен ли человечеству разум? Благодаря разуму человек выжил и заполнил всю планету, но благодаря тому же разуму он поставил планету на грань исчезновения. Когда идет соревнование особей, племён и систем, разум начинает играть важную роль, потому что он создает новые способы уничтожения, но стоит особи или племени выжить и попасть в благополучные условия, и разум уже не нужен, он растворяется, уходит! Чистая генетика! Если что-то не критично для выживания, то оно вымывается из генофонда.
Шмуэль положил скрюченную артритом ладонь на книгу и расправил лист.
— Сначала они дают школьникам самим выбирать себе программу, и те конечно выбирают что попроще, да и с ней не справляются! Потом все удивляются, откуда столько недоучек, которые не могут найти работу. А кому они нужны такие? Они уже выросли, время упущено, и они могут только забивать сваи. Впрочем, даже этого они не могут из-за излишнего веса и неспособности к физическим нагрузкам.
— Тогда бог придумал пособие по безработице, — сказал Маркус печально, — а дьявол телевизор. Впрочем, не помню, кто придумал что, может быть наоборот…
— Да уж, телевизор! — сказал с чувством Шмуэль, — и все сидят и пялятся в этот ящик. Раньше считалось, что искусство должно учить разумному, доброму, вечному, теперь показывают только то, что смотрят!
— Когда вы в последний раз его смотрели? — улыбнулся Маркус.
— Осенью, когда гостил у Ривочки. Это же убожество! Все кричат, прыгают и корчат рожи. Это обезьянник! Впрочем, в обезьяннике я видел куда более интеллектуальные лица. Где умные передачи, где искусство? Неделю я пожил у них, и они его смотрят с утра до ночи, даже когда читают эти штучки, забыл как они называются, а они читают их всё время. Я думал, либо смотри в эту штучку, либо в телевизор, правильно? Нет, не правильно. Они смотрят и туда, и сюда. А когда же вы думаете? Когда беседуете? И я больше не смог. Сказал, делайте что хотите, а я поехал домой. Здесь у меня тихо, и здесь у меня все, — он показал на стены, — родители, сестры, дети и книги. И моя Фимочка.
Он остановился взглядом на портрете вечно молодой жены.
— И больше мне ничего не нужно.
— То есть дочь на фотографии лучше, чем дочь в жизни? — улыбнулся Маркус.
— Что значит лучше? Тут, по крайней мере, она меня слушает, — Шмуэль перевел глаза на портрет гордой восемнадцатилетней красавицы, — хотя тоже спорит, конечно. А в жизни, если бы она захотела со мной общаться, она бы по крайней мере могла отложить телефон и сесть рядом со мной поговорить.
Он помолчал задумавшись.
— Нет, я не сужу её, она тянет на себе семью и науку, я ею горжусь. Я просто знаю, что ей я буду только помехой. Ей самой уже шестьдесят, у неё заботы о факультете, о внуках, а тут я, альте какер, путаюсь под ногами. И понимаю, что ситуация уже не улучшится, а будет только хуже, — улыбнулся он из огромных очков. — Тебя что-то беспокоит, мой мальчик?
Маркус смотрел на бело-голубое сияние, которое разливается вокруг головы и видел какую-то бесконечную доброту, которая льётся из этих старых слезящихся глаз. Вопрос выбил его из колеи, он часто заморгал и выпрямился. Он уже приготовил стандартный ответ типа «нет, всё хорошо», но старик улыбнулся и добавил:
— Тебя что-то беспокоит, но ты мне всё равно не скажешь. Люди так боятся открываться другим, как будто это акт самосожжения! А это просто обмен информацией. Первое, ты назвал проблему, ты стал её хозяином, а не она твоим. Второе, ты начал искать информацию: вдруг это не только твоя проблема, но и чья-то ещё? Третье, может быть ты эту информацию нашёл! И решение может быть очень простым… — Он отвернулся к столу и посмотрел в книгу невидящим взглядом, потом добавил удивленно, — может это и есть причина?
— Причина чего? — встревоженно спросил Маркус.
— Человек не хочет говорить о проблеме, потому что думает, что это случилось только с ним одним на свете… Форма мании величия?
Маркус пожал плечами и задумался. Он подался вперёд, поставил локти на колени, стал безотчётно водить пальцами по старым детским шрамам. Наконец выдохнул не поднимая глаз:
— Н… н-не думаю. Это скорее неумение говорить… О личном, о главном, о проблемах. Мы не привыкли открываться. Хочется отнести свою болячку в подушку и нянчить там в одиночестве. Кажется, что над тобой будут смеяться. Кажется, что это… вдруг… если… — он замялся, начал тяжело дышать, и наконец выговорил торопясь прыгнуть с размаха, боясь, что больше не сможет решиться, — вдруг это болезнь… серьезная… как… шизофрения. И пока это не сказано, то ещё есть сомнения, что всё будет нормально, но вот скажешь, и это на самом деле… и…
Шмуэль в упор встретил взгляд Маркуса:
— И тебе с этим жить.
— Да, — наконец выпалил Маркус, — потому говорить об этом… страшно…
— Но молчание проблему не решает. Зато позволяет наслаждаться ею долго и любовно. И это кстати тоже наполнитель жизни. Надо же чем-то заниматься в отведённое нам время.
Они слушали мерное тиканье часов и дыхание старого дома.
— Ну вот ты и начал говорить, так что самое страшное уже позади, — улыбнулся Шмуэль. — Рассказывай, что ты там прячешь в своей подушке. Ты же за этим и пришёл. Только сходи сначала на кухню и принеси чайник, он закипел, и чашки на подносе. Ну ты знаешь сам. Составишь компанию мне старику.
* * *
— Галлюцинации не обязательно означают болезнь, — Шмуэль глядел куда-то в стену, — или не всегда это тяжёлая болезнь. Однако, конечно, они являются интересным симптомом. Есть масса других причин, кроме шизофрении. Я бы не стал так быстро ставить себе диагноз... У тебя же помню были приступы мигрени?
— Да. К счастью не очень часто. И это совсем другое. При мигрени у меня бывают сверкающие зигзаги, пятна и частичная потеря зрения, а здесь я вижу сияние вокруг людей…
— Голоса? Сны?
— Да. Разговоры. Шёпот. Кошмары с подземельями и живыми мумиями. Часто. Иногда вижу внутренности у людей как на рентгене… Иногда животных, птиц… Недавно видел себя как бы со стороны, как будто сквозь поток воды или лупу…
— А сознание не терял?
— Нет. Вроде нет.
— А как насчет… Э… — Шмуэль замялся. — Алкоголя?
— Никак. Ты же знаешь. Иногда бокал вина в шаббат.
Старик вздохнул и почесал затылок.
— Очень может быть, что это одна из разновидностей эпилепсии на ранней стадии. Последствия травмы головы. Все эти сияния, фигуры, видение себя со стороны… Короче, почитай, будет интересно. Начни с Сакса; он хорошо пишет, простым языком. Главное поймать стадию потери сознания и конвульсий; если это начнется, то может быть придется жить на медикаментах. Галлюцинации могут и не пройти, но тем не менее со всем этим можно прожить долгую, интересную и продуктивную жизнь.
Он помолчал немного и продолжил.
— В общем, я бы во-первых не стал сильно нервничать. Пока во всяком случае. Во вторых, снизил бы нагрузку. Надо научиться отдыхать. Это особенно важно, в случае эпилепсии; переутомление может стать запускающим механизмом. И в-третьих, прошёл бы сканирование мозга. Я тебе напишу записку моему ученику, который и сам уже профессор со стажем. Они тебя посмотрят в качестве испытуемого образца бесплатно и анонимно. А там и поговорим.
Он кивнул улыбаясь и Маркус, наконец, тоже улыбнулся в ответ.
— Ты кстати мне напомнил грехи моей молодости! — вдруг рассмеялся Шмуэль. — Я в своё время немного баловался медикаментами. Мы все тогда баловались. Тогда появились все эти препараты; и все ещё было легально. Все бросились их изучать и как правило на себе. У некоторых даже были потом большие проблемы. Так что галлюцинации я знаю не из книжек. Иногда было очень забавно. Не то, чтобы я собирался повторить… В общем успокойся и относись ко всем проблемам, как к жизненному опыту. Уникальному, интересному.
— Даже если это опухоль мозга? — улыбнулся Маркус.
— Даже если. Тем более, что мы все однажды умрем, это великая неизбежность. Мементо мори! — Шмуэль махнул кулачком. — Конечно в мои годы с этим примириться легче, чем в твои. Тем не менее пугать себя заранее не надо.
Маркус тоже наконец рассмеялся.
— В мои годы почему-то кажется, что ещё и не начал жить, — сказал он. Тем не менее у него полегчало на душе, и всё казалось не таким мрачным.
— Вот именно! Молодость! Её так бездарно расходуют на тех, кто не способен её даже заметить! Мой мальчик, не пора ли начать жить?
* * *
Вечер был пасмурный, и выходя на улицу Маркус замешкался на пороге. Внезапная тревога заставила его осмотреться по сторонам. Фонари выхватывали отдельные фрагменты пустой улочки, фасады домов, заборы, кусты, деревья. И вдруг снова возникло ощущение, что улица не пустая. Что кто-то стоит там, в этой темноте ожидая и словно готовясь наброситься…
Маркус сделал несколько шагов к машине и замер, стараясь преодолеть острую тревогу. Он напряжённо вглядывался в черноту. И наконец тьма шевельнулась, и в тусклое пятно света на другой стороне улицы выбежала миниатюрная девушка. Бег её был спокойным и размеренным; на мгновение мелькнули синяя куртка, спортивные штаны, кроссовки — и темнота снова сомкнулась за ней в своей кажущейся неподвижности. Но ощущение опасности уже рассеялось и отступило.
Маркус потряс головой и усмехнулся над собой.
— Параноик, — сказал он сам себе вздыхая, — Не пора ли начать жить? Интересно, а как люди это делают?
Продолжение следует...
Автор: Соня Эль
Источник: https://litclubbs.ru/articles/58275-kolesnica-zla-glavy-24-25.html
Содержание:
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Подписывайтесь на канал с детским творчеством - Слонёнок.
Откройте для себя удивительные истории, рисунки и поделки, созданные маленькими творцами!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также:
