Историко-фантастический детектив
Алексей Богачев
Уважаемые читатели!
В 2006 году вышла художественная книга археолога, доктора исторических наук Алексея Богачева. В данной книге фантастика переплетена с реальными историческими фактами. События книги разворачиваются сразу в трех эпохах - в нашем времени, в годы Второй мировой войны и в Х веке нашей эры.
На канале мы будем размещать по одной главе в день. Приятного чтения и хорошего дня!
Предыдущие главы:
Глава 1 Глава 2 Глава 3 Глава 4 Глава 5 Глава 6 Глава 7 Глава 8 Глава 9 Глава 10 Глава 11 Глава 12 Глава 13 Глава 14 Глава 15 Глава 16 Глава 17 Глава 18 Глава 19 Глава 20 Глава 21
ГЛАВА 22. СВЯЗНОЙ
Когда под ногой идущего по лесу человека вдруг хрустнула сухая ветка, он недовольно поморщился – не пристало профессионалу вот так вот шуметь в тихом осеннем лесу. «А вроде бы не стар еще» - человек остановился, расправил плечи, закрыл глаза и глубоко с наслаждением вдохнул свежесть прохладного утра.
Едва уловимый запах гари подсказал ему, что он на правильном пути. И действительно, пройдя еще каких-то два-три километра, человек вышел на поляну, где из трубы ладно скроенной бревенчатой кузни поднимался теплый серый дымок.
- А что, принимают в этом доме гостей? – громко по-тюркски спросил человек, подойдя к массивной незапертой двери.
- Кого еще черт принес в такую рань? – недовольно отозвались откуда-то из глубины дома.
Раздосадованный голос принадлежал кузнецу, который, с негодованием бросив раздувавшие угли меха, угрюмо двинулся к входу.
- Бог мой, Гюнтер! – едва выйдя из двери, кузнец с искренней радостью кинулся обнимать своего старого товарища. – Ты ли это?
- Ну, будет, Дитрих, будет, - чувствовалось, что гость был тоже немало растроган.
Когда после первых восторгов старые товарищи, более или менее успокоившись, сели за накрытый кузнецом стол, их разговор перешел в более размеренное русло.
- А ты научился делать неплохой шнапс, Дитрих! - с удовольствием опрокинув очередную стопку самогона, Нойман потянулся к миске с квашеной капустой.
- Да ты кабанятинкой закуси, кабанятинкой, - кузнец не сводил с нежданного гостя радостного взгляда. – Сколько ж мы не виделись? В городе пошел слух, что твой караван пропал где-то в Прибалтике. Я уж грешным делом начал думать, что уже не встречу тебя среди живых, – на глазах Дитриха выступили слезы.
И в этот миг Нойман сообразил, что все это время его слух смущало какое-то непонятное повизгивание, доносящееся откуда-то из дальнего угла дома. Он встал и пошел в ту сторону.
- Ба! – раздалось оттуда. – Старая Эльза ощенилась в очередной раз! – Нойман с умилением наблюдал, как пять рыжих щенят деснами своими впиваются в набухшие от молока соски, устало лежащей на боку кавказской овчарки.
Собака приподняла голову и посмотрела на подошедшего. Нойману показалось, что она улыбнулась.
- Узнала старуха? – гость ласково потрепал овчарку по голове. – Дитрих, а может, покурим? Могу предложить неплохие советские сигареты, – Нойман оглянулся и лукаво посмотрел на своего товарища.
Воцарившуюся в доме тишину нарушала щенячья возня.
- Так ты был ТАМ?! – после длительной паузы, едва не задохнувшись, произнес Дитрих и встал из-за стола.
Он подошел к двери и, толкнув ее, вышел на крыльцо. В глаза брызнуло яркое утреннее солнце. В сознании одна за другой всплывали картины их тщетных поисков пути домой. О боже, сколько километров подземного лабиринта было пройдено! Сколько сил было потрачено! И все понапрасну.
Иногда Дитриху начинало казаться, что той жизни в XX веке не было вовсе. Не было института, войны, задания особой важности. Он уже начал было привыкать к мысли, что с самого рождения был кузнецом Омаром и что жизнь, которой он живет сейчас, и есть самая что ни на есть настоящая и единственная.
- Значит, Гюнтер, ты все-таки не угомонился? – он обернулся в темноту избы. – Но ведь мы пролазили весь этот чертов лабиринт вдоль и поперек!
Нойман, продолжая лукаво улыбаться, вышел на крыльцо, присел на перила, достал откуда-то из-за пазухи пачку сигарет, умелым жестом сорвал целлофановую оболочку и, открыв коробку, протянул ее товарищу. Увидев его растерянность, он сам достал из пачки две сигареты. Чиркнув спичкой о коробок и бережно спрятав пламя в ладонях, он позволил Дитриху прикурить.
- Понимаешь, дружище, - Нойман сладко затянулся, - просто в одном из своих последних наставлений Шелленберг сказал мне, что согласно информации тибетских монахов, эти временные окна имеют свойство открываться-закрываться с определенной периодичностью. Таким образом, я несколько раз в год посылал своего верного Алима гулять по нашему подземному лабиринту. И когда после очередного похода он принес мне несколько стреляных гильз от «шмассера», тех самых, помнишь, я понял, что дверца опять открылась.
- Мы побеждаем? – вдруг вырвалось у Дитриха.
- Что ты имеешь в виду?
- Какая сейчас обстановка на фронтах?
- Ах, ты об этом, - только сейчас Нойман понял этот главный для Дитриха вопрос и грустно улыбнулся. – Нет, дружище, в той войне мы не победили. Война закончилась в 1945 году в Берлине. Акт о полной и безоговорочной капитуляции Германии подписал Кейтель. Гитлер застрелился. Геринга приговорили к повешению. Наш шеф Шелленберг, отсидев несколько лет за решеткой, издал мемуары и благополучно скончался в Италии в 1952 году.
- Бог мой, какой же там сейчас год?!
- Начало семидесятых, - ответил Нойман и, увидев на лице товарища немой вопрос, продолжил: – время, видишь ли, в разных измерениях движется с разной скоростью: где-то быстрее, где-то медленнее.
- Ну и как там? – Дитрих потянулся за очередной сигаретой.
ТАМ (рассказ Гюнтера Ноймана)
Прежде чем попасть туда, моему верному Алиму пришлось немало потрудиться и разгрести завал, образовавшийся после взрыва русской гранаты - это, во-первых.
Во-вторых, я не хотел сжигать мосты, а потому свое отсутствие здесь пришлось как-то мотивировать. А посему я действительно отправил торговый караван на север и даже какое-то время сопровождал его. Однако, когда мы пересекли границу Волжской Болгарии, все свои торговые дела я перепоручил своему помощнику, а сам вдвоем с Алимом вернулся в Орлиные горы.
Облачившись в наши старые маскхалаты, которые, кстати, неплохо сохранились, мы вошли в горный лабиринт. К счастью, Алим изучил его досконально, а потому продвигались мы быстро.
Выбравшись из горы, я сразу понял, что моя затея удалась: войдя в тоннель ранней весной, мы вышли оттуда поздней осенью. Листья с деревьев почти опали, и вся земля вокруг казалась пестрым, желто-багровым покрывалом. В холодном утреннем воздухе висела изморось. Дышалось легко.
Волнения не было - я точно знал, как буду действовать. Шелленберг не был бы Шелленбергом, если бы не просчитал операцию с точностью до нюансов. За несколько месяцев до нашей заброски в тыл, на работу в Орлиногорское лесничество был переведен некто Семен Мокрый. Студент лесотехнического института, завербованный нашей разведкой незадолго до войны, на фронт призван не был, поскольку вместо левой ноги у него был протез.
Местонахождение заимки лесника я знал точно, и с наступлением темноты мы двинулись в путь.
По правде сказать, я был немало удивлен, когда дверь старой бревенчатой избы нам отворил не молодой парень, а бородатый мужчина средних лет.
- Вы кто? – с удивлением поинтересовался он, придерживая за ошейник большого лохматого пса. Его явно озадачил наш вид.
Увидев, что вместо левой ноги у хозяина дома протез, я успокоился.
- Лидия Николаевна просила справиться о здоровье племянника, - произнес я условленную фразу.
- Какая, на хрен, Лидия Николаевна? – раздраженно ответил тот. – Вы кто, спрашиваю.
Почувствовав тревожные ноты в голосе хозяина, до этого спокойная собака зарычала.
- Семен Иванович? – поинтересовался я и приставил к его груди парабеллум.
- Да, - обалдело ответил тот.
- Не волнуйтесь, Семен Иванович. Посадите своего волкодава на цепь и пригласите нас в избу.
Когда лесник наконец понял о какой «Лидии Ивановне» идет речь, он впал в состояние тихого ужаса. Привести его в чувство мне помог найденный за печкой самогон. Примерно через час он пришел в себя. И его тихий ужас превратился в буйную истерику: «Какие, на хрен, немцы! Какая, на хрен, война! Какие, к чертовой матери, пароли-отзывы! Вы, что, мать вашу, из психушки сбежали?!»
Из его шумной речи я понял одно – война закончилась уже «хрен знает когда». Отхлопав его по щекам, я, наконец, выяснил, что на дворе начало семидесятых. И тогда пришла моя очередь пить самогон. Ничего не понимающий, но привыкший к разного рода странным вещам, Алим все это время недвижно стоял у двери.
- Мокрый, у тебя курево есть? – спросил я после очередной стопки самогона.
Пришедший в себя лесник достал из кармана рубахи яркую пачку сигарет и по столу передвинул ее мне. Потом он подошел к большой русской печи и откуда-то сверху достал стопку газет.
- Вот смотри, фома неверующий, - он положил газеты прямо передо мной.
Я с удивлением начал перебирать разрозненные пожелтевшие номера «Правды», «Труда», «Известий». Все они были датированы 1970-м, 1971-м, 1972-м, 1973-м годами.
«На пути к новым свершениям – в Москве открылся XXIV съезд Коммунистической партии Советского союза», «На переднем крае девятой пятилетки», «Преступления израильской военщины». «Военный переворот в Чили», «Генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза Л. И. Брежнев встретился с лидером Социалистической единой партии Германии Эрихом Хонекером»…
Содержание всех этих газетных заголовков мне ничего не сказали. Для меня ясно было лишь одно – ушел я из одного мира, а вернулся в совершенно другой. Я выпил еще. А потом мы долго беседовали.
Лесник рассказал мне о потерянных мной тридцати годах жизни. Я с удивлением узнал о разгроме наших войск под Сталинградом и Курском, о том, что Ленинград так и не был взят, о том, что США и Англия все-таки помогли Советам и высадили десант в Нормандии и на Балканах, о том, что фюрер покончил счеты с жизнью, о приговорах, вынесенных на Нюрнбергском процессе…
Но более всего меня потрясла история об атомных бомбах, сброшенных американцами на японские города. Я слушал Мокрого и думал: «Так вот за каким оружием отправлял меня Шелленберг! Значит, он уже тогда что-то знал».
- И сколько народа погибло в этих бомбардировках? – решил уточнить я.
- Сотни тысяч человек. Говорят, в эпицентре взрыва люди просто испарялись, – ответил Мокрый.
- Ну, и что же было потом? Японцы сдались?
Лесник поведал, как капитулировала Япония, как державы-победительницы разделили Европу на зоны политической ответственности, как началась «холодная» война, как после смерти Сталина…
- Сталин умер?! – неожиданно для самого себя оборвал я лесника.
- Давно, еще в пятьдесят третьем.
- Н-да, - только и сказал я. – Сам самогон варил? Плесни-ка еще.
- А я и водочкой могу угостить. Я вчера в город съездил – затарился. – Он, покачиваясь, подошел к висящей на гвозде сетке. – Для душевного человека ничего не жалко. Так в какой психушке вас тридцать лет продержали?
Чтобы как-то отрезвить хозяина и объяснить ему, насколько все серьезно, я разложил на столе фотокопии его расписок о сотрудничестве с германской разведкой. Надо было видеть его изумленное лицо.
- А я ведь грешным делом подумал, что вы, действительно, психи, – произнес он совершенно трезвым голосом. – Да-а, и рад бы в рай, да грехи не пускают, – он как-то ловко, одним движением сорвал пробку с зеленой бутылки и разлил водку по стопкам. – А приятель твой так с нами и не выпьет?
- Значит, будем работать? – спросил я и в упор испытующе посмотрел леснику прямо в глаза.
- У нас военные преступления не имеют срока давности, – он отвел от меня мрачный взгляд и залпом осушил стакан.
- Что после смерти Сталина было? – мне понравилась моя работа. Мокрый был завербован за считанные минуты.
Лесник подошел к печи, отворил заслонку и подкинул туда несколько березовых поленьев. Я услышал, как в сенях жалобно замяукала кошка и кивнул Алиму. Понимающий все с полуслова слуга приоткрыл дверь. Из темноты сеней в комнату быстро юркнула черная кошка и, в два прыжка оказавшись у пустого, стоявшего под печкой блюдца, требовательно посмотрела на хозяина. Тот налил ей молока и, тяжело вздохнув, сел за стол. Я увидел перед собой лицо усталого, опустошенного человека.
- Послушайте, Семен Иваович, - я решил подбодрить хозяина, – у меня нет никакого желания сдавать вас органам. Единственное, что мне нужно, это ваша посильная помощь. И прежде всего я хотел бы сориентироваться в реалиях сегодняшнего дня. А фотографии эти можете порвать или сжечь в печи.
- Можно? – неуверенно спросил он и зыркнул взглядом затравленного зверя.
- Конечно! – я протянул ему фотоотпечатки.
Он осторожно, словно боясь поверить в свое счастье, взял у меня фотографии и попятился в сторону печи.
Когда фотобумага оказалась в огне, я увидел, как у него на глазах блеснули слезы.
- Ну, будет-будет, - я закурил. – В конце концов, насколько я помню, вы не успели сделать ничего из ряда вон выходящего. Просто молодой студент в конце тридцатых годов сильно нуждался в средствах, и не его вина, что человек, одолживший ему деньги, оказался немецким разведчиком. – Я увидел, как плечи лесника затряслись. - Вас не должны были засветить. Я не ошибся? К вам никто не приходил?
Продолжая сотрясаться от беззвучных рыданий, он отрицательно замотал головой.
- Ну вот и хорошо, - для меня было важно знать, что наши спецслужбы в своей работе лесника ни разу не востребовали. Я в очередной раз оценил профессионализм Шелленберга. – Сядьте, Семен Иванович, сядьте. И поверьте, что не враг я вам, не враг.
Налакавшаяся молока кошка, привычно потерлась о ноги хозяина и пошла в мою сторону. Видимо, ее привлекали новые запахи. Я поймал себя на мысли, что тысячу лет не видел домашнюю кошку – в том мире кошек в домах не было. Я взял пушистого зверька в руки, положил на колени и погладил.
- Семен Иванович, итак Сталин умер… - всем этим я интересовался далеко не ради праздного любопытства. Мне нужно было понять этот новый для меня мир.
Я почувствовал, что хозяин начал успокаиваться.
- Сталин… Сталин… А потом мы ракету запустили, - неожиданно хмыкнул он.
- Ракету? – Удивился я. – Реактивный снаряд типа вашей «Катюши» и нашей Фау?
- Типа. Только запустили мы ее в космос на околоземную орбиту Земли! А потом и космонавта в космос запустили. А потом еще нескольких. А в конце шестидесятых американцы высадили человека на Луну и испортили нам всю обедню.
- Тише, Семен Иванович, тише! Не тараторьте! Если я вас правильно понял, ракета доставила человека на поверхность Луны, и он вернулся обратно. Так?
- Да, откуда вы, наконец, взялись, черти полосатые, партизаны хреновы? Вы что, все это время в погребе сидели или по лесам шлялись?
Я на минуту представил себя в шкуре лесника и оценил, что весь этот наш диалог кажется ему весьма нелепым.
- Если это вас успокоит, то считайте, что все это время мы шлялись по лесам, – я аккуратно поставил кошку на пол, подошел к печи, взял кочергу, открыл заслонку и пошебуршил жаркие малиновые угли. – А что с Германией? Она теперь колония Советского Союза? Германская Советская Социалистическая республика?
- Отчасти, - ответил лесник и, увидев мое недоумение, разъяснил: – Территория, занятая в сорок пятом советскими войсками, действительно попала под политическое влияние Советского Союза. Сейчас она называется Германская Демократическая Республика. А районы, занятые англо-американцами, сейчас называются Федеративная Республика Германия. Идет капиталистическим путем.
- То есть война никого ничему не научила?
- В каком смысле?
- Опять один военный блок противостоит другому. Так?
- Ну, так, - кивнул лесник, и встрепенулся. – А что это я вам все рассказываю да рассказываю!? Сами взглянуть не желаете? Я тут полгода назад, когда к моей заимке электричество подвели, телевизор купил.
Последняя его фраза была для меня пустым звуком. Хозяин подошел к стоящему в углу на тумбочке какому-то квадратному ящику и щелкнул клавишей на его передней панели.
Когда матовый экран ящика засветился, и на нем появилась какая-то говорящая голова, я удивился, но понял, что это какая-то модификация кино. И тут, до той поры невозмутимый Алим вдруг, побелев как простыня, вжался в стену и начал медленно оседать. Глаза его наполнились ужасом, губы шептали какую-то молитву.
Хозяину дома произведенный эффект, видимо, тоже показался неожиданным и интересным. Он хмыкнул, плеснул себе в стакан водки, выпив, пошел к стоящей в углу кровати. Алкоголь и стресс сделали свое дело – лесник упал на постель и мгновенно заснул.
У разведчиков принято считать, что информация, полученная в самые первые часы допроса, является самой верной. В экстремальной ситуации человек без специальной подготовки просто не в состоянии что-либо придумать и соврать. А потому я был полностью уверен в правдивости всего сказанного лесником.
- Поешь, Алим, - я жестом пригласил за стол своего верного слугу.
Он послушно сел на скамью, но есть не стал. Его глаза неотрывно следили за меняющимися на экране картинками.
Насколько я успел понять, по ящику показывали какую-то игровую картину из жизни советских сыщиков, которые разыскивали украденную из музея картину известного фламандского художника. Но меня привлекал не столько сюжет, сколько пространство, в котором жили вымышленные герои фильма. Мне была интересна новая, не виданная мной ранее архитектура городов и улиц, автомобили и самолеты, люди…
Эти новые люди сильно отличались от тех, оставленных мной в начале сороковых. И дело здесь было совсем не в новых фасонах шляп, костюмов и плащей. Изменились лица людей, их манера двигаться, общаться, улыбаться. Самым удивительным, пожалуй, было то, что все эти люди были индивидуальны. И это отличало их от моих современников.
Я подошел к стоявшему у стены платяному шкафу. Открыл одну из его створок и окинул взглядом нехитрый гардероб хозяина. К счастью, висевшие там рубахи, штаны и пиджаки, находились в достаточно приличном состоянии. По всей видимости, товарищ Мокрый не был затворником и частенько наведывался в город.
Более всего меня радовало то, что мы с ним были примерно одного роста и сложения.
Завтрашний день обещал быть непростым, а потому, обесточив телеящик и выключив свет, я, не раздеваясь завалился на стоявший в углу топчан. «Алим, охраняй!» - только и успел сказать я и заснул мертвым сном.
Утором на пристани на меня обращали внимание лишь некоторые, очевидно незамужние, женщины. Средь прочих ни одеждой, ни внешним видом своим я не выделялся. Вел я себя уверенно, поскольку со слов лесника знал, что «в последнее время на Большую Излучину разного люда понаехало – и нефтяники, и геологи, и строители, и ученые… А раньше, чуть новое лицо появится – сразу сплетен да пересудов не оберешься».
Из разговоров окружающих я понял, что навигация на реке скоро заканчивается и строительные бригады за Волгу будут завозить вертолетом.
Когда наше суденышко выплыло из затона на большую воду, передо мной открылась панорама города. До этого Средневолжск я знал только по фотографиям. И судя по ним, это был довольно заштатный городишко. Однако то, что я увидел сейчас, меня впечатлило.
Вдоль Волги город вытянулся на несколько километров. Яркое утреннее солнце скользило по позолоте церковных куполов и стеклу современных построек.
Неспешно прогуливаясь по улицам Средневолжска, я отметил необычность его архитектуры. Среди ветхих одно- и двухэтажных деревянных домиков центральной части города чужеродным элементом смотрелись готические соборы.
Я уже решил было зайти в костел. Однако, к моему немалому удивлению, он оказался городским историко-краеведческим музеем. Поразмыслив, я решил зайти в этот музей.
Один из его залов был посвящен войне. Разглядывая на фотографиях изможденные лица плененных под Сталинградом немецких солдат, я почувствовал, как к моему горлу подступает комок…
Именно там, в музее, я понял, почему современный Средневолжск столь разительно отличается от довоенного. Оказалось, что именно сюда с Украины были переброшены военные заводы, в цехах которых были сделаны самолеты и танки, переломившие ход войны. Когда я увидел фотографии измученных детей, работавших на этих заводах, я понял, почему мы проиграли войну.
Но был в музее еще один зал, вызвавший у меня неподдельный и, я бы сказал, прикладной интерес. Вся его экспозиция была посвящена Волжской Болгарии.
- Дорогие друзья, мы вошли в зал, где выставлена одна из самых интересных археологических коллекций нашего музея. – Услышав звонкий голос, я обернулся и понял, что он принадлежит молодой женщине-экскурсоводу. – Все экспонаты получены при раскопках самого южного города Волжской Болгарии городища Юл-Тау. В экспозиции представлены орудия труда, оружие и украшения волжских болгар. Отдельные уникальные находки монет и керамики позволили ученым сделать вывод, что Волжская Болгария торговала со странами Скандинавии и Прибалтики, Ближнего Востока и Китая… А вот эта уникальная медная ваза попала в Юл-Тау из далекой Индии.
- Из Византии, – неожиданно для самого себя перебил я экскурсовода. – Хотя изготовлена она действительно индийскими мастерами.
- Пройдемте в следующий зал, - после тягостной паузы произнесла покрасневшая девушка и испепелила меня выразительным взглядом.
Я почувствовал, что поступил не совсем корректно. Однако, сообразив, что мои извинения только усугубили бы ситуацию, я принялся разглядывать материалы соседнего стенда.
- Я гляжу, вы тонкий знаток древностей, – произнес рядом интеллигентного вида мужчина. – Позвольте представиться - Яков Константинович Мушер.
Чтобы не показаться невежливым, я полуобернулся к Якову Константиновичу, изобразив на своем лице нечто вроде полуулыбки.
- Я гляжу, вы изволите оружие разглядывать? – собеседник оказался навязчивым. – Да, этот музей обладает неплохой коллекцией клинков. А вот этот меч мастера Омара - несомненная жемчужина экспозиции.
Я с интересом наблюдал, как вожделенно Яков Константинович смотрит сквозь стекло музейной витрины на выкованный тобой, Дитрих, клинок.
- Найдено всего несколько клинков этого мастера! – новый знакомый смачно цыкнул языком. – Исключительный раритет. Знаете, какую кучу денег за такую вот вещь могут отвалить на Западе?
Чтобы как-то поддержать разговор (хотя я не был уверен, что ему вообще нужен собеседник) мне пришлось посмотреть на него любопытствующим взглядом.
- Не знаете? – он довольно ухмыльнулся, и после короткой паузы продолжил: – А не продолжить ли нам эту замечательную беседу за коньячком?
Мы не торопясь шли по одной из улочек старого города. Я с удовольствием вдыхал морозный осенний воздух и разглядывал мастерски выполненные резные наличники на окнах бревенчатых одноэтажных домиков.
То там, то здесь дымились костры из желто-красных листьев. Редкие лужи стали покрываться тонкой корочкой льда. Общую идиллию картины несколько нарушали запахи дворовых туалетов. Но и они не испортили моего благодушного настроения.
Мой новый знакомый продолжал рассказывать о выгодах торговли раритетами. Его дом оказался в нескольких кварталах от музея. Снаружи это была обыкновенная изба, однако внутри оказалась достаточно уютной квартирой.
Первое, что бросилось в глаза – высоченные под потолок книжные стеллажи. Не ожидая в столь убогом жилище увидеть такую солидную коллекцию книг, я с изумлением переводя взгляд с одной полки на другую, двинулся вдоль стен.
- А вот и коньячок! – было заметно, что подошедший ко мне хозяин всего этого богатства, доволен произведенным эффектом.
Коньяк тоже оказался неплохим.
- Вы, знаете, - продолжил свой нескончаемый монолог Яков Константинович. – В далекой молодости я был страстным собирателем всего редкого: картин, старинного оружия, керамики. Но любовь к редким книгам пересилила все остальные увлечения. Однако, когда я вижу по-настоящему редкую вещь, я физически не могу пройти мимо нее. И когда там, в музее, я заметил на мизинце вашей левой руки перстень с изумрудом индийской работы десятого века, я посчитал своим долгом познакомиться с его счастливым обладателем. Кстати, откуда у вас такая редчайшая вещь?
Бог мой, ну наконец-то я понял причину столь пристального внимания к моей скромной персоне этого ненормального. «Да уж, со времен Римской империи ничего в этом мире не изменилось. А уж за тридцать лет моего отсутствия – тем более!» - с грустью подумал я.
- Верно, по наследству достался? – ответил за меня торопливый хозяин и, дождавшись моего кивка, радостно продолжил: – А не уступите ли вы мне его? Я дам неплохие деньги. В этом городишке больше вам никто не предложит!
Я встал с мягкого кресла и подошел к одному из стеллажей. Мое внимание привлек один старинный переплет. Достав книгу с полки, я с удивлением обнаружил, что это «LEXIKON COSRI» - «Хазарский словарь» Даубманнуса, изданный в 1691 году и считавшийся навсегда утраченным.
- А глаз, я вижу, у вас наметан! Вы не столь просты, как кажетесь. Эта книга - одно из украшений моего собрания. – Мушер встал, подошел к большому, обтянутому зеленой тканью письменному столу и разлил по рюмкам остатки коньяка.
* * *
В этот самый момент рассказ Ноймана прервал детский плач, донесшийся откуда-то из соседней комнаты. Он насторожился и вопросительно посмотрел на своего товарища. Дитрих смущенно улыбнулся.
- Гюзель ну, иди уже к нам, - громко, чтобы было слышно за бревенчатой стеной, произнес он.
Через несколько мгновений тяжелая дубовая дверь открылась и на пороге появилась высокая, статная, темноволосая восточная красавица. Ее тонкий стан обвивали наряды из дорогих пестрых шелковых тканей, а шею и голову украшали тяжелые ювелирные изделия из серебра.
- Вот те раз! – рассмеялся хозяин. – Женщины во все времена женщины! Только что бегала по дому в холщовой рубахе, но стоило прийти гостям… Познакомься, Гюнтер – это моя Гюзель. Гюзель – это тот самый Гюнтер Нойман, о котором я тебе столько рассказывал.
Нойман, так и не сумевший отойти от изумления, встал, вытянулся и, как в старые добрые времена, прищелкнув каблуками, кивнул головой.
- Очень приятно, - как-то по-простому произнесла хозяйка и улыбнулась.
В этот момент из-за подола маминого платья выглянула пара удивленных блестящих глаз. Черноголовый мальчишка, сделав от мамы пару робких шагов, вдруг стремглав кинулся прямо в папины объятия.
- Действительно мы с тобой не виделись давненько! – Нойман улыбнулся и бросил недокуренную сигарету на подернутые светло-серым пеплом угли кузнечного горна.