После разговора с тётей, я стала ненавидеть старосту ещё больше. Несколько раз видела, как он выходил на дорогу, всматриваясь, не едет ли кто. «Ждёт, ох, как ждёт!» - поняла я. За четыре дня я вынесла из тайника ещё шесть винтовок и два ящика с патронами. С ними было особенно тяжело.
Шёл шестой день войны. Выйдя после очередной бессонной ночи к колодцу, я снова увидела на дороге старосту. «Надо же, на улице июнь, а он тужурку надел!». К колодцу пришли две старушки, я помогла им достать вёдра с водой.
- Чего это он на дорогу смотрит? – как будто сама себя спросила одна из них.
- А вы не догадываетесь? – я едва себя сдерживала.
- Нет, - ответили те хором.
- Вы же знаете кто он! Врага нашего ждёт, наверное, волнуется, что не приедет.
Старушки опустили глаза. Вдалеке послышался шум. «Дождался!» - подумала я и поспешила домой.
Едва не перевернув вёдра, я бросилась к окну, тётя это услышала:
- Что там? – спросила она.
- Немцы приехали!
- Не торопились. Этот, поди, встречает?
- Встречает. Каждый день на дорогу выходил.
- Оно и понятно.
В деревню въехали два мотоцикла и грузовик с солдатами. Староста скинул тужурку, я увидела на его груди два креста, такие же, как на фотографии моего «отца». Второй мотоцикл остановился возле старосты, немец, сидящий в люльке, что-то у него спросил, староста вытянулся в струнку, слов слышно не было.
Деревенские вышли на улицу, интересно же. Староста проводил немцев к своему дому. Было смешно смотреть, как старик бежит впереди мотоцикла. Прошло больше часа, я не отходила от окна.
- Тётя, староста к нам идёт!
- Один?
- Нет. С ним три солдата.
- Бери фотографию. Торопись!
Я обернула карточку тряпицей и села за стол, не сводя глаз с входной двери.
В обычной мирной жизни топот ног на крыльце означает, что пришли гости, но этих «гостей» никто не звал. Дверь распахнулась, чуть не слетев с петель. Первым вошёл староста, за ним солдаты, было видно, что они пьяные. «Угостил староста, как надо!». Три винтовки нацелились на меня.
- Я за тобой! Пошли! – сказал староста, ехидно улыбаясь.
- Пошли!
Мой ответ смутил старика, но он быстро взял себя в руки.
- Тётка где?
- По грибы пошла.
Так меня муж не бил! Удар в челюсть мог свалить здорового мужчину, что уж про меня говорить. Я распласталась на полу, выронив фотокарточку.
- Добавить? – спросил староста, встав надо мной.
- Веди! – я с трудом встала на ноги.
Старосте это представление нравилось, немецкие солдаты хохотали.
- Не тронь дочку! – из комнаты вышла тётя.
- С тобой, старая, мы позже поговорим.
- Заберите пасеку, тётю оставьте в покое! – крикнула я.
- Дура ты, Москвичка, пасеку теперь я так возьму, чего торговаться!
Староста взял винтовку из рук немецкого солдата и выстрелил в тётю, та упала, не издав звука.
- Убью! – я кинулась на старосту, но после второго удара в лицо, снова оказалась на полу, схватив фотографию, прижала к себе.
Меня выволокли на улицу.
В ограде дома старосты, за длинным столом, сидели немецкие солдаты, они с интересом смотрели, как меня затаскивают в дом. Возле окна сидел тот самый немец, который разговаривал со старостой на улице, когда приехал.
- Комсомол? – спросил он.
- Нет, - ответила я, едва держась на ногах.
- Комсомол, комсомол, - твердил староста, чуть пригнув в поклоне голову.
- Вот! – я развернула тряпицу, показывая фотографию, - кто меня в комсомол возьмёт?!
Ко мне подошёл немец, по хорошему мундиру было видно, что не солдат. Он взял фотографию и внимательно на неё посмотрел.
- Кто это? – спросил он на чистом русском языке.
- Отец мой! – я подняла голову.
- Врёт, комсомолка она! – вставил своё слово староста.
Старший немец отмахнулся от него, как от назойливой мухи, что-то спросил по-немецки у того, кто держал фотографию, тот ему ответил.
- А как его звать?
- Чернявский Пётр Сергеевич, у Деникина служил! – соврала я, вспомнив первую попавшуюся фамилию белогвардейского генерала.
- Не служил он у него. Я точно знаю.
- Мне так мама рассказывала.
- А я говорю, не служил, брат я его, мне бы не знать!
Я воскликнула:
- Дядя?!
Немецкому командиру перевели наш разговор с «дядей», он улыбнулся.
- Гуд, гуд. Садись, - с трудом выговорил он русское слово.
Мне налили большую стопку, я попыталась её выпить, но сморщилась – губы были разбиты в кровь.
- Кто это сделал? – спросил «дядя».
- Он! – я указала на старосту.
Немец, или кто он там был, подошёл к старосте, тот согнулся в коленях.
- Зачем?
- Он тётю мою убил! – подкинула я дров в огонь, прекрасно понимая, что сейчас будет.
Хлёсткий удар не заставил себя ждать, староста упал на колени, старший немец захлопал в ладоши.
- Ещё раз к ней притронешься - живьём закопаю! – «дядя» навис над старостой всем телом.
- Я понял, я всё понял. Простите, я же не знал. Крест на ней проверьте, нет на ней креста!
Услышав эти слова, я рванула ворот, крестик был на своём месте. Последовал новый удар, староста упал навзничь.
- Врёт она всё, - сквозь хлюпанье крови во рту сказал староста, - это её мать к нам «красных» привела, я один в живых остался.
- А может это ты «красных» привёл, потому и живой?! Тётку её застрелил, свидетеля теперь нет! Удобно - говори, что хочешь!
- Немецкое командование приносит извинение за происшествие! – сказал мне «дядя», - иди домой.
Войдя в дом, я увидела трёх деревенских женщин, тело тёти лежало на столе одетое в её любимое платье.
- Мы не думали, что ты…
- Вернусь? – крикнула я, нервы были на пределе.
- Да. Мы прибрались тут, тело усопшей помыли…
- Не усопшая она, а убитая!
Ко мне подошла Ефросинья, прижав мою голову к своей груди, тихо сказала:
- Поплакать тебе надо, слёзы горе из души выгоняют. Мы сейчас уйдём, а ты поплачь.
Женщины ушли, а я упала на свою кровать и по совету Ефросиньи разрыдалась.
Очнувшись, я поняла, что за окном ночь. «Нужно ещё хоть один ящик патронов вынести, без них винтовки просто палки. Не завтра, так послезавтра староста выдаст тайник немцам. Его сегодня сильно обидели, ему нужно как-то оправдаться» - подумала я. Надев накидку из грубой ткани, я пошла известной дорогой. Подойдя к дверям церкви, я открыла их без скрипа, смазала петли в прошлый раз. Зайдя за алтарь, подняла две доски. Ящик оказался очень тяжёлым, я едва смогла его вытащить из-под пола.
- Отец Сергий был хорошим человеком, но уж больно говорливым!
Мне в глаза ударил луч фонарика, я узнала голос старосты.
- И зачем тебе оружие? Воевать вздумала? Унизила меня сегодня, за это надо отвечать!
Что-то чёрное ударило меня в живот, я согнулась пополам, хватая ртом воздух.
- Это только начало, здесь мне никто не помешает, буду с тобой делать всё, что захочу! – из темноты раздался зловещий смех.
- Как с моей тётей?
- Как с твоей тётей! Она тогда молодая была, красивая. Отказала, а я всё равно её взял. И тебя возьму!
Снова удар в живот, я махнула руками впереди себя, но никого не нашла.
- Ослепла, Москвичка? Или всё же комсомолка?
На полу лежал кусок доски. Я подняла его и стала тыкать им в сторону света.
- А вот и не попала!
Пару раз доска во что-то упёрлась. «Подпорка!» - поняла я, и стала с остервенением бить по ней доской.
- Давай, давай! Силы истратишь, мне меньше с тобой возиться придётся!
- Я тебе мёд дала жену вылечить, такая твоя благодарность?
- А она и не болела, проверял тебя на жалость, а ещё с какими словами ты мне его дашь!
- Что, не прошла проверку?
- Нет.
После моего последнего удара, над головой раздался треск, посыпались щепки, голубиный помёт и Бог его знает что ещё. Я упала на пол и перекатилась в нишу, где лежало оружие. Треск усилился, а потом как жахнуло!
Сколько прошло времени – не знаю, может я даже потеряла сознание. Сквозь доски надо мной, проникал солнечный свет. «Нужно торопиться!». Освободив себе проход, я едва через него пролезла. Из-под толстой балки торчали ноги. «Тебе не в этом месте умереть надо было, а сгинуть в болоте!». Шатаясь, я вышла из церкви. Как дошла до дома, помню плохо, но хватило ума зайти с огорода. Быстро переодевшись, растопила печь, и вовремя, пришли женщины, посидеть напоследок с тётей. Сославшись на недомогание, я вышла на улицу, где нос к носу столкнулась с «дядей».
- Доброе утро, - поприветствовал он меня, за его спиной стояли два солдата, - я так понимаю, в дом меня не пригласишь?
- Нет.
- Где мы можем поговорить?
- На огороде.
Мы вышли из ограды, я села на санки, на которых зимой возили воду с колодца, «дядя» сел рядом, перед этим сделав знак солдатам не ходить за ним.
- Разрешите представиться: Чернявский Пётр Сергеевич. У Колчака я никогда не служил.
Моё тело, без моей воли, сползло на землю.
- Что с тобой, «племянница»? – это было последнее, что я услышала перед тем как потерять сознание.
Ковш холодной воды вернул меня к жизни, а сильные мужские руки усадили на санки.
- Откуда у тебя та фотография? - спросил Пётр Сергеевич.
- Тётя совсем недавно показала, я об отце ничего не знаю.
- Я не твой отец и даже не его брат. С Елизаветой, сестрой близнецом твоей матери, мы познакомились в Тамбове, она при госпитале сестрой милосердия служила. У нас настоящая любовь была! Когда обвенчались, она настояла, чтобы отправить сестре фотокарточку. Мы в Крыму сфотографировались. Я нашёл способ, как это сделать, время тогда тяжёлое было.
- Учила историю, знаю, - почти шёпотом сказала я.
- История! Эх…
В ограду вбежал немецкий солдат, Пётр Сергеевич подошёл к нему. Вернувшись, он тихо сказал:
- Старосту нашли. Церковь ваша обвалилась. Возле схрона с оружием лежал. Ты, что-то об этом знаешь?
- Нет.
- Голову помой, а то с неё как будто только что голубиное гнездо сняли.
- Что со мной будет? – спросила я.
- Ничего.
- А с маминой сестрой что случилось?
- Умерла. Мы ещё увидимся.
Подойдя к кадке с дождевой водой, я опустила в неё голову.
Продолжение следует
