07.50 - Голос по корабельной трансляции вахтенного офицера по кораблю:
-Команде завтракать!
В большой кают-компании еще никого нет. На столах ровными, аккуратными горками - белый хлеб, в масленках - сливочное масло, тонко нарезанный сыр мастерски уложен на десертных тарелках, и печенье - в вазочках. Не успевает вошедший офицер сесть на свое место, как ладно скроенный, в белоснежной форме вестовой ловко ставит перед ним стакан чая.
Лейтенант Стальмаков – очень добросовестный командир ТМГ. Он грузноват, и походка у него в развалку. То ли в силу личной медлительности, то ли из-за проверки личного состава, в кают-компании он появляется в начале завтрака.
В это время патриарх крейсера старший артиллерист по имени Ахмет Абдуллаевич журит вестового, принесшего ему чай:
- Вестовой, ну что у вас чай холодный, как из проруби, дров что ли нет? Принеси-ка мне горячего, а этот забери!
Пару слов в окно буфетной, и вот вестовой, уже с новым стаканом чая, горячим до состояния кипятка, подаёт командиру БЧ-2 со словами:
- Приятного чая! – И уходит на свое место.
Медлительный Стальмаков, наблюдая за промашкой вестового, не спеша, намазав хлеб маслом, отхлебнул большой глоток чая, и, враз почувствовал, что Ахмет Абдуллаевич зря наехал на вестового. При этом глаза его слегка вылезли из орбит от горячего, как кипяток чая, и, он мгновенно, выплюнул содержимое изо рта прямо в стакан, крякнул и выпустив из себя воздух – выдохнул:
- У-ф-ф-ф-ф…! Ну, вестовые, вы и чай подаете. Холодный!
- Во-во, и я говорю тоже, что холодный - улыбнулся Ахмет Абдуллаевич, почувствовав поддержку молодого офицера.
Сладкий чай
Заслуженный на Военно-морском флоте человек Дмитрий Павлович Войнов, вице-адмирал. Последняя его должность – начальник штаба Балтийского флота. А до этого он у нас командиром эскадры был. Его все любили. Ну, вот так просто – всеобщая любовь.
Любили за знание, профессионализм, любили за спокойный характер, любили за красивую стать, любили за человечность. На флоте это было редкостью. Таких по пальцам пересчитать можно, например, скажу контр-адмирал Евгений Александрович Скворцов, Валентин Павлович Чиров, Владимир Николаевич Пыков, Виктор Степанович Ярыгин, Игорь Григорьевич Цвик, Владимир Васильевич Комаров, Сабаев Сергей Николаевич, Киман Виктор Васильевич, Анатолий Кузьмич Жахалов и еще много.
А этого, сам Владимир Николаевич Пыков уважал. Он знающий человек, талантливый администратор. Этот зря говорить не станет. Конечно, нельзя не сказать про Вадима Александровича Колмогорова и Александра Борисовича Трескунова или Бражника Александра Ивановича. Но ты, мой дорогой читатель, поправишь меня.
Я еще много собираюсь написать и постараюсь обо всех военморах хороших вспомнить. Кстати, двое из хороших военморов еще служат. Это Киман Виктор Вацлавович, про него можно целую книгу написать, и Юрий Николаевич Чумаков.
Мне повезло, служить выпало на артиллерийском крейсере «Мурманск». Этот корабль недаром называли кузницой офицерских кадров. Там почти все были уникумы, хоть Сабаев Сергей Николаевич, хоть Ахмет Абдулаевич Исмалагилов.
Где они? Раскидала их жизнь по стране, а перестройка разделила страну на части. И в каждой ее части остался кто-то. Ахмет в Таллинне, сын Трескунова в его бронированной квартире в Лиепае, Гена Букин на Дальнем Востоке, а действующий адмирал Слава Фетисов – в Москве, а я – в городе-герое Мурманске.
Сейчас, после сауны, хотел чаю попить, да сахар кончился, вот я и вспомнил про Дмитрия Павловича Войнова. На эскадре его ласково называли «Димой». Сначала он командовал бпк «Маршал Тимошенко». Там Серега Филимошкин начхимом был. Дима любил Серегу. К моменту описываемых событий, Дмитрий Павлович был командиром 120 бригады ракетных кораблей 7 атлантической оперативной эскадры Северного флота.
–По правому борту встать к борту! – скомандовал сверху вахтенный офицер на ходу.
–Ну-ка, бойцы, быстро привести форму одежды в смотровой порядок. Вахте на место! – строго скомандовал дежуривший по кораблю дядько Нечипуренко. – А ты, товарЫщь лЭйтенант, как только начальник штаба "брЫгады" на борт поднимется, сразу сдавай оружие арсенальщику и на ходовой мостик, дублером «вахтенного офицера на ходу» беги…, распорядился дежурный по кораблю вахтенному офицеру на якоре.
–Та-а-а-а-та-та-та! Та-а-а-а! Та-а-а-а-та-та-та. Та-а-а-а! – пропела морской сигнал "Захождение" труба горниста.
Командирский катер вздыбился и замер у трапа, и по нему легко вошел-вбежал красивый и статный капитан второго ранга Воинов.
Командир корабля, как положено скомандовал:
-Смирно! и отрапортовал. Комбриг выслушал доклад командира, и они удалились по правому шкафуту в нос, а вахтенный офицер лихорадочно стал сворачивать свои дела. Крейсер задымил, выбросив шапку копоти, задрожал в развороте, как тяжелораненый зверь, и лёг курсом на выход из Кольского залива.
«Нужно все дела внизу сделать, а то потом некогда будет, не отпустят с ходового», – подумал сменившийся с вахты лейтенант, и по шкафуту двинулся к своей каюте. То ли соляркой от поднятого командирского катера, то ли запахом, не до конца сгоревшего мазута, молодого офицера обдало с ног до головы.
Не любил он качку и неприятное предощущение будущей болтанки, смешанное с гальюнными и камбузными запахами. Они(запахи) вызвали в его нутре легкое подташнивание. Он с оттягом помочился в офицерском гальюне, попил компоту в буфете кают-компании и, придя в каюту, нагло улегся в кровать поверх покрывала, не снимая ботинок. Офицер представил себе, что игра в войну для него на этом закончилась, и он весь выход будет балдеть в горизонтальном положении на койке в своей родной каюте.
«Нет такого норматива: «Сдача вахты на юте и прием вахты дублером на ходу», – думал лейтенант.
–«Полежу пять минут, отдохну. Сейчас как запашут, так часов на восемь.. Бессовестные люди, ни поспать, ни пожрать толком, а еще – «Устав», «Положено».
А в корабельном Уставе написано: «Вахта – это особый вид дежурства, который требует непрерывной бдительности, и установлено, что продолжительность нормальной вахты – четыре часа, а в особых случаях продолжительность вахты может увеличиться до шести часов или уменьшиться до двух. Выход в море со стрельбами – это особый случай», – защищал лейтенант себя в душе от бездушия начальников, искал им оправдание, успокаивался.
– Командир, распорядитесь насчет чайку, – обратился начальник штаба к командиру крейсера.
Хоть оба и были в равных званиях, но у них были разные должности: и один мог другого просить, а другой выполнял эти просьбы, как приказы.
-Вахтенный офицер, распорядитесь вестовому насчет чая,- независимым голосом отдал команду подчиненному командир.-Есть, товарищ командир, -ответил вахтенный офицер и, сняв трубку телефона КАТС-160, скомандовал насчет чая вестовому.
-Прошу разрешения на ходовой, – вышколенный красивый вестовой как будто ждал за дверями указания насчет чая.
Дмитрий Павлович был удовлетворен белоснежной одеждой и опрятной прической вестового, а надетые на края тонких стаканов в мельхиоровых подстаканниках полу- разрезанные дольки лимонов навеяли ему воспоминания о родном бпк «Маршале Тимошенко».
-Вот ведь как бывает,-начал комбриг издалека. Пока я служил командиром на "маршале", все в кают-компании было отработано до автоматизма. Вестовые мастерски исполняли свои обязанности. Ритуал приема-встречи гостей был на высоте. Казалось, немного времени прошло, всего три года. Поддерживай достигнутое, и порядок . Ан нет.
-Пришел я после академии, уже начальником штаба на «Тимошенко» на выход в море и поразился тому, как быстро можно загубить хорошее.
– Командир! Чайку сладкого можно на ходовой, – попросил я сменщика.-Это мы сейчас организуем, – бодро отозвался новый командир и кому-то что-то сказал.
-Минут через пятнадцать пить захотелось сильнее, и я снова напомнил о чае командиру.
– Старпом! Распорядитесь насчет чая на ходовой, начальнику штаба,- позвонил старпому командир.
-Есть! – ответил тот и опять на пятнадцать минут все затихло.
- Командир! Может быть у вас пресной воды нет на камбузе?! – Недоумевал Дмитрий Павлович..
– Не волнуйтесь, товарищ капитан второго ранга, – убеждал он меня, – сейчас уже несут и, зыркнув на вахтенного офицера, мой преемник глазами устремил его в буфетную.
-Можно на ходовой? – раздался немного погодя голос заросшего, и не свежевыглядевшего, матроса с двумя гранеными стаканами чая в подстаканниках.
Корабль покачивало, и чтобы граненые стаканы не вылетели из подстаканников, неопрятный вестовой прижимал стаканы к подстаканникам большими пальцами, отчего при каждом покачивании чай омывал эти пальцы.
-А чай-то сладкий? – Задал Воинов ему вопрос, на что вестовой без тени смущения сказал:-Нет! – И, при этом, он поставил оба стакана на столик вахтенного офицера, рядом с вахтенным журналом на глазах слегка онемевшего последнего, в ожидании того, что при очередном крене чай из стаканов зальёт вахтенный журнал. Вестовой ловко вытащил из обеих карманов шесть кусочков сахара и две чайные ложечки. И положил всё прямо на голый стол рядом со стаканами.
-Хорошо быть начальником, – подумал лейтенант, – хочешь чая принесут с лимоном, хочешь – сладкого....Много времени утекло с тех пор. Теперь уже и адмирал постарел, а флотское гостеприимство чайное, наверное хорошо помнит....
P.S. Хотя в тот раз Дмитрий Павлович, наверное, не стал пить чай, а может быть ему другой стакан принесли. Много времени утекло с той поры, и теперь уже не вспомнить, как тогда всё было на самом деле.Только я чай с тех пор заказываю не сладкий. А то и вовсе прошу просто стакан воды.
Зубатка
После долгих уговоров мягкотелый, по крейсерским понятиям, старпом СКР-120, Лёня Попов сдался и разрешил нам спустить дежурную шлюпку на воду для рыбалки. До этого момента мы себя хорошо зарекомендовали на практике.
Ну,- во-первых, вели вместо старпома его старшинскую группу политзанятий, хотя и по журналу «Коммунист Вооруженных сил»;
- во–вторых, регулярно выходили на построения;
- в-третьих, пили водку вместе со старпомом. Он хоть и капитан-лейтенант был, но меры не знал в этом деле. Пил до тех пор, пока в осадок не выпадал, а мы, на следующий день после застолья, не подводили его. Как ни в чем не бывало,трезвенькие, как огурчики, и, главное, вовремя на подъем военно-морского флага выходили. Вот тут-то он нас и зауважал!
А когда мы ему шлюпку отциклевали, а потом лаком покрыли, а где нужно было, краской покрасили и укомплектовали по всем требованиям принадлежностями всякими, он таки сдался. Строго-настрого спуск шлюпок в губе Ара был запрещён приказом комбрига.
– А давайте мы учения по спуску дежурной шлюпки на воду проведем! Заодно ребята нам ее спустить помогут, а вы себе в ЖБП отметку сделаете, – предложил я Попову.
И тут он согласился, логика в нашем поведении ему нравилась.
- Вы только далеко не ходите, здесь все равно рыбы нет, – махнул старпом рукой.
– Команде дежурной шлюпки в шлюпку! Дежурную шлюпку на воду! – Скомандовал дежурный по кораблю, и мы поспешили к шлюпке с вещами.
К рыбалке мы заранее готовились: Саня Серов взял банку рыбных консервов и две булки белого хлеба, а Рустам Тинчурин договорился с мичманом Гришей Падалкой насчёт рыболовных снастей. Я приготовил вещмешок и бушлаты.
- Два, ра-а-з! – скомандовал дежурный по кораблю матросам на лопарях, и шлюпка приподнялась с кильблока.
Без особой ловкости команда справилась со спуском шлюпки. По шкентелю с мусингами мы втроем спустились в шлюпку. Вот уже разобрали вёсла, оттолкнулись от борта корабля и направили шлюпку на выход из залива Ара-Губа. Старпом был хоть и выпивоха, но человек хороший. Он мне дал боцманский нож и два сигнальных флажка для установления связи.
– Следите за мачтой корабля, как только «телеграфный» поднимут до места, так гребите к борту, – крикнул Боков нам в след.
Отошли от корабля метров на триста и легли в дрейф. Мне не терпелось скорее поймать рыбу, и я выпустил снасть за борт. Снасть наша состояла из двух частей: из миллиметровой лески и что-то типа самодельной блесны, тройник из крючков, соединенных с куском накосо спиленной мельхиоровой трубы, для веса залитой свинцом.
Для тех, кто не знает – это устройство в народе называют «дурак». Ну, это, наверное, потому, что рыба на него «дуром» прет. Вообще-то, такой снастью ловить запрещено. Мы тогда этого еще не знали, но и по сегодняшний день на морской рыбалке на такую снасть ловят.
– Клюет! – Закричал я с восторгом и лихорадочно стал выбирать снасть на борт.
По мере подбора сопротивление снасти усиливалось.
-Я первый поймал! – ликовала моя душа, и я почувствовал некоторое превосходство над товарищами.
– Рыбак ты, соленые яйца! – с нарочитым презрением сказал Рустам, увидев, как я вытянул на крючке черную матросскую шинель.
– Эдак не одного матроса можно одеть, если с часок порыбачить, – съязвил Злодей (так мы Саню Серова звали).
Свежий воздух вызывал аппетит, через полчасика захотелось есть. Мы моментально заглотили хлеб с консервой, и тут у меня опять почувствовался клев.
– Тише ты, Гринь, тише, а то мою леску своими ботинками запутаешь.
Рустам думал, что после шинели я обязательно ботинки поймаю или сапоги. Тут у нас на Севере сапоги все носят, даже матросы. Каково же было наше удивление, когда через некоторое время из воды показалась пестрая зубатка килограмма на три- три с половиной. Мы тогда еще не знали, какая здесь водится рыба, и зубатку видели первый раз.
– А, может, эта какая-нибудь электрическая рыба? Вы еЁ руками не берите, а то, как звезданет! Искры из глаз посыплются! Я вытащу, а вы веслом ее по башке! На корабле разберутся, как с нее заряд снять, – предложил я ребятам.
Больше ни у кого не клевало, и вскоре это пустое дерганье нам надоело.
– Уже поздно, скоро проверка, мужики, давай на корабль, – предложил Рустам. Мы с ним безропотно согласились.
На следующий день старпома за спуск шлюпки бригадное начальство нещадно отругало. А вестовой мичманов, старший матрос Мухамедшин Марат, пожарил нам зубатку в шестой каюте на электроплитке. Да, видно не прожарил. Вместе со всеми ел я её с аппетитом.
Смущало только, что она какая-то она не такая по вкусу. Что-то сыро-японское во вкусе её чувствовалось. Плохо мне было от съеденной рыбы. Я потом, говоря по-флотски, «травил». Мне было не по себе. Позднее, я долго не мог есть зубатку. А два мичмана, Гриша Падалка и Валера Орлов, выпив водки и поев жареной зубатки, пели под гитару песню со странной мечтой оставшегося в живых жениха пойти в могилу за погибшей невестой:
-Сосем рядом эта яма,
Совсем рядом эта яма.
Как стенеет сразу к ней пойду.
Много времени утекло с тех пор, но я по доброму вспоминаю то время не смотря на грустный конец истории. Это было время моей молодости.
