Елена была безумно рада, когда они с мужем Дмитрием купили новый, просторный дом.
- Когда-нибудь его унаследуют наши дети. – Сказала однажды вечером девушка.
- Дети? – Удивился Дмитрий.
- Я беременна. – Дрожащим от волнения голосом произнесла Елена.
Прошло девять месяцев, и у них появилась дочь, а ещё пару лет спустя девушка родила сына. Они жили счастливо, и вопреки всем домыслам и разговорам их любовь не угасла, а страсть горела как при первой встрече.
Когда они только поженились, Лена рассказала, что в её семье часто бывали случаи тяжелой депрессии. Это было проклятием их рода: неисцелимая печаль, меланхолия, постоянная слабость. Поначалу мужчина не вслушивался в эти рассказы, не принимал их всерьез, поскольку никогда не видел свою жену печальной или слабой. Но когда их старшей дочери исполнилось десять лет, он стал замечать, что она все чаще выглядит грустной и подавленной, что ее движения становятся медленными и неуверенными. Её глаза стали чужими и холодными, а лицо неподвижным, будто глиняная маска. Каждый раз, когда он спрашивал ее, что происходит, она лишь уныло пожимала плечами.
Перемены сделались заметны и для окружающих, и постепенно об их семье стали говорить как о «дисфункциональной». Начались визиты социальных работников, и вскоре ярлык «психическая дисфункция» появился на истории болезни, которая с каждым днем становилась все толще и толще. Врачи и психологи снова и снова исследовали состояние женщины, поведение детей и общую семейную динамику. Устав от постоянных визитов всевозможных специалистов и обвинений о недееспособности его жены, Дмитрий закрылся от всех и сказал, что сам заботиться о своей семье до конца дней. Со временем люди перестали посещать их, и всё происходящее в доме, было скрыто от чужих глаз.
Дом постепенно дряхлел, но жена и дети старились гораздо быстрее.
– Ты все время так весел, – говорила она.
– Я просто пытаюсь поддержать тебя, – отвечал он. – Вот и все.
Дмитрий подошёл к жене и поставил на столик перед нею чашку чай. Она вытянула шею вперёд, и на мгновение ему показалось, что сейчас она, наконец, рассмеется, но она не рассмеялась.
– Любишь, меня? – Даже ее голос давно стал тусклым и безжизненным.
- Люблю – Ответил мужчина и обнял жену.
В соседней комнате их десятилетняя дочь заворочалась в своей кровати. Она не вставала, по меньшей мере, два месяца, а может быть, еще дольше.
– Она пошла в меня, и последуют за мной, ты знаешь? – Елена потерлась щекой об его щеку и засмеялась, но смех тут же перешел в сухой кашель.
На первом этаже их семилетний сын, играя, гудел как мотоцикл.
«Слава богу, хоть он пошел в меня и останется со мною», – подумал Дмитрий. Это тоже прозвучало как шутка, но смеяться ему не хотелось. Он видел, что губы жены стали совсем сухими и потрескались. Она тихо застонала, и мужчина увидел кончик языка, белый, как уголок накрахмаленного платка.
Он до боли закусил губу, прокусил нежный рубчик на слизистой рта. Ощутив на языке соленый вкус, он сделал языком несколько всасывающих движений, смешивая во рту кровавый коктейль, целительный бальзам, содержащий так необходимые его жене соль и железо.
Он накрыл ее губы своими, их языки встретились, он втянул клыки и, целуя, напоил ее своей кровью. Так он кормил ее день за днем, теперь, когда она не могла больше охотиться и целые дни проводила в постели, в своей комнате, в доме, где большие хлопья пыли тихо парили вокруг них.
– Маша, – прошептала она, отстраняясь, и он заметил, что ее язык вновь стал влажным, а губы порозовели.
Но у него пока не было сил пойти в детскую, и он лишь сидел на краешке ее кровати и слушал, как их дочь стонет от голода, стонет и пищит, словно новорожденные крысята.
– Дима, расскажи мне, – вновь зашептала его жена. – Расскажи мне еще раз, как прекрасна жизнь.
Раздался дверной звонок, и мужчина, не успев ей ответить, спустился вниз.
Открыв дверь, он увидел молодого парня в синей форме посыльного. В каждой руке парень держал по объемистому коричневому мешку. Он улыбнулся, и Дмитрий ответил на улыбку, хоть живот подводило от голода, а голова кружилась все сильнее.
– Ваш заказ!
Слух у Дмитрия обострился настолько, что он слышал сухой шорох кожи в доме за своей спиной, сдавленные стоны, топоток тараканьих ножек. А когда парень протянул ему мешок и на миг их руки соприкоснулись, он почувствовал живое тепло, молодую кровь, наполняющую сосуды, увидел на тыльной стороне рук посыльного крошечные царапины, трещинки, в которых проглядывало свежее мясо.
Когда-то, когда его дочь еще была здорова, он брал её с собой на охоту, но в последние месяцы ему приходилось кормить её слизняками, червями, насекомыми и мелкими зверьками. Глядя на мальчишек-посыльных, приносивших корм, Дмитрий спрашивал себя, долго ли его семья сможет протянуть на таком пайке. Он старался растягивать запасы живого корма, которые доставлял посыльный, однако часто случалось так, что еды не хватало, и девочка, лежа в своей постели, плакала и просила, чтобы он её накормил. В эти моменты глаза Дмитрия наполнялись слезами бессилия, но он не мог плакать.
Вечерами мужчина пытался поговорить со своей семьей, как в прежние времена. Он рассказывал им о свих мечтах и своём одиночестве. Жена и дочь не всегда ему отвечали, и ему казалось, что они специально от него отгораживаются, что они переселились в свой мир, куда ему нет ходу.
Иногда он обнаруживал их в самых неподходящих местах. Однажды его жена забралась в шкаф и сидела там, перебирая свои платья и блузки. Как-то раз он застал дочь под кроватью.
- Поцелуй меня – прошептала она бледными сухими губами, и как ни любил мужчина своих детей, он не смог исполнить её просьбу.
Дмитрий приносил дочери пойманных им мышей и тараканов. Она хрустела насекомыми словно конфетами, а затем выплевывала пустые шкурки.
Однажды вечером его сын выбрался из кровати и отправился бродить по дому. Дмитрий нашел его в чулане, где мальчик стоял у стены, сжав пальцы, и не отрывал взгляда от вьющихся под потолком ночных мотыльков. Такие отлучки стали повторяться. Мальчик забирался в чуланы и шкафы, приходил в комнаты матери и сестры, иногда прятался в пустой коробке из-под игрушек. На игрушки он давно уже не обращал внимания и играл только со своим телом – грыз клыками большой палец.
Дмитрий по-прежнему кормил свою жену изо рта в рот. Иногда слизистая отекала и становилась такой болезненной, что он не мог собрать ее в складку.
Изредка он пытался передать жене с поцелуем кусочек хорошо прожеванного свежего мяса крысы или птицы. Но она всегда выплевывала мясо. Такую пищу она больше не могла усваивать и питалась только его кровью.
Постепенно их сын начал охотиться. Иногда мужчина слышал, как он крадется в зарослях на заднем дворе. В соседних домах стали пропадать мелкие животные, и Дмитрий перестал вызывать посыльных.
Теперь и его дочь начали отказываться от еды. Однажды ему удалось, надкусив язык, влить немного своей крови в их пересохшие рты. Это было не просто – девочка упрямо сопротивлялась попыткам накормить её, однако со временем он научились слизывать кровь с его языка. Она так старалась, что едва не раздирала отцовский язык своими зубами, но Дмитрий всякий раз успевал отстраниться.
Иногда он спрашивал себя, неужели они до сих пор считают его хорошим мужем и отцом. Он пытался петь детям колыбельные, читать жене стихи. Они кивали головами, он чувствовал, как изменяется ритм их дыхания, но они по-прежнему не произносили ни слова.
Теперь Дмитрий оставлял всю добычу себе. Кормя жену, он пытался сохранить для себя немного крови. Он пытался вспомнить ощущение её рук на коже, в те времена, когда они были нежными и мягкими, а дыхание свежим.
Он слышал, как в домах, окружающих его, бьются сотни сердец, как потоки крови текут по венам сотен живых существ. Он пытался заглушить собственный голод. Он пытался вспомнить лица своих соседей, но и это ему не удавалось.
Тела жены и детей становились все легче, и теперь он мог носить их по дому без всяких усилий. Они были не тяжелее пачки полотенец. Он носил их на плечах и иногда, забывая об этом, садился в кресло и задремывал, а потом вскакивал в панике и в первые мгновения не знал, где их искать.
Но чем легче они становились, тем больше крови им требовалось. Теперь Дмитрий беспрерывно чувствовал боль во рту, и ему приходилось растравлять старые трещины, прокусывать молодую кожу, разыскивать кровеносные сосуды в мышечном слое, пока, наконец, его рот не наполнялся кровью, и он не приникал губами к их губам.
Их кости становились все тоньше. Их плоть таяла и растворялась. Дмитрий делал глубокие надрезы на внутренней стороне локтей, на внутренней поверхности бедер, на икрах и заставлял жену и детей пить его кровь. Но кровь словно проходила сквозь их тело, лишь ненадолго возвращая цвет их коже, и в полутьме дома они казались призраками, тенями.
Как быстро они снова бледнели, как быстро они таяли, превращаясь лишь в смутное воспоминание о себе самих!
Тогда он стал отрезать куски своего тела и кормить семью своей плотью и кровью. К счастью, теперь одного куска им хватало надолго: их маленькие и острые как у крыс зубы отщипывали крохотные порции. Его жена и дочери уже давно не пользовались словами, а потому не могли выразить ему свою признательность. Но Дмитрий в этом и не нуждался. Это была семья, о которой он всегда мечтал. Ему достаточно было видеть благодарность, светившуюся в их глазах.
Его одежда давно порвалась в клочья и пропиталась кровью. Однажды мужчина увидел, как его сын сосет один из таких кровавых ошметков, и решил, отбросив последнее смущение, отказаться от одежды. Теперь он ходил по дому обнаженным, его наготу прикрывали только хрупкие тела его жены и детей. Они висели на его теле, прижимаясь ртами к его открытым ранам.
Шло время. Месяц за месяцем они были неразлучны, и Дмитрий чувствовал, что сердца всей семьи бьются в унисон. Однажды он проснулся около полуночи от причмокивания их сосущих губ, от тихого скрежета их зубов, вгрызавшихся в его плоть. Под эти звуки он снова заснул, а несколько часов спустя, когда серый утренний свет проник в комнату, Дмитрий увидел, что его жена и дети, наконец, насытились, опьянели, окрепли от сытости, а их глаза полны восхищением и обожанием. Он почувствовал себя бесконечно счастливым оттого, что смог позаботиться о своей семье, накормить их, вернуть им жизнь. Теперь, наевшись, они отвалились от его тела.
Постепенно они снова обживали дом, и Дмитрий видел, что теперь они сильнее и здоровее, чем были когда-либо.
Правда, они больше не благодарили его, но разве хороший муж и отец нуждается в благодарности?
Он лишь следил за тем, как они росли, становились тоньше, гибче, прозрачнее.
Год спустя он уже не видел их. Иногда ему казалось, что он различает чье-то лицо на обивке мебели, видит круглый глаз или рот, раскрывающийся в беззвучной мольбе, среди покрытых густым слоем пыли цветов на подоконниках.
Еще пять лет спустя затих и невнятный шепот. По привычке Дмитрий продолжал присматривать за домом. По привычке он готовил домашнее вино из своей крови. Но теперь, прокусив губу и собрав целебный бальзам во рту, он проглатывал его сам.
