Кирилл Аваев
Раки разошлись легко, за один день. Утром друзья посетили пивной ресторан с известным всему миру именем: «Вы понимаете! У нас ресторан высшей категории! Раков, которых мы предлагаем, ловят на Ладоге, потом готовят в Норвегии по уникальной технологии и только потом везут сюда! У нас рак порционный, он весит вот сколько граммов, плюс - минус ноль целых, четыре десятых процента!.. А вы что предлагаете?» -Администратор высшей категории брезгливо посмотрел в погнутый, пахнущий тиной алюминиевый бак, где полуживые раки ползали промеж мертвых, а также их откушенных клешней и другой какой-то анатомии... – «Сможете вы обеспечить ноль целых, четыре десятых процента?». Это не стало ударом, на высшую категорию они и не претендовали... Зато узнали цену, по которой раки продаются. Уполовинив ее, поехали предлагать товар в обычные пивнушки. К вечеру раков не стало, несмотря на отсутствие накладных, сертификатов и еще каких-то бумаг, положенных всем ракам, рыбам и прочей подходящей к пиву живности по закону.
Ближе к осени раковая артель превратилась в отлично работающий механизм. Василии пристроили к ракодобыче еще несколько человек, и раки ловились круглосуточно на всех четырех близлежащих прудах. Пойманные раки в ожидании отправки в заведения общественного питания, жили в клетках затопленных в Среднем пруду, питаясь друг другом. Сбыт тоже был налажен. Два десятка пивных и четыре ресторана имели раков в постоянном меню, Контуженный завел любовь с Аллочкой из отдела сертификации продуктов питания, проблемы с документацией ушли в прошлое... Чтобы не спиться, Лева и Контуженный ездили за товаром по очереди, по разу в неделю, а в последнее время все чаще стали, загрузив раков и отдав деньги и водку, сразу уезжать восвояси, сославшись на какие-то дела. Появившиеся деньги и свободное время позволили им развернуться: Контуженый купил машину и окончательно погряз в любви, связей у него стало так много, что он стал путать их имена и поэтому звать всех «зайка моя». Лева, наоборот, весь ушел в дела, раз за разом отвергая предложения компаньона познакомить его с подружками своих «заек». Он жил наполовину дома, а на другую - у Марины, которая после развода с мужем переселилась к маме. Лева считал ее идеальной женщиной. На месте синяков, как он и предполагал , оказалось прекрасное восточное лицо, глаза начали иногда смотреть ласково, по мере того как она забывала свои семейные боевые искусства. Кроме того, она была очень удобна: у нее была своя комната, и мама ее хорошо относилась к нахождению там Левы в любое время суток. Наверное, помня своего бывшего зятя, она даже мечтала, чтобы он остался здесь навсегда, а иначе зачем бы она кормила его пирогами и иногда даже покупала бутылочку на ужин? Марину не надо было выгуливать по театрам и кино, наносить визиты к ее подругам или ходить с ней по магазинам. Даже разговаривать с ней было не надо: каждый день, идя с работы, она покупала очередную кассету с единоборствами и весь вечер, а иногда и ночь, сидела перед телевизором, пока Лева по обыкновению страдал по Анфисе и по несостоявшемуся году счастья. Иногда этот год даже казался ему реальностью, думая о нем он как бы вспоминал прожитые события. Но чаще пытался понять, почему тогда, после разговоров с Козловым, не смог пожить всего десять дней своим умом. Ведь если бы смог, то этот год как раз сейчас и был бы в разгаре. А теперь когда еще такая возможность повторится? Конечно, сейчас он смог бы себе позволить не один год счастья, а если один, то счастье было бы более счастливым, но... Жизнь наладилась и плавно течет по руслу успеха. Как же можно плыть против этого течения? Козлов же стал казаться ему не реальным человеком, а скорее, своим собственным, Левиным умом. Той его частью, что хочет жить иначе, чем все вокруг, но не может, и ее приходится скрывать, как преступник скрывает свои преступные планы, притворяясь одним из обычных людей.
Марина отрывалась от своих фильмов лишь для удовлетворения потребностей молодого Левиного организма. Леве не надо было даже говорить, что она у него единственная, неповторимая или непредсказуемая: достаточно было просто нажать кнопку «пауза». Когда-то, рассуждая о семейной жизни, командир эскадрильи, где служил Лева, сказал: «Жены бывают двух основных типов... Бывают, как камень: всю жизнь его приходится тащить. А бывают, как паровоз: сами едут. Но если уж едут не туда, то лучше тащить камень!». Марина, видимо, была еще одним типом, не познанным Левиным командиром: камнем, лежащим в очень удобном месте.
Зимой на место раков, которые бессовестно ушли под лед, пришли другие, почитаемые народом продукты: рыба, клюква, мед, орехи... Потом предприятие вышло за границы деревни, где жили Василии, и пошли сыр, мясо, специи... «Жоржета» уже не могла перевезти все это, и на смену ей пришел «Бигжорж» - почти новый японский джип. Контуженный приобрел квартиру попросторней и теперь, в свободное от работы и заек время занимался ее благоустройством, а Лева стал присматривать себе дом за городом. Братва совсем не мешала им заниматься этими приятными хлопотами: жулики и бандиты, поделив все, что было с ними рядом, принялись за заводы. «Бигжорж», забитый под завязку какой-нибудь колбасой, стал для них незаметен.
А в мае друзья снова взялись за раковую торговлю. Привезя от Василиев первую весеннюю партию и рассовав ее по пивнушкам, они решили отметить начало нового сезона, прикупили кой-чего выпить и закусить и поехали к Леве. Остановившись на красный свет, Лева вдруг увидел Виктора Лаврентьевича, переходящего улицу перед самым носом «Бигжоржа». Лева почему-то обрадовался ему так, что, еще не успев ничего подумать, нажал на сигнал, видимо, желая прекратить его движение немедленно и именно на этом самом месте. Десяток прохожих шарахнулись в панике в разные стороны от ненормального джипа, а Лаврентич и какая-то тетка дернулись и замерли на месте, не в силах шевелиться от испуга.
-Лаврентич! - расплылся в улыбке Лева, высунувшись в форточку.
-Кульбизеков, я ведь чуть в штаны не наделал!
-Жаль! - сказала тетка, продолжившая движение в первоначальном направлении.
-Лаврентич, ты сейчас куда?
-В магазин.
-А поехали ко мне!
-А поехали!
У Виктора Лаврентьевича все было безрадостно. Его статистический центр по-прежнему не то с трудом выживал, не то медленно умирал. Цивилизация Козлова ни на сантиметр не приблизилась к своему признанию, да, впрочем, и сам Лаврентич перестал носиться с ней, как с любимым дитем, поняв, наконец, что вовсе не важно, была она, эта его цивилизация, или не было ее вовсе. Он додумал последнюю главу своего ненаписанного труда о разумных динозаврах, суть которой была в том, что не только его, но и все прочие цивилизации обречены погибнуть, задохнувшись собственными испражнениями, причем не важно, знают они наверняка о своем близком конце или только догадываются. Хоть каждое отдельно взятое разумное живое существо и разумно, цивилизация их безумна. Не спасти ее, даже если написать сто книг про сто погибших цивилизаций. Придумав эту последнюю главу, он расхотел писать и первую. Перестал досаждать различным академиям своей теорией и вообще стал про нее забывать. За последние полгода всего два раза заводил о ней разговор: оба раза в той же самой пятнадцатисуточной тюрьме, в которой судьба свела его с Левой и куда он теперь попадал регулярно... И людей он ненавидеть перестал, а стал относиться к ним снисходительно: не виноваты же они в конце концов, что уродились такими ненасытными тварями.
Придя к Леве в коммуналку, обнаружили еще одну троицу, собравшуюся попьянствовать: Великого, Нахалика и их недавнего приятеля Серегу, с которым они познакомились по своим Куганьским делам. Решили объединить усилия и присесть у Великого в комнате.
-Что отмечаем? - спросил Лева Нахалика, когда коллективы перезнакомились.
-Поминки по Кугани.
-А кто это? - спросил Контуженный.
-Городишко на севере. Мы его в последнее время снабжали всяким вкусным...
-Чем?
-Шампанское, печенье, конфеты, ликеры...
-А сыр, колбасу не пробовали?
-Нет, мы ликеры, конфеты...
-И как?
-Полная Кугань!
-Это плохо?
-Это...
-Нахал! - не дал ему договорить Лева. - Виктор Лаврентич сильно страдает от произнесенных в его присутствии нецензурных выражений. Если не трудно... Без них...
-Это очень плохо - я имею в виду Кугань. Сперва мы возили туда помаленьку, новые партии отдавали только после того, как рассчитаются за старые. А потом это… Смотрим: ребята приличные, все по-честному, стали объемы увеличивать... Денег было... Мы с Великим по дороге в Кугань обычно в вагоне - ресторане жили! Все в «Адидасе»! А в последний раз говорят: дело раскручивается, спрос пошел, надо это… Очень много... Мы говорим: «Так у нас и денег-то на столько не хватит!». А они: «У нас тоже кое-что есть, да еще подзаймем! И вы тоже займите...» И точно: дали денег, хотя и мало. А мы все свое вбухали, еще в долги влезли, ладно хоть без процентов, и отправили им полный почтовый вагон... И ни вагона, ни их, ни денег...
Лаврентич удовлетворенно развел руками:
-Я всегда говорил, что люди - свиньи... Лева знает...
-Точно! - Нахалик обрадовался, что его горю сочувствуют. - В Кугани!
С кухни пришел Великий с нарезанным хлебом и другой закусью:
-Приступим!
Выпили...
-Может, выбить? – жуя, предложил Лева. - Я знаю одного Отморозка, он крупный специалист...
-У нас Серега всех куганьских отморозков знает, и то без толку...
-Ну, не всех, конечно, - заскромничал Серега, - но самого крутого знаю. Мы когда-то с ним вместе рефами работали.
-Это такие вагоны морозильные, по железной дороге ездят? - вспомнил где-то слышанную фразу Лева...
-Да...
-А эти, которые в них ездят, все время водкой торгуют! - Лева напрягся и вспомнил, наконец, как надо красить. - Знал я одного Танкиста!.. Как зовут, не помню, он со мной в одной бригаде на малярке работал, а потом пошел на рефа учиться.
-Так это, наверное, Мишка - танкист!
-Точно, Мишка!
-Давайте, - сделав скорбное лицо, предложил Серега, - помянем Мишку - танкиста... А потом я про него расскажу: легендарная личность...
И он рассказал легенду о Танкисте... Серега, в ту пору - бывалый реф, познакомился с Мишкой - танкистом, когда того определили механиком в его бригаду. Для Сереги это была первая поездка в качестве начальника секции, а для Мишки - первая вообще. Надо еще добавить, что бригада из них двоих, собственно, и состояла. Увидев начальника, с которым предстояло прожить в одной банке ближайшую пару месяцев, Мишка, не успев познакомиться, спросил:
-Ты пьешь?
-Да... - растерянно признался Серега, видимо, уже тогда предчувствуя беду...
-А я - нет! - зло прокричал ему в лицо механик.
-Хорошо... Я тоже не буду! - промямлил Серега, не понимая, ради чего он должен идти на такие жертвы.
Пока они ехали на погрузку, Серега уже не помнил, куда именно, но кажется, по диагонали налево: Харьковская...Белгородская... типа того; они успели даже подружиться. Танкист рассказывал всю дорогу свои танкистские байки, на всех остановках посещал музеи и другие достопримечательности и с удовольствием готовил. Потом они чем-то загрузились, куда-то поехали и однажды в каком-то маленьком городке увидели на улице очередь, такую длинную, толстую и шумную, что и без лишних вопросов было ясно, чтО дают. Серега поставил механика, на всякий случай, в очередь и зашел с заднего хода к заведующей. Удачно: бригада затарилась водкой на все деньги, переплатив совсем немного. Ожидался хороший навар, несмотря на то, что пришлось потратиться еще и на четыре чемодана, чтобы все это богатство дотащить до секции. Сереге очень хотелось отметить такую удачу, и по дороге домой он мучительно думал, как бы это его желание не вызвало гнева непьющего механика. Решил так: за ужином шутя предложить: «А может, товар продегустируем?», а если Мишка опять заорет: «Я - нет!», то сказать ему, что одну бутылку он из общей кучи покупает по отпускной, любой, какая потом получится, цене, и выпить ее, когда механик уснет. Но по прибытии на секцию Танкист сам выудил из чемодана пузырь:
-Отметим?!
-Ты же говорил, не пьешь...
-Не пью, но выпить по случаю могу... Почему нет?! Мы ведь уже целых одиннадцать дней в рот не брали!
Одиннадцать дней трезвости сменились у Танкиста тремя неделями запоя. Он больше не ходил по музеям, не готовил и вообще ничего не говорил до тех пор, пока не закончились два чемодана водки, стоявших в помещении щита управления, - его чемоданы. За все эти три недели Серега только однажды отдохнул от его вечно пьяной рожи, которая все это время ничего не говорила, кроме как: «Дай пожрать!».
Как-то в их составе оказалась секция с такими же проблемами, только там пил начальник. Его механик временно переселился к Сереге, а Мишка - туда. Ехали так три дня, но секции шли в разные края, и настало время расходиться. На остановке «трезвенники», которые, к слову сказать, все эти три дня тоже выпивали, но не с таким остервенением, как «алкоголики», пошли на другую секцию. Мишка со своим новым другом сидели за столом. Серега сказал ему:
-На следующей станции - разборка поезда, так что пошли к нам...
-Ясно, начальник! Выпьем!
-Все, все! Закончили! Пошли на нашу секцию, пока стоим...
-Ну, ладно, на посошок...
Алкаши выпили, обнялись, и Мишка пошел. Он бодро спустился из вагона на землю и прошел, хоть медленно и криво, но самостоятельно метров сто. А надо было двести... Ноги его совсем перестали слушаться, и сон как-то разом накатил. Серега тряс его, не давая уснуть, и тянул, тянул к своей секции... Когда Танкист мешком повалился на землю, поезд тронулся. Механик только что оставленной ими секции выглянул в дверь и увидев, что Серега с Мишкой все еще идут, дернул стоп - кран.
-Помогать? - заорал он.
-Нет! Стой на стоп - кране!
Машинист какое-то время накачивал стравленное давление, потом опять начал трогаться: стоп - кран опять не дал. Так продолжалось несколько раз, пока Серега волочил за руку спящее тело. Откуда-то из-под вагона вынырнул человек, видимо - местный рабочий:
-Стойте! Что тут происходит?!
-Да мы - рефы! Вон с той секции! Мужик, помоги дойти!
-Аааа... А он живой? - все еще думая, что стал свидетелем убийства, спросил местный.
-Живой! Только пьяный насмерть! Ну помоги! Сейчас поезд уедет!
Вдвоем с вынырнувшим из-под вагона человеком они взяли Танкиста за руки и побежали. Штаны его, вместе с трусами давно сползли на коленки, и он скользил по гравию уже голым задом, хотя это не мешало ему спать. Серега, видя это, пытался прикинуть, протрется его механик до костей, пока доедет до секции, или не успеет, но в любом случае это казалось ему меньшим злом, нежели последствия сорванного графика движения...
Мишку таки дотащили, втолкали в вагон, и машинист повел свой состав, не доложив на станцию, что стоп - кран был задействован более трех раз, хотя и был обязан. Человек, помогший Сереге, согласился взять за свое молчание бутылку водки, но пока Серега за ней ходил, спрыгнул с вагона: поезд набирал ход. Мишка до костей не стерся, но борозды на заду остались на всю его оставшуюся...
Когда закончились бутылки в его чемоданах, он полдня радовался, что они, наконец, закончились. Потом полдня болел. Ночью, не сумев заснуть, выпросил у Сереги сто грамм: «Ну не помирать же мне здесь!» На следующий день утром посягнул на остальную часть бутылки: «Серега, все равно открытую бутылку не продать! Дай мне! Для лечения!» Серега не мог сказать: «Не дам!» - он был парень по натуре щедрый и скорее отдал бы всю свою, что еще не успел продать, водку, нежели дал бы Танкисту повод подумать, что «зажал». Но составил ему компанию. А когда Танкист, опохмелившись, пошел спать, допил остатки.
После этого на два дня на секцию вернулась нормальная жизнь: смешные рассказы про танковые войска и обеды из трех блюд в исполнении Мишки. Серега, в свою очередь, рассказал ему о пути, проделанном секцией за это время: в каких городах были, что и куда возили, какими продуктами запаслись. Серега уже было порадовался, что остаток вахты пройдет спокойно, но вдруг Мишка опять оказался пьян. «Видимо, за мои запасы взялся!» - подумал Серега и все свои оставшиеся бутылки попрятал. Но Мишка, зная, что на секции осталась еще пара десятков бутылок, начал их искать и находить, когда Серега уходил на стоянках по своим начальничьим делам или чинил чего-нибудь. Рейс оказался очень удачным: возили мясо, рыбу, дыни, лук, и, конечно, на погрузке Серега затаривался всем этим, а по дороге менялся с другими рефами на то, что везли они. Еды на секции было вдоволь, и Мишку вовсе не волновало, что до конца поездки у него осталось всего три рубля. А Серегу это радовало, так как его запасы спиртного подошли к концу: торговля шла хорошо, да и Мишка помог.
Вот-вот должна была начаться трезвая жизнь, но не тут-то было. Когда они грузились тыквой под Ростовом, механик сходил на местный рынок и обнаружил там зеленые помидоры по шесть копеек за кило. Рынок был не близко, и ему пришлось сделать несколько рейсов: помидоров он накупил на все деньги. Тыкву они повезли в Мурманск, помидоры, которыми теперь был покрыт весь пол жилого помещения, начали краснеть и по мере движения на Север продаваться уже не за копейки, а за рубли. А где-то на полпути им снова повстречалась очень длинная, толстая и шумная очередь...
В Мурманске после выгрузки их затащили в порт. Мишка снова не просыхал, а Серега, пока шла погрузка рыбой в Башкирию, выменял у моряков на водку центнер соленого палтуса, отправил в родной рефцех телеграмму, в которой затребовал бригаду им на смену в пункт выгрузки рыбы, и поехал в город: он, хоть и отработал рефом много лет, в Мурманске был впервые. Вернувшись вечером с гудящими от похода по музеям ногами, он обнаружил на секции отсутствие механика. Обрадовавшись, что можно, наконец, выпить - при нем он бы не решился, Серега быстренько изобразил салатик, разогрел остатки завтрака и налил себе стопарик:
-Ну, Серега, давай! - Он чекнулся с бутылкой. - За то, чтоб этот рейс спокойно закончился и чтоб потом никогда больше этого гада...
Он вдруг увидел его, случайно глянув в окно. Мишка шел через погрузочную площадку между находящимися на ней людьми и какой-то техникой по направлению к секции. Причем «шел» -не очень подходящее слово для описания его движения: сделав очередной шаг, он несколько секунд пытался поймать равновесие, вихляясь коленками, переставляя ноги на несколько сантиметров туда-сюда и балансируя двумя огромными брикетами мороженой рыбы под мышками. Между ним и секций, поджидая, когда он, наконец, до них дойдет, стояли и хихикали над ним двое из ОБХСС. Дойдя до них и, наконец, увидев, Мишка бросил брикеты и уже налегке продолжил движение, сказав обэхээсэсникам, что больше не будет. А придя на секцию, завалился на свой диван и жутко храпел, пока у Сереги изымали соленый палтус и водку, составляли протоколы... С самим Мишкой и его брикетами возиться не стали, тем более что брикеты исчезли с того места, где были брошены. Как будто их и не было.
Проснувшись назавтра, Мишка сел, уставился в окно и под «тыдын – тыдын», самую сладкую для рефа песню, исполняемую колесными парами, стал любоваться проплывающими за окном пейзажами. В рефовской работе это самое приятное. Каждое утро, а потом и день и ночь за окном проплывает бесконечная Родина, а у него нет большей заботы, чем подумать о своем житье - бытье: «Не хочу ли я покушать?». «Не пора ли опохмелиться?». И если не пора, то и дальше смотреть на проплывающие мимо картины и качать головой в такт колесным парам... Но в то утро опохмелиться было пора. Придя в столовую, Мишка увидел Серегу, который, казалось, тоже занимался любимым рефовским занятием: смотрел в окно, раскачиваясь в такт вагону. На столе - недопитая кружка чаю, под столом - пустая водочная бутылка... Серега, казалось, даже не заметил его появления. «Значит, - заключил Мишка, - вчера в те моменты, которые я уже не помню, все было чинно!». И вдруг вспомнил:
-Начальник! Ты не помнишь, куда я вчера рыбу свою поклал?
Начальник вмиг забыл, что за последний час уже раз сто поклялся самому себе не разговаривать с ним до конца поездки, а бить только после разбора полетов в рефцехе:
-Я тебе сейчас покладу! Я так покладу! За все я тебе покладу! И за рыбу! И за вчера! И за то, что ты - нет!..
Рефы часто бьют друг друга, но вовсе не потому, что плохие люди. Их принуждает к этому специфика работы: два мужика должны долго находиться в относительно замкнутом пространстве... Но обычно на разборе полетов на вопрос: «За что Вы избили товарища?» следует нормальный человеческий ответ, типа: «А что он все время мокрой ложкой в сахар!», и начальство с пониманием к этому относится. А тут... Начальник избил механика всего лишь за то, что тот пил! Такого в рефцехе, где алкоголизм по праву считается профессиональным заболеванием, отродясь не бывало. Да ладно бы только это! Он ведь еще и на воровстве рыбы попался. Серегу уволили. Но уже через неделю приняли обратно: рефов не хватало.
В следующий раз судьба свела Танкиста с Серегой в Казахстане. Казахстан был не любим рефами, так как главное развлечение казахов - стоять возле железной дороги и кидать камни в проходящие поезда. Все секции, у которых нет на окнах решеток, ходят с битыми окнами, и все это - память о Казахстане. Благо, что стекла оконные сделаны многослойными и при попадании камня, даже большого, бьются, но не насквозь. Очень прочный и мягкий средний слой всегда выдерживает. Камень может попасть внутрь вагона только попав в то место, куда уже неоднократно попадали. Неприятно было ездить по Казахстану, поэтому Серега не отходил от секции, не торговал и когда кто-нибудь стучал в борт вагона, не шел сразу выяснять, в чем дело, надеясь, что постучат - постучат, да уйдут... Но в тот раз уходить не собирались, причем барабанили все яростней, а потом и при помощи чего-то железного. Выглянув в окно, Серега увидел ...Танкиста!
-Серега!.. Начальник, впусти меня скорей!
Мишка отстал от своей секции. Вообще в этом нет ничего необычного: ну, отстал... Взял да догнал! Это просто. Со своим удостоверением реф садится в любой поезд или электричку и бесплатно едет, куда ему надо. Но он отстал без удостоверения. Случись это не в Казахстане, его подвезла бы любая, ну, или почти любая секция, но здесь, где рефы надеятся, что постучат - постучат, да уйдут, шансы были невелики. Единственная надежда была на секции родного цеха, где всякий знает про Мишку - танкиста, но прошло девять дней, пока не приехал на эту станцию Серега. Когда Танкист вышел из своей секции, чтобы купить пачку чая, на нем были только штаны от тренировочного костюма и шлепанцы. За время скитаний все это пришло в негодность, сам он был не мыт, не брит и очень голоден. На мелочь, оставшуюся после покупки чая, он в первый день купил булку хлеба и лимонад, на второй день съел ватрушку из станционного буфета, и деньги кончились. Весь третий день он проторчал на путях, пытаясь напроситься пассажиром в какую-нибудь секцию, но безуспешно: без документов ему никто не верил, а «своих» секций почему-то все не было. Чтобы голод не так мучил, не переставая курил, собрав за день все чинарики на территории станции. Ночевал в развалившемся сарае неподалеку, но в третью ночь не спал - от голода. Потом два дня посвятил питанию: утром и вечером приходил на местный рынок и пробовал все: фрукты, сладости, семечки. На следующий день торговцы уже отгоняли его от товара. Еще день он продержался на своей пачке чая, обменяв ее на что-то съестное, и, наконец, начал доедать недоеденное в буфете. Утром девятого дня он решил идти к дежурному по станции и сдаться, предпочтя голодной смерти срам на всю железную дорогу, разборки в цеху и увольнение с работы. Но дежурный по станции, молодая казашка, увидев его, спросила: «Вы по-русски говорите?» Мишка обиделся и пошел на пути. Сел на рельс, затянулся найденным чинариком: «Зря ушел, все равно придется к ней идти, а то погибну. И похоронят Мишку - танкиста в степи, как казахского бомжа...» И тут он увидел в составе, входящем на станцию, секцию с клеймом родного цеха.
Серега, еще не успев спросить, как Танкист до такого состояния дошел, предложил ему помыться, но тот сказал, что умирает от голода, причем по-настоящему. Серега налил ему щей из по-настоящему свежей, какая бывает только у рефов, капусты, и даже пятьдесят грамм, но Мишка не выпил. Съев быстро полтарелки, он блаженно вытянулся на диване и долго смотрел на Серегу счастливыми глазами. Серега, видя это, недоумевал: как у него рука поднялась ударить такое безобидное, чистое душой и влюбленное в него создание. Состав тронулся, и к щам, дружескому теплу и осознанию того, что его уже не похоронят где-то в степи, прибавилось еще и любимое «тыдын – тыдын». И вдруг среди всего этого счастья раздался удар в окно, напротив которого сидел Мишка. Огромный камень, попав в старую воронку, пробил-таки стекло и угодил прямо в его тарелку, отчего она разбилась и разлетелась по всей столовой вперемешку со щами. Придя в себя, Танкист поднял на Серегу глаза: из них, смывая прилипшую капусту, лились слезы.
Это было летом, а в начале зимы Мишка погиб. В последнем рейсе ему посчастливилось: очередная погрузка происходила недалеко от винзавода, где вино наливали в цистерны. Неизвестно, как ему это удалось - договорился или украл, но он закачал «Агдамом» все емкости для воды, всего полторы тонны. Хотя он выпивал каждый день не по одному литру, до конца рейса ни один бак еще не опустел. Мишка не мог бросить это богатство и после рейса правдами и неправдами остался на секции, которую до следующего лета поставили в запас. Зимой большинство секций находится в запасе, так как возить почти нечего. На три - четыре секции назначается один механик, который должен жить там и топить печки, но, чтобы не было скучно, они объединяются в группы: вместе живут, пьют и отпускают друг друга домой на побывку. Мишка, чтобы не пришлось делиться Агдамом, жил один в своей секции, в гости к себе никого не пускал и пил, пил... Из солярочных печек, которыми отапливается секция, надо периодически выгребать сажу, иначе может случиться пожар. Такой же, в котором погиб Мишка - танкист, так как печки он, конечно же, не чистил.
Пьянка в комнате Великого продолжалась.
-А ты, судя по джипу, процветаешь?! - обратился Нахалик к Леве, переводя разговор с траурной темы на коммерческую.
-Да... - Лева сказал просто, давая понять собеседнику, что ему эта тема не интересна и говорит он это не из хвастовства, а потому, что просто правдиво ответил на вопрос.
-За сколь взял?
-Семьдесят лепешек.
-Сколько литров?
-Три.
-Маловато. Вот дизель четыре и два - это вещь!
-Так это же все японское! - сказал Великий. - У нас во дворе «Геленваген» пятисотый появился - вот вещь. Чувак из первого подъезда ездит. Жулик... Вот до такой тачки дорасти бы!
-Мы с Контуженным одного такого знали. Он дорос... До крутой машины на Зареченском кладбище. Рассказать?
-Да ну... Что вы все про поминки! А ты сейчас на что копишь?
-В смысле?
-Какую тачку купишь?
-Зачем?
-Да не трогайте вы его с тачками! - назидательно сказал Контуженный. - А то он сейчас достанет всех своей кульбизековщиной! Я-то уже сыт этим...
-Поподробней!...
-Он считает, что ездить на крутой машине – это «психология разбогатевшего крестьянина»!
-Оооо!
-При чем тут психология? Я за себя говорю: на кой мне менять машины? Сейчас я на своей вожу раков, хорошо зарабатываю. ...Кстати... Лева ни с того ни с сего встал, вышел в коридор и через полминуты вернулся с железным ведром.
-Раки! - заглянув в ведро, обрадовался Великий.
-Раков мы всех продали, - поправил его Лева, - а это – «браки». Мелкие, с откушенными клешнями - нетоварные. Надо бы сварить. Великий?
-Давай! - Великий забрал ведро и пошел с ним на кухню.
-И почем вы их сдаете? - продолжил Нахалик.
-По двести.
-За кило?
-За штуку.
-Эдак ты быстро на «Геленваген» накопишь...
-Зачем? Представь, я буду два года возить раков, во всем себе отказывать и накоплю на твой «Геленваген»...
-За два года?
-Да какая разница? Куплю его... И буду точно так же возить раков, только на «Геленвагене». Ну и зачем тогда, выходит, я все это время работал? Чтобы все сказали: «Он процветает!»? А потом, чтобы они продолжали так думать, сразу начать копить на... Что там еще круче? Я в этой железной лихорадке не участвую ...Продать мешок картошки, на все деньги купить красную рубаху и ходить в ней по деревне, чтобы другие завидовали...
-Плохо кончишь... - покачал головой всю дорогу до этого молчавший Лаврентьевич.
-Ты-то чем не доволен? А кто тогда, в тюрьме говорил: «Хомо жадиус стадиус, человек - это звучит гадко...»
-Я и сейчас говорю, только не советую никому меня слушать. Посмотри на меня... Тебе меня не жалко? Я не участвую ни в железной, ни в какой другой лихорадке, потому что понимаю глупость всего этого. Но моя жизнь неинтересна и никому не нужна, даже мне. Единственная радость - выпить. Алкоголизм стоит на пороге, а может, уже и вошел.
-Так не пей!
-Зачем? Ну, буду я вот так же ничего не делать, только трезвый... А выпьешь - время летит незаметней.
-Да вы достали уже! - возмутился Нахалик. - Весь день то про кладбище, то про алкоголизм. Лева! Тебе если ничего не надо, ты деньги нам с Великим отдавай: никто не подумает, что ты процветаешь, и спиться будет не на что!
-Ты же сам начал: поминки по этой... Нюгани? ...Погани?
-Кугани!
-Без разницы. Чего же плохого в том, что мы поминаем Кугань и Мишку - танкиста: туда им и дорога!
-Плохо то, что не Кугань умерла, а мы. А в Кугани у этого жулья все хорошо. А у нас все плохо...
-Если все плохо, то дело в голове... - вспомнил Лева одно из любимых изречений Слона.
-Давайте пить! - в один голос сказали Контуженный и Виктор Лаврентьевич.
...........................................................
В тот раз Виктор Лаврентьевич попросил Леву, как только будет возможность, взять его с собой к Василиям, и в ближайшую субботу эта поездка случилась. Когда пили у Великого и Лева рассказал про деревню, где они с Контуженным промышляют, про трех Василиев, которым, как он утверждал, совершенно не свойственно качество, которое, по версии самого Лаврентьевича и является главным отличием разумного существа от неразумного, про Васин крытый двор, в котором такой чудесный воздух, что утром всегда просыпаешься трезвым, сколько бы ни выпил с вечера, он очень захотел там побывать. За свою жизнь он повидал немало городов, но за их чертой не был ни разу. Тогда, слушая Леву, он вдруг подумал, что рассуждает о цивилизациях, людях и их пороках, исходя из своих наблюдений за жизнью людей в больших городах, где они, будучи сильно скученными, позаражались друг от друга и неуемной жадностью и жестокостью и прочими болезнями души. Тогда же, кстати, ему пришла мысль, что заразны и алкоголизм, ожирение, курение. Но ведь все эти болезни могут быть рассредоточены неравномерно. Может, если поискать подальше от большого города, найдутся места, где этого нет? Не пьянства и курения, конечно, а жадности как движущей людьми силы. Хотя, может, из-за бедности... Хотя и красной рубахи достаточно... Словом, ему вдруг захотелось познакомиться с Василиями, и он напросился. А когда Лева за ним заехал, то заставил себя долго уговаривать, так как был в трезвом рассудке, а тот, в свою очередь, требовал логичного объяснения: зачем это нужно. Кроме того, Лаврентичу совсем нечего было надеть для такой поездки: костюм не подходил, а кроме него, ничего не было. Но Лева уболтал, и Лаврентич поехал в чем попало и не понимая, зачем.
Василии так хорошо относились к Леве, что не могли плохо отнестись к человеку, с которым он приехал. Даже несмотря на то, что этого ботаника, одетого, как последний забулдыга в их деревне, надо было называть по имени - отчеству. Когда они, люди, всю жизнь прожившие в деревне, где первым словом ребенка часто бывает не «мама», а совсем наоборот, узнали, что при нем еще и нельзя материться, они стали обходиться с ним, как с дамой. Когда разливали, обязательно спрашивали: «А Вам налить?» Но узнав, что Лаврентич - сильно умный дядька, автор научных статей и начальник какого-то центра, зауважали. А увидев, что пьет он вовсе не как дама, простили ему все его странности. Научили его есть раков, разбирать рыбьи головы и буквально заставили пострелять из ружья. Потом на слив, где они отдыхали, пришел Митька, друг Василиев. Он был ГАИшник, но и Лева, и Лаврентич так хорошо относились к Василиям, что не могли плохо относиться к их другу, хоть он и приперся в форме. Митька позвал всех к себе. Был повод: он сегодня зарезал корову. А потом пили полночи во дворе у Митьки, закусывая толсто намазанным на хлеб, щедро сдобренным солью, луком и перцем сырым говяжьим фаршем.
На следующий день поехали домой. Лаврентич спал, Лева разбудил его:
-Слушай, я тут одно место знаю. Очень красивое. Заедем?
-Поехали домой!
-Давай заедем, тебе понравится!
-Давай домой!
-Ладно... Нет, давай все-таки заедем, я очень хочу... - И прежде чем Лаврентич успел что-нибудь возразить, свернул на грунтовку. Молча миновали помойки, углубились в лес...
-Все, приехали! Дальше - пешком!
-Что там?
-Пойдем, увидишь!
- Скажи!
-Да ничего, в общем, но ты должен увидеть. Я тебя прошу!
На горе все было как в тот раз, даже хмарь и дымка. «Смотри!» - сказал Лева и показал рукой в никуда. Виктор Лаврентич посмотрел туда, потом на Леву:
-Ты точно плохо кончишь...
-Я дачу купил!
-Зачем?
-Ну... В деревню! Натуральное хозяйство... Я поговорить с тобой хотел. Ты присядь куда-нибудь.
-Где тут присядешь? А что ты хочешь сказать, я знаю: ерунда полная.
-Подожди, это же и твоя ерунда!
-Тебе не нравится, что ты день за днем обмениваешь свою единственную жизнь на деньги?
-Не совсем так, - подумав ответил Лева, - но похоже. Я понимаю глупость этого и завидую тебе. Ты из всех моих знакомых - один, кто может быть просто самим собой... Но быть похожим на тебя я тоже не хочу!
-Окружающие не поймут?
-Тебя же не понимают?
-Ну и будь таким, каким они хотят тебя видеть! Только я-то тут при чем?
-Ты считаешь меня таким, как все. А мне кажется, что я - как ты! Только притворяюсь...
-Лева! Ты мне кто? Сын? Брат? Друг? Да мне дела нет до того, как все ты или нет! Не хочу я тебя воспитывать. Живи, как знаешь... Ври мне, что ты не как все. Ври всем, что как все...
Леве вдруг очень захотелось дать Лавентьевичу в морду, как бывает, когда мужика возьмут, да и пнут под зад ни с того ни с сего. Но он сдержался. Он подумал, что если бы кто угодно другой, даже мама, Маринка или Контуженный, сказал бы, что он - не друг, он бы не обиделся. А когда это сказал Лаврентьевич - чужой, по сути, человек, то для него это оказалось ударом. Ударом, на который хочется ударом же и ответить:
-Знаешь, Лаврентич, я тут недавно такое узнал!.. Адамов болт не «эм двенадцать»!
-Я знаю.
-И лет ему не пятьдесят, а триста миллионов! - Продолжал бить в «солнечное» Лева.
-Да.
-И динозавров тогда еще не было...
-Точно.
-Ты это и тогда знал?
-Знал.
-А что же ты тогда нам рассказывал?!
-Сказку.
-Скотина! - не сдержался все-таки Лева. - И про академию наук тоже?
-Нет. Я им вправду писал, ради шутки.
Лаврентич поднялся и пошел куда-то под гору. Лева ждал, что он остановится и скажет что-нибудь. Например: «Да! Правда здорово!», или «Прости Лева, я просто не в себе...», но он просто шел и шел под гору. Обернулся:
-Я прогуляюсь. Я быстро, по-маленькому. Подожди меня здесь! - И зашагал не торопясь дальше. «Чучело городское!» - подумал Лева, когда Лаврентьевич скрылся за какими-то корягами. Лева сел, как в прошлый раз, на что-то и приготовился ощутить то дыхание вечности, которое взволновало его в первый раз. Но не было дыхания. Лес шумел, но разговаривал не с ним. Он догадался, что это из-за Лаврентича, появления которого из-за коряги Лева ждет и поэтому не может сосредоточиться.
-Чучело...- тихо сказал он и закричал, мстя лесу за не оправдавшиеся надежды: - Лаврентич, давай скорей! Поехали!
Минут через пять покричал снова:
-Ээээ! Поехали! Ты там что, спать лег?!
Лева растянулся на траве и лежал до тех пор, пока сам почти не уснул, но встал и, сказав: «Чучело», пошел доставать Лаврентьевича из-за коряги. Но его там не было. Не было и в десяти шагах дальше, и в ста... Не было! Лева вдруг вспотел от злости: «Скотина! Найду - убью!», и пошел еще дальше в лес, периодически выкрикивая в разные стороны: «Ээээээ!». Он шел так до тех пор, пока не понял, что там, впереди, Лаврентьевича нет. Вероятней всего он спит спокойно где-то сзади, а Лева прошел мимо него и не заметил. Тогда он стал прочесывать лес, раз за разом расширяя район поиска: Лаврентьевича не было. Потом он стал бегать, потому, что смеркалось, и уже не крича на весь лес, так как стало страшно, но тоже впустую... Он побежал к машине, молясь Богу, в которого не верил, о том, чтобы Лаврентьевич оказался там, хотя точно знал, что этого быть не может...
Пока ехал по лесу, он мучительно думал, куда повернуть, когда приедет на трассу: назад, к Василиям, или в сторону дома. Вообще-то надо бы к Василиям: собирать кого-то и с утра идти искать Чучело. Но ведь его там нет! Лева исходил в том месте все, под конец он уже в лицо узнавал виденные не один раз кусты и деревья, и если бы он был там, то непременно наступил бы на него. Но если его там нет, значит, он сам оттуда ушел... Зачем? Пошутить над Левой? Или обиделся? И куда? До города не дойти, ночевать в лесу ему слабО. Или его унесли... Кто? Кому он нужен? Здесь не город, чтобы люди пропадали. Но ехать домой – значит, бросить его. А не ехать - глупо: ночью все равно искать не будешь. А потом спросят: «Куда дел Виктора Лаврентьевича?»! А кто спросит? Ни начальство его, ни жена никакого Левы не знает... Василиям тоже не придет в голову спросить: «Как ты довез домой своего ученого?». Лес кончился, и Лева машинально повернул в сторону дома. «А может, все-таки к Василиям?» - подумал он и затормозил. Сумерки превращались в ночь, раки, шурша, ползали в бачках, с каждой минутой превращая все больше своих собратьев в брак и уменьшая прибыль артели.
-Козел! Скотина! Чучело! ...Да пошел ты!.. - Лева воткнул передачу и резко тронулся. - Да кому ты нужен...
2009 год
