Ольга Лукина — врач-психотерапевт, к.м.н.
На следующую встречу Иван пришел в необыкновенно взбудораженном состоянии. Он сразу же выложил на стол листок, сказал, что это запись приснившегося накануне сна и что он хотел бы не откладывая обсудить этот сон.
Я еду в машине. Рядом со мной мальчик лет пяти. Кажется, это мой сын. Но он за рулем. Машина подъезжает к переезду. Шлагбаума нет. Можно ехать на свое усмотрение. Но слева стоит длинный товарный поезд. И полностью загораживает обзор. Мальчик разворачивает машину, и мы возвращаемся в какой-то дом. Я и моя жена долго ждем его в коридоре. Сначала мы думаем, что он занят какими-то важными делами. Но проходят часы. Нам надо ехать. И мы начинаем испытывать нетерпение. Наконец, не выдержав, я врываюсь в комнату и вижу, что сын не занят никаким делом: он просто сидит. Я понимаю, что он просто боится ехать. Он говорит: «Ведь обзора нет!». Меня охватывает невероятная ярость. Я, как дурак, томился несколько часов под дверью. Почему он мне ничего не сказал?! Я набрасываюсь на него. Начинаю бить кулаками: сначала по спине, потом по голове; с силой ударяю рукой по голове, и под моей ладонью череп трескается. Внезапно я вижу, что голова ребенка из шоколада, обернута серебристой фольгой. От всего этого я в ужасе.
Я просыпаюсь в холодном поту.
Иван был охвачен невероятными чувствами. Сон подтолкнул его к новому взгляду на себя в отношениях с детьми, с женой.
— Я ничего не спрашиваю у них, не пытаюсь понять! Я просто требую и караю! — воскликнул он.
Но больше всего моего клиента поражала мысль о том, что в образе мальчика (своего сына) по всей видимости был закодирован он сам. Иван понял, что с подлинной жестокостью относится даже не к членам своей семьи, а прежде всего к самому себе. Это его собственная голова трескалась под ударом его же собственного кулака. Во сне Иван был и родителем, и ребенком одновременно. Жестоким родителем. И беззащитным ребенком, испытывающим страх, нуждающимся в помощи и поддержке.
Я обратила внимание Ивана на то, что ребенок во сне все делал правильно: он не хотел вести машину, потому что это было бы слишком рискованно. Но с ним никто не собирался обсуждать проблему, никто не спросил мальчика — почему он спрятался и чего боялся. Перед ним лишь выставили требование. А за невыполнение требования размозжили голову.
Иван был впечатлен открытиями и удивлен внезапно нахлынувшими на него сильнейшими чувствами.
— Я никогда не ассоциировал свое поведение с жестокостью! И вдруг эта дикая ярость, которую я испытал во сне... Я понял, что это моя реальная ярость. Я испытываю ее в реальности. Только в отличие от сна в реальности я не применяю физическую силу. Я просто раздавливаю людей морально... Раздавливаю себя.
Теперь Иван был готов поверить мне: он склонялся к тому, чтобы признать себя эмоциональным человеком, чувства которого никогда не были слабыми или притупленными. Они всегда были сильными и глубокими, но существовали автономно, будучи отрезанными от сознания.
Уже сейчас я получила достаточно доказательств своей диагностической гипотезы. Иван действительно не страдал никаким соматическим заболеванием. У него была депрессия. А именно — достаточно трудно диагностируемый тип депрессии, которую называют вегетативной. При этом типе депрессии эмоциональные переживания человека оттесняются на второй план, а все внимание фокусируется на телесной боли.
Психика устроена так, что чем мощнее личность, чем сильнее интеллект человека, тем больше сил он способен бросить на противостояние самому себе. И тем в итоге тяжелее разрушительные последствия для самого человека, его внешнего окружения.
Мне искренне жаль, что множество подобных моему клиенту незаурядных людей, страдающих головными болями, сердцебиением, удушьем и т. д., обивают пороги самых разных клиник и только в пяти процентах случаев получают хотя бы верный диагноз. В основном таких пациентов лечат от несуществующих заболеваний, приучая к мысли о том, что они больны. Больны физически.
Мой коллега Михаэль Балинт еще в середине прошлого века отметил и понял суть этих пациентов: «...У врача они ищут не освобождения от физических симптомов, а сочувствия и понимания». Им нужен тот, кто расшифрует язык, на котором говорит, а порой и кричит боль. Кричит о том, что человек выбирает вовсе не ту жизнь, которую хочет и которой достоин.
Использован фрагмент книги Ольги Лукиной «Бизнес и/или свобода»
